— Мы тогда возвращались с задания на трех коробочках, так называли бойцы БТРы. Я не отсиживался в госпиталях, тем более, что они располагались в Моздоке, а не в Чечне. Был и в Грозном сортировочный госпиталь, но он появился не сразу. Я частенько выезжал со спецназом на боевые операции, оказывал медицинскую помощь на поле боя или неподалеку. В стране экономическая разруха, зарплату не платят. Магазины полнятся продуктами, а купить не на что. Огромная пропасть между кучкой людей и народом. Посередине болтается узенькая ленточка середнячков. Духи элементарно покупали офицеров и даже генералов, владея секретной информацией. Кто-то примитивно сдал, и мы попали в засаду на узком участке пути. Первую и третью коробочку подбили сразу из гранатометов. Вступили в бой, отстреливались, у меня сзади разорвалась граната… Контуженный и с осколком в спине очнулся в госпитале. Как туда попал — до сих пор не знаю, наверно, духи посчитали мертвым. Осколок достали, долго слышал плохо, но все восстановилось со временем. Остался тремор правой руки, пальцы дрожали, а это для оперирующего хирурга профессиональная смерть.

Он покрутил правой ладонью, погладил ее.

— Мне тогда как раз генерала присвоили, отзывали в Москву, но приказ запоздал. Генерала с боевыми заслугами не списали из армии, болтался то там, то сям. В армии достаточно генеральских не оперирующих должностей. Короче… не смог… подал рапорт и ушел на пенсию. Вернулся домой, успокоился и смирился. Обидно, конечно, было, но что поделать, война без потерь не бывает. Тремор постепенно стал исчезать, можно было восстановиться в армии, но стала сниться мама… Принял решение, вернулся туда, где родился, и не жалею.

Он замолчал, прикрыл веки, наверное, все еще вспоминая что-то. Светлана подсела поближе, обняла и тоже молчала.

Военный аэродром просыпался по распорядку дня или по тревоге, третьего не дано. Собственно аэродромом его назвать сложно в привычном понимании этого слова — отсутствовала взлетно-посадочная полоса, но она планировалась в будущем в качестве запасной. Вчера прибыла дополнительно рота стройбата, которая займется корчеванием полосы, отсыпкой и укладкой бетонных плит.

Командир авиаполка Сухоруков категорически возражал против авральных действий. «Сейчас не лето, товарищ генерал, — говорил он, — бойцы элементарно замерзнут в палатках, температура ночью минусовая и ожидается понижение до двадцати градусов. Предлагаю направить два отделения, не более, которые возведут теплое жилье, зимой у нас до минус пятидесяти».

«Отставить возражения, полковник, — приказал генерал, — вы в армии, а не в клубе дискуссий. Вертолетами доставят щитовые домики, соберете за сутки и приступайте к строительству взлетно-посадочной полосы. Это приказ, полковник».

«Есть, товарищ генерал, отставить возражения и выполнять приказ», — ответил он.

У командира роты стройбата свое начальство, но оперативно его подчинили Сухорукову. В первую же ночь возникла нештатная ситуация, один из бойцов стройбата решил прогуляться к боевым вертолетам. Караул остановил его, но боец не реагировал, выстрел в воздух впечатления не произвел, караульный применил оружие на поражение, раненого бойца доставили в медчасть.

Сухоруков приказал построить роту.

— Я командир авиаполка полковник Сухоруков, — начал он, — ваша рота находится в моем оперативном подчинении. Отсутствующую дисциплину стану наводить лично. Кто командир отделения раненого бойца? Выйти из строя.

— Сержант Рогозин, — доложил вышедший на два шага вперед.

— Сержант Рогозин, приказываю прибыть в медчасть полка, бегом марш.

— Есть, — ответил сержант и убежал.

Полковник продолжил, говорил громко, ясно и четко, словно рубил фразы:

— Нарушителям воинской дисциплины, инициаторам дедовщины, плохим командирам назначаю курс витаминотерапии посредством укола в задницу. Полезно для здоровья и мозгов, болезненный укол сберегает жопу от излишнего засиживания. Недостаток один — хромает потом боец дня три от боли. Любителям кляуз поясняю сразу — это не наказание, а забота о здоровье солдата. Наказан будет только боец, стоявший в карауле, он должен был применить оружие на поражение без предупреждения. Поясняю — следующим любопытным станем выбивать мозги свинцовым методом, а не стрелять по ногам.

Вдалеке раздался душераздирающий крик. Все повернули головы.

— Смирно, — крикнул полковник, — это нормально. Жопа сержанта Рогозина принимает витаминный курс. Разойтись.

Командир роты, капитан Николаенко, подошел к полковнику.

— Жестко вы, Михаил Семенович… В армии не первый день, но о вашем методе не слышал.

— Это не мой метод, капитан. Его, в свое время, изобрел и применял генерал Михайлов. Человек удивительной доброты и порядочности. Как-то приехал особист за бойцом, мы считали его невиновным, а они нашли стрелочника. Реально грозил солдату срок в два-три года дисциплинарного батальона. Михайлов, тогда еще майор, продемонстрировал особисту свое витаминное наказание. Тот в шоке был, когда увидел кричащего солдата, покрывшегося холодным потом. Особист дело замял, но приказал проследить за всем недельным курсом терапии. Михайлов колол обычные безболезненные витамины, боец кричал и все обошлось. Но первый укол был настоящим. Так что поговори с бойцами, капитан, объясни, что расхлябанности и дедовщины я не потерплю. Метод действительно хорош, главное — за него наказать нельзя, он полезен. Не наведешь дисциплины — самого в медчасть отправлю. Свободен.

Он услышал звук приближающегося вертолета. «Свои особисты есть, так еще с округа прислали», — пробурчал Сухоруков и пошел встречать прилетевших.

С проверкой прибыл полковник Растрига Эдуард Карлович, начальник особого отдела воздушной армии лично. Сухоруков задумался — на данное ЧП могли отправить и рангом пониже. Почему прилетел сам Растрига? В голове вертелись лишь слабенькие версии.

Расстрига поздоровался с Сухоруковым и сразу же проехал к своему подчиненному, капитану Астафьеву, особисту полка.

Поехал разбираться — собирать сплетни и факты. Полковники знали друг друга давно, не дружили, но по службе пересекались. Растрига умел выслушать человека, выделить главное и никогда не подгонял факты, результаты экспертиз, и вещдоки под удобную начальству версию, считал Сухоруков.

Он прибыл к нему в кабинет в конце дня. Сухоруков встал, но Растрига махнул рукой — не до субординаций.

— Гадаешь — почему прибыл я? — сразу спросил Растрига.

— Не стану обманывать — гадаю, Эдуард Карлович.

— Стреляли, — улыбнулся Растрига, — и не первый раз. Что скажешь?

— Первый раз — моя вина, — ответил Сухоруков, — на случайность не списываю, она возникает из-за недоученности бойцов. Вчера… считаю, что караул действовал по уставу и оружие применил законно. Рота стройбата оперативно подчинена мне, дисциплину подтянем, товарищ полковник.

— Я уже наслышан, — он засмеялся, — откуда Михайловский метод знаешь?

— Служили вместе, потом он меня оперировал после ранения.

— Да, классный хирург был… не повезло мужику. Контузия и как следствие тремор пальцев. Не штабник он, попротирал несколько лет штаны и подал рапорт. Жаль… Но я слышал, что кто-то из Генштаба его вернуть хочет. Вроде бы прошел тремор, и он может оперировать снова. Но я не за этим прибыл и даже не из-за стрельбы. Тут все понятно — в стройбате дисциплины никакой, солдатику захотелось рассмотреть «Аллигаторы» поближе. Повод у меня другой есть, более серьезный. Ты свои задачи на ближайший год знаешь?

— Доведенные знаю, не озвученные не знаю, — ответил Сухоруков.

— Ишь, ты как… скользко ответил. А не озвученные следующие — это не взлетно-посадочная полоса. У тебя, в качестве последней доводки, станут испытывать новейшие вертушки, я их сам еще не видел. Поэтому твоя часть особо секретная, а у тебя гражданские разгуливают и даже бабы в «Аллигатор» садятся. Что скажешь, пока полковник?

— Даже так — пока полковник…