— Смеешься что ли? мужики кучковались, конечно, а подарки только у Зинки были. У нее, бывало, до тонны лосятины появлялось, рыбы соленой много. Приезжал потом участковый на тракторе, забирал почти все, Зинке оставлял дрожжи, сахар, пшеницу. Он это, естественно, не покупал, где-то задарма изымал. Так и жили, а что делать? Если бы не участковый, бабы Зинку бы удавили где-нибудь по-тихому, достала она всех. Он ее защищал, грозился, что если кто Зинку тронет, то всех посадит и разбираться не станет. Понятно, что угрозы пустые, но не трогали, боялись.

— Как ты считаешь, Света, если мы каждой семье по бутылочке подарим, а другую они купят — не обеднеем?

Светлана улыбнулась.

— Приятно, что ты советуешься, но ты деревенский Голова, тебе решать, а обеднеть — не обеднеем. Людям приятно будет.

— Хорошо. Ты сходи в клуб, затопи печку и загляни к тетке Матрене, пусть она к обеду народ соберет, говорить буду.

— Броневик заказывать? — с улыбкой спросила Светлана.

— Чтобы идти верной дорогой — обязательно, — строго ответил Михайлов, сделав ленинский жест рукой, и только потом рассмеялся.

Светлана оделась, ушла в клуб. Наложила полную топку дров, нащепала лучины и затопила печь. Холодно, почти как на улице, но за три часа температура повысится, не в рубашке, конечно, но все-таки в тепле находиться, ни руки, ни уши не замерзнут. Пошла к Матрене, зашла в дом вместе с клубами холодного воздуха по низу, заговорила сразу, не раздеваясь:

— Борис Николаевич просил людей в клубе собрать в обед, говорить будет. Ты, Матрена, обойди всех и потом загляни в клуб, я печку затопила, надо будет заслонку закрыть, когда прогорит.

— Все сполню, Светлана Андреевна, не беспокойся. А че говорить будет?

— Не знаю, он же генерал, докладывать не привык, — ответила она.

— Жена ты, должна знать, — все еще надеялась Матрена узнать новости первой и сообщить всем по секрету.

— Не понимаешь ты, Матрена, он же генерал! Сядет, бывало, за стол, возьмет военную карту Михайловки и смотрит. А там все дома указаны, сараи и огороды, где какие грядки находятся. Спутники военные высоко в небе висят и фотографируют все, генералу сообщают: сколько у кого картошки посажено, сколько морковки, огурцов и других овощей. Зимой все тропинки, дорожки и следы фотографирует телескоп. Сидит генерал сегодня, смотрит карту, а я в ней ничего не понимаю и не соображаю, ткнула наугад пальцем, спрашиваю, а он поясняет, что это следы ног. Это тетка Матрена вчера в лес ходила за черенком.

Ошеломленная Матрена так и осела внезапно на табурет. Произнесла с трудом:

— Точно ходила. Черенок от пихла сломался.

— Смотри, Матрена, никому не говори, что у генералов такие карты военные есть, где все видно. Большая это тайна, военная. Скажешь кому — на всю жизнь посадят, по карте генералу все видно будет.

— Я никому, Светлана Андреевна, никому, вот те крест, — она перекрестилась, — даже про черенок генерал знает, вот так карта военная!

— Ты иди Матрена, собирай людей и помалкивай, заслонку в клубе не забудь закрыть.

Светлана вышла на улицу, посмеиваясь про себя, дома рассказала все мужу.

— Как ты про черенок угадала? — спросил со смехом Борис.

— Не угадала — видела случайно. Теперь она сплетничать меньше станет, хотя без Зинки она сама не сочиняет, но все равно пусть побаивается.

Михайлов пришел в клуб, когда уже все собрались. Поздоровался, пожелал здоровья и перешел сразу к делу:

— Через три дня Новый Год, который необходимо встретить достойно, без запоев и таскотни из дома мяса и рыбы, как это бывало раньше у вас. Всем на праздник дарю по бутылке спиртного на каждый двор.

Мужики обрадовались, зашумели, женщины выжидали молча. Михайлов продолжил:

— Хозяйка сама знает, сколько ее мужику самогонки надо. Поохотились вы в этот сезон удачно, не зря в тайгу сходили. Жены довольные и, полагаю, не пожалеют еще одну бутылочку для вас у меня прикупить. Двух бутылок вполне достаточно, не время сейчас самогонку ведрами пить, как раньше. Утром тридцать первого декабря у Светланы Андреевны самогонку возьмете, но выдавать она будет только в женские руки. Теперь следующее — всю пушнину сдадите Василисе под запись прямо здесь в клубе. Ты, Антон, — он обратился к выбранному трактористу Степанову, — подготовь трактор и прицеп, соломки постели, чтобы мягкое место не отморозить. Завтра повезешь женщин в район, они лучше знают, что к празднику купить — кому крупу, сахар, кому конфеты с печеньем. Даю аванс по пять тысяч рублей на каждый двор к празднику, у Светланы Андреевны прямо сейчас получите. Вопросы есть?

— Какие вопросы, Борис Николаевич, — выкрикнула Валентина Наумова, — никто нас никогда к праздникам в район не возил и авансы не давал, подарки не делал. Поклон вам низкий от всей деревни.

— Правильно, правильно, — послышались голоса, — спасибо.

Михайлов ушел, а Светлана выдавала аванс, с удовольствием слушая похвалу в адрес мужа от сельчан. Радовались, шутили:

— Хорошо, что у нас Голова не пьющий, всем мужикам сегодня нос утер и довольные остались, — смеялась Анисья Степанова.

— Непьