— Он здоров? — спросила Сибилла.

   — Здоров? — Монтаржан недоверчиво хмыкнул. — Он почти ослеп и устраивает аудиенции только от Примы до Терции[23], а потом вынужден сразу отправляться в постель. Тем более удивительна его непримиримость к тебе, которая могла бы скрасить ему последние дни. Увы, мир сей — юдоль слёз.

Эти слова больно ужалили Сибиллу. Презрение в голосе патриарха уязвило её куда хуже, чем привезённые им дурные новости.

— Однако же он правит, — сказала она. — Он вершит свою волю. Он заключил перемирие с султаном. Благодарю, святой отец. Я не забуду этой услуги.

Она начала спускаться с террасы. За её спиной патриарх удалился, окружённый сонмом своих прихлебателей.

Сибилла стиснула руки. Она отчаянно тосковала по Бодуэну. В Аскалон она приехала вскоре после ссоры с ним. Добрая половина двора переехала сюда на лето: мать Сибиллы и её маленький сын со всеми своими придворными и домочадцами, а также дворяне из числа всех знатнейших семейств Святой Земли — Ибелины, Милли, Планси, Куртенэ. Каждый день — новый грандиозный праздник, новая пирушка на пляже; люди одни и те же, только в разных нарядах и украшениях. Пробыв здесь немного, Сибилла послала письмо в Иерусалим, говоря, что готова простить брата, — но он вернул послание невскрытым, с целой печатью.

Она просила многих быть посредниками между ними, но брат никого не стал слушать. Когда патриарх предложил ей свои услуги, она была уже в таком отчаянии, что согласилась, хотя с самого начала знала, что эта миссия обречена. Брат не вспомнит о её существовании, покуда она не покорится его воле. Покуда не исполнит свой долг.

Сибилла знала, что он болен. И страшилась, что он умрёт, что она никогда больше не увидит его.

Широкая, вымощенная плитами терраса с трёх сторон подступала к дворцу, окаймлённая по краю каменной оградой. За оградой простирались сады, изваяния птиц и зверей виднелись среди густо насаженного кустарника, рядами росли кипарисы. С террасы каменные ступени вели к фонтану, огромной раковиной лежавшему в углублении лужайки. К Сибилле подошла Алис, неся охапку цветов, которые она собрала на клумбах вокруг внутреннего двора. Она окинула Сибиллу быстрым изучающим взглядом.

   — У тебя сердитый вид.

   — Всё бесполезно. И он плохой человек, даже для священника.

   — Тебе не стоит связываться с такими людьми, — сказала Алис. — У патриарха ужасная репутация. — Она протянула Сибилле собранные ею букеты. — Правда, чудесный запах? Надо бы, пока мы здесь, сделать немножко духов.

Сибилла зарылась лицом в груду нежных розовых лепестков. Их аромат до отказа заполнил её ноздри. Они отошли в угол террасы; огромный многоярусный внутренний двор был весь заполнен людьми, они стояли небольшими группками, и голоса их сливались в неразличимое жужжание, одежды яркой мозаикой выделялись на сером мраморе. Сибилла остановилась. Ниже, на следующем ярусе, она увидела Монтаржана. Он улыбался, что-то говорил, и Сибилла поняла: он всем расскажет, как ненавидит её брат.

На миг ей захотелось обратиться в бегство. Сейчас все они уставятся на неё. Они будут улыбаться ей в лицо и перешёптываться за её спиной. Алис прошла несколько ступенек и обернулась, озадаченно глянув на принцессу. Сибилла одёрнула юбки. Она напомнила себе об Аскалоне, твёрдо стоящем меж двух стихий. Высоко подняв голову, принцесса спустилась во двор.

Огромный аскалонский дворец называли Дворцом Саломеи — легенды гласили, что именно здесь жила когда-то племянница царя Ирода. Дворец действительно был очень древен и походил на небольшой город — со своими жилищами и кухнями, мастерскими и банями, конюшнями и виноградниками, даже со своим кладбищем. От южной части длинного фасада две лестницы друг напротив друга спускались в широкий и круглый внутренний двор, проходя по пути через три террасы с садами и площадками.

Агнес де Куртенэ обожала устраивать приёмы на этой многоярусной террасе. Она сидела на самой верхней площадке, куда долетал свежий ветерок; отсюда хорошо была видна вся терраса. Внук сидел у её ног, и она кормила его виноградом.

   — Вот возвращается твоя дочь, — сказал Амальрик де Лузиньян.

Он только что вернулся из Франции, куда уехал год назад. Агнес с удивлением обнаружила, что скучала по нему; очень скоро она вернула ему место своего фаворита, избавившись от младшего сына Планси, который занял место Амальрика. Сейчас Агнес бросила взгляд на второй ярус, где со стороны дворца только что появилась Сибилла. Нагнувшись, она подхватила на колени сына Сибиллы и звучно его расцеловала.

   — Сиди смирно, сынок. Я буду учить тебя искусству управлять. Видишь, как все так и вьются вокруг неё?

Где бы ни прошла Сибилла, люди оборачивались, кланялись и проталкивались поближе — толпа волновалась, словно пшеница под ветром.

   — А она похорошела со времени моего отъезда, — заметил Амальрик. — Она всё ещё дарит свои милости Бодуэну д'Ибелину?

Агнес издала удовлетворённый смешок:

   — Уже нет.

Бодуэн д'Ибелин попал в плен в битве при Литани и вернулся из Дамаска, обременённый обещанием уплатить непомерный выкуп. Будучи в руках сарацин, он открыто похвалялся, что скоро станет королём Иерусалима, потому-то султан и назначил за него такой выкуп. Сибилла была в ярости и не желала ни принимать его, ни разговаривать с ним, разве что по необходимости.

   — Он уехал в Константинополь. Император намекал, будто поможет ему уплатить выкуп. Вот де Ридфор. Пошли за ним; я должна расспросить его об этом перемирии..

   — Де Ридфор, — повторил Амальрик. Он обернулся, кивнул, и один из пажей заторопился вниз по лестнице. — Всё такой же, каким был до моего отъезда, — восковой монашек. Он хотя бы спит с женщинами?

   — Во всяком случае, мне об этом ничего не известно. Единственная цель его похоти — власть; при всей своей развращённости он невинен, как молоденькая курочка.

Взгляд Агнес снова переместился к Сибилле. Дочь поднималась по лестнице, направляясь к ней, но почти на каждой ступеньке останавливалась, чтобы с кем-нибудь перекинуться словом. Мальчик на коленях у Агнес заёрзал, и она спустила его на пол.

   — Ей бы надо снова выйти замуж — в последнее время она чересчур увлечена мужскими делами. Это брат ввёл её в искушение, а теперь они поссорились, и он даже не желает с ней разговаривать. Ей нужен мужчина, который заставит её быть женщиной.

   — У неё есть богатый выбор, — заметил Амальрик. — Вон тот, например, — погляди только, как он таращится на неё.

Агнес проследила за его взглядом и едва заметным движением гладко выбритого подбородка. На площадке ниже Сибиллы, в углу перил, в одиночестве стоял рослый мужчина, пристально глазея на стоявшую на лестнице принцессу. Его изжелта-белесые волосы венчала длиннохвостая шапочка. Он носил чёрный и красный цвета.

   — Жиль из Керака, — сказала Агнес.

   — Так вот кто это такой. — Амальрик шагнул вперёд, чтобы лучше рассмотреть человека, о котором шла речь.

   — Бастард Волка, — хмыкнула Агнес. — Керак зачал его от камеристки своей жены, ещё в бытность свою принцем Антиохийским. Сейчас он стал правой рукой Волка. Похож на него как две капли воды, если не считать волос. — То, как этот человек смотрел на Сибиллу, задело её, вызвав приступ материнского гнева. — Он незаконнорождённый. Ему не пристало даже появляться при моём дворе, не то что строить глазки моей дочери.

Амальрик рассмеялся:

   — Леди, если ты прогонишь всех, в чьём происхождении можно усомниться, здесь не останется ни единого человека — даже тебя самой.

   — Ах ты грубиян! Ну и язычок у тебя!

   — Ну вот, ещё и недовольна.

Агнес зашипела на него. Внук карабкался на перила, она щёлкнула пальцами, указала на него — один из пажей опрометью бросился за мальчиком. Сибилла поднималась по лестнице. Балансируя на перилах, мальчик прошёл мимо неё, и ни один из них даже не заметил друг друга. Агнес смотрела на это с болью в сердце: у неё на глазах дочь бродила в бесплодной стране мужских забот, упуская всё, что есть наилучшего в жизни женщины. Она подняла голову и, улыбаясь, протянула руки к Сибилле: