Пономарь, зная об этом, метался по своему коттеджу, бегал туда-сюда, из комнаты в комнату. Сначала он ехать в Михайловку не собирался, но теперь понял, что может провалиться также, если не хуже. Люди знали его прекрасно, Пономарь понимал, что по рейтингу он второй после Кузнецова, теперь первый. Но генерал может сделать его враз последним, и он прекрасно знал — как.
«Если он меня тоже не примет, что делать? Люди ему в рот смотрят… Нет, ехать все равно надо».
Он выскочил во двор в халате и тапочках, крикнул своим:
— Быстро по машинам, поехали.
Собрался было уже сесть в машину, водитель подсказал: «Ефим Захарович, вы в халате и тапочках». Пономарев чертыхнулся, побежал переодеваться.
За два километра до Михайловки Пономарь приказал остановиться, вышел, разминая ноги, покурил. Потом приказал снова:
— Машины с дороги в лесок загоните и ждите меня, дальше я один с водителем поеду.
Он подъехал к Михайловскому дому, постучал осторожно. Вышла Светлана.
— Простите, не знаю, как вас по имени отчеству?
— Светлана Андреевна.
— Светлана Андреевна, здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Вы бы не могли генералу доложить, Светлана Андреевна, что прибыл Пономарев и узнать — не сможет ли он принять меня?
— Сможет, проходите, — ответила она, — присядьте вот здесь, — сказала Светлана, указывая на лавку у летнего стола, — я доложу.
— Конечно, конечно, — ответил Пономарь подобострастно, — я подожду сколько надо.
Светлана повернулась, зажала рот рукой, чтобы не расхохотаться, ушла в дом. Пономарев обрадовался, его примут и сразу. А если не так что-то?.. Он все еще хорошо помнил вертолет и кулак пилота из кабины. Сидел, ждал побледневший.
Михайлов вышел через минуту, поздоровался, протянул руку. Пономарь вскочил, схватил его руку двумя своими, затряс угодливо.
— Присаживайся, Ефим Захарович, давай сразу к делу, без этих, — он завертел ладонью, — прибамбасов.
— Конечно, товарищ генерал…
— Лучше Борис Николаевич.
— Да, конечно, Борис Николаевич, скоро выборы…
— Ясно. Насчет пушнины мы уже договорились, будем еще орех кедровый тебе сдавать по закупочным ценам в районе. Возможности его реализации в городе у тебя тоже есть. Следующее — деревне трактор необходим. Купишь в городе Беларус, — он написал марку, — цена его миллион восемьсот рублей. К нему погрузочное приспособление для бревен, ковш и лопату. Это еще плюсом тысяч четыреста. Деньги эти за год только на нашей Михайловке отобьешь. Трактор оформишь на Яковлева Андрея Савельевича, купить его надо в течение недели, чтобы не связали с выборами, и помалкивай, депутатствуй себе на здоровье. Последнее — не катайся ты по району на трех джипах, тебе же никто не угрожает, а народ относиться станет лучше. У меня все.
— Понял, Борис Николаевич, понял, все сделаю. Я могу надеяться…
— Не можешь, — перебил его Михайлов, — можешь быть уверен.
— Правда?
Михайлов ничего не ответил, протянул руку, пожал и ушел в дом. Пономарев вышел со двора на улицу, подпрыгнул от радости, словно козлик, и укатил.
Светлана обежала деревню, собрала народ. Люди собирались, спрашивали, толпились у ворот. «Чего он собирает-то», спрашивала Анисья Степанова. «Надоть, значит, и собирает, тебя не спросил, Анисья», — пояснил дед Матвей.
Михайлов вышел, поздоровался.
— Я вот зачем вас пригласил, люди добрые, приезжал ко мне Пономарев разговаривать, личность вам известная.
— Бандит же он, Борис Николаевич, так говорят про него, — напомнил Колька.
— Ты, Николай, сам видел, как он грабил, убивал, воровал, что-то другое делал противоправное? — спросил Михайлов.
— Не, не видел.
— А кто видел, знает конкретные факты? — спросил он у собравшихся.
Люди пожимали плечами, удивляясь.
— Говорить можно все, — продолжил Михайлов, — и про кур говорят, что доят, — народ повеселел, засмеялся, — но не про кур у нас разговор. Я договорился с Пономаревым, что он у нас пушнину купит по нормальной цене, боеприпасами вас снабдит по магазинской цене. И еще орех кедровый станет закупать, так, что в сентябре надо идти и орех бить, тоже прибыль неплохая к семейному бюджету. Для нас, Михайловских, это конкретная выгода, не то, что там Кузнецов лопотал и ничего не сделал. Что скажете, сельчане?
— Что говорить, Борис Николаевич, правильно все, спасибо вам, — ответил за всех дед Матвей.
Сельчане выкрикивали в голос: «Верно, Верно».
— Тогда так и решим — голосуем за Пономарева на выборах. А бандит он там или не бандит — этим пусть полиция занимается, нам, в Михайловке, он ничего плохого не сделал. Нам жизнь свою надо улучшать, а не сплетни слушать. Спасибо, родные, что отозвались, собрались по моей просьбе. Спасибо.
Люди расходились, обсуждая услышанное, соглашались с Михайловым, поддерживали. А он знал, что завтра Колька разнесет разговор по поселку, докатится он быстро до райцентра, обсудят Пономарева и там, но уже по-другому.
Слухи разнеслись быстро, в районе сразу заметили, что Пономарев стал без охраны ездить. Говорили однозначно — перевоспитал его генерал, человеком Пономарь стал. За такого грех не проголосовать.
Слухи докатились и до Кузнецова. Но сделать он ничего уже не мог. Сходил к начальнику ОВД, но и там получил от ворот поворот — говорить можно все, а фактов в отношении Пономарева нет.
Сам Пономарь изумлялся конкретно — за день-два генерал изменил мнение о нем. Лично поехал в город за трактором, привез в Михайловку.
— Я, Борис Николаевич, всем сказал, что вы меня попросили и денег дали — все равно в город еду, заодно и трактор купил, — объяснил он Михайлову.
— Спасибо, Ефим Захарович, спасибо. Я не сомневался, что ты умный мужик. Будь с людьми помягче, и они к тебе потянуться, ласковое дитя две матки сосет. Помни об этом.
Андрей Яковлев бегал по двору, то с одного боку подойдет к трактору, то с другого. Не верилось никак, что это теперь его трактор, личный. Нина смотрела на него, умилялась — ну прямо чисто ребенок. Вся деревня собралась смотреть, и он хвастался, не стесняясь:
— Зять подарил! Какой подарок-то, а! Свой трактор… новенький… с ковшом, лопатой и трелевкой… надо же, а! Зять-то какой у меня!
Он садился в кабину, ощущая громадную разницу с прежней — комфорт и удобство. Старый трактор хотел отогнать за околицу, снять с него поставленные запчасти, но Михайлов предложил другое.
— Мужики, — обратился он к сельчанам, — я потратил на запчасти шесть тысяч рублей. С учетом амортизации станем считать пять тысяч. Если разделить на все дворы, то выходит по двести рублей всего. Я предлагаю старый трактор не выбрасывать на свалку, а сделать его общим. Выбрать тракториста, который станет за ним следить и ездить. Согласны по двести рублей скинуться?
Люди согласились, сходили домой за деньгами, даже Назар деньги отдал. Потом долго и спорно выбирали тракториста. Наконец все сошлись на Антоне Степанове.
— Забирай, Антон, трактор к себе во двор, освобождай место, — с радостью бросил Яковлев, — у Кольки еще одна тележка есть на ходу, ее прицепишь.
Уже на следующий день он мастерил свою тележку к трактору, заменил все доски на старой, и она выглядела теперь, как новая. Оставалась малость — поменять лысую резину. Борис обещал в следующую поездку в район купить.
Михайлов подошел к Светлане, обнял ее за плечи, шепнул тихо на ушко:
— Ты посмотри, как отец радуется, словно ребенок. Кажется ничего в жизни не надо, кроме новенького трактора.
Она согласно кивнула головой. Подошел отец.
— Может еще дровишек привезти? — спросил он.
Светлана не удержалась от смеха.
— Чего ты смеешься, дочка? Да, хочется съездить, что в этом плохого? Кабина какая классная… с печкой… тепло.
— Назару дровишек привези, — с юмором подсказал Борис.
— Назару? Не-ет, этому не повезу. Есть люди, у которых ничего святого нет. Я помню, в колхозе еще, сам понимаешь, в уборочную выходных нет, а Назару надо было дома картошку копать. Всем надо было, не только ему. Он в поле не вышел, сказал, что заболел, спину прихватило. Все в поле ушли, он остался, хотел картошку копать, но понял — нельзя, он же болеет. Так он ее ночью копал, при луне, людям потом пояснил, что к ночи спина прошла. Представляешь, Борис, до чего человек опустился, до чего эгоизм и жадность доводят? У нас на деревне двое ненормальных — Зинка самогонщица и сплетница, да Назар жадюга. Все остальные — нормальные мужики и бабы.