Стемнело и в деревне не видели, как вернулась Василиса, заметили лишь зажженный свет в доме. Она подошла к столу, потрогала стоявшие коробки, снова заплакала тихо и беззвучно. «Не мой»…

Не так уж давно не стало Зинки самогонщицы, и народ как-то не вспоминал о ней. В России традиционно отмечали праздники с выпивкой и где брать самогонку, если нет Зинки? Хорошо выгнанная самогонка гораздо крепче и приятнее магазинской водки. Михайлов, новенький деревенский житель, но тоже предпочитал самогонку, особенно на кедровых орешках, как делала его теща. Он и подсказал Нине Павловне заняться этим делом. Самогонный аппарат был, пшеницу, дрожжи и сахар привез.

Михайловка постепенно оживала — возвращались из орешника люди. Светлана встречала, записывала, кто, сколько кулей набил, складывали их в одном месте, чтобы легче грузить на машины и не разъезжать по дворам.

Топили баньку, мылись и чистенькие приходили к Михайловым за спиртным. Светлана отпускала под запись по бутылке, не более, чтобы не злоупотребляли люди. Притащился и Колька.

— Тебе чего? — спросила Светлана.

— Как чего? — опешил он, — все же идут.

— Все в орешник ходили, не грех после баньки и трудов принять немного, — пояснила она, — а ты, теперь, человек наемный, в орешнике не был. Нечего пьянство разводить, если надо — пусть Татьяна сама придет.

Сконфуженный Колька вернулся домой ни с чем, с генеральшей в деревне никто не спорил. Не боялись, а уважали Светлану, называя теперь по отчеству. Мать и отца кликали по имени, а ее Светланой Андреевной, не иначе. Только Василиса называла по-старому, и все считали это нормальным.

Через несколько дней утром приехал Пономарев и следом за ним три здоровенных КАМАЗа. Мужики грузили кули, вытаскивая из клуба, получилось по сто в каждый. Руководила погрузкой Светлана, подзадоривая иногда согнувшихся от тяжести мужичков.

— Василиса куль взваливает и прет свободно, а вы, как скукожившиеся мальчонки, тащитесь еле-еле, — подзуживала она.

Работа шла быстрее и веселее, Светлана объявила деревенским после погрузки:

— За деньгами к вечеру приходите, сюда же.

Загрузившись, КАМАЗы сразу ушли в город, минуя райцентр. Она вернулась домой, поняла, что муж с гостем уже побеседовали, и он собирается уезжать.

— Пришел мой главбух, — улыбнулся Михайлов, — с вас расчет, Ефим Захарович.

Пономарь поднял с пола большой и «толстый» кейс, спросил:

— Это сколько там будет?

— Триста кулей по пятьдесят килограмм, — ответила Светлана.

— Непривычно как-то по сто рублей принимать, — вздохнул он, — всегда по двадцать пять брали. И ваши эту таксу хорошо знают.

— Непривычно, Ефим Захарович, брюки ширинкой назад носить, — прокомментировал Михайлов.

Светлана прыснула от смеха, Пономарев тоже рассмеялся.

— Славные вы люди, господа Михайловы, — он вынимал деньги из кейса, — и юмор у вас достойный. Вот… все полтора миллиона.

— Конечно, Ефим Захарович, у тебя в городе две розничных точки, где вы по двести пятьдесят реализуете орех, что-то по двести оптом скинете. Твой навар в разы получается больше, — пояснил Михайлов.

— Да, приятно работать с умным человеком — себя не забудет и другим покушать дает. Но мне пора. Теперь до весны что ли или до лета?..

— Мы всегда рады тебя видеть, Ефим Захарович, в любое время, хоть летом, хоть зимой, — улыбнулся Михайлов, — но подожди немного, мы же теперь фирма, сам понимаешь, надо бумаги оформить.

Светлана протянула ему приходный кассовый ордер и накладную, он посмотрел.

— Почему по тридцать рублей я покупаю? Давайте напишем по двадцать пять.

— По двадцать пять ООО «Соболь» приобретает и реализует по тридцать, — пояснила Светлана, — у нас тоже должен быть навар для налоговой.

— Конечно, — согласился Пономарев, — вы правы, Светлана Андреевна.

Когда Пономарь уехал, Светлана решила переговорить с мужем сразу, не откладывая на потом.

— Борис, покупать орех по пятьдесят рублей благородно и мне не жалко для сельчан денег. Но что они подумают, зная твердую для них ежегодную цену? Приобретем по двадцать пять и вопросов не возникнет, все останутся довольны. Купим по пятьдесят и у многих возникнут сомнения. А сколько Михайловы поимели? Наверняка в поселке и райцентре потом похвастаются. Зачем нам лишние вопросы, Борис?

Он задумался, ответил не сразу:

— Наверное, ты права, Света, я давно понял, что добро — штука о двух концах. Причем отрицательный всегда тяжелее. Добро мы и так сделали — не надо возить орех в район, дали возможность заработать людям. Согласен, конечно, согласен, умница ты моя.

Михайловы пообедали, и Светлана села писать расходники, чтобы в клубе провести расчет побыстрее. Сверялась с записями, прописывая сумму в каждый ордер, оставалось внести только паспортные данные и расписаться. Как раз закончила к концу дня и пошла в клуб. Не хотела, чтобы приходили домой — натоптали и навоняли.

Увидев, что генеральша пошла в клуб, потянулись за нею сельчане. Извинившись, она попросила мужиков сходить за паспортами.

— Зачем вам пачпорт, Светлана Андреевна? — сразу же спросил Назар, — вы и так всех знаете.

Довольный, он огляделся, ища поддержки.

— Придет к тебе участковый, Назар, — с улыбкой поясняла она, — и спросит: откуда деньги, украл? А ты ему в нос квитанцию, он сразу поймет, что обидел честного и порядочного человека, извинится. Понятно?

— Понятно, — ответил он, — так идтить что ли?

— Идтить, Назар, идтить, — она засмеялась, — иди уже.

Пришли в клуб семьями, за паспортами уходили по одному и возвращались быстро. Светлана раздала расходники, пояснила, что и где необходимо написать и расписаться. Выдавала деньги медленным счетом, но деревенские обязательно пересчитывали, заворачивали в тряпочку и уносили домой прятать. Заработали неплохо, по двенадцать с половиной и более тысяч. Потом возвращались довольные обратно, ждали, когда Светлана Андреевна рассчитает последнего и веселились. Два гармониста наяривали плясовые, пели частушки и песни. Даже Василиса пришла посмотреть, заглянула с порога, посмотрела, словно ища кого-то, и удалилась.

Впервые за несколько лет собирались в клубе сельчане, веселились и говорили Михайлову спасибо, хотя его самого и не было. Светлана предложила пойти, но он отказался.

Дома Борис спросил:

— Как все прошло, Света, все мужики остались довольны?

Она, не раздумывая, ответила:

— Все довольны, особенно не мужики, а их жены. Пляшут в клубе, поют, веселятся, тебя хвалят. Не знаю, почему ты не хочешь пойти, можешь не петь, не плясать, просто посмотреть, людям будет приятно тебя видеть. Точно не помню, но лет десять в клубе не собирались, представляешь. Праздник у наших, праздник труда и надежды. И это все дал им ты.

Светлана заметила, что он сидит на диване, уставился в телевизор, но словно не видит и не слышит его. Где витают его мысли сейчас? Надо оставить его в покое, решила она и ушла на кухню. Присела на табурет и тоже задумалась, стараясь понять Бориса. Все прекрасно и замечательно, а он грустит.

Михайлов вышел на крыльцо, сидел долго, курил. Светлана вынесла куртку, накинула ему на плечи.

— Уже не лето, Боря, замерзнешь.

— Да… пойдем.

Он устроился снова на диване, выключил телевизор и заговорил, не спеша:

— Уже холодно, да… Вспомнил свой последний бой… Я не рассказывал тебе, почему вернулся сюда. Этот дом почти не вспоминал никогда. Хотелось вернуться, посмотреть, речку, сопки, половить рыбку. Помню, как поймал свою первую на прутик и голый крючок, маленький гольянчик зацепился хвостом, когда я вытаскивал. Не помню, сколько лет мне было, но в школу еще не ходил, скорее всего, лет пять. Насовсем вернуться не хотел тоже, просто приехать в отпуск и порыбачить несколько дней, пройтись по местам, что всплывали в памяти. Эта несбыточная мечта так и не осуществилась.

Светлана внимательно слушала родной тихий голос, хотела уже возразить, что ты же здесь, но сдержалась, а Борис продолжал: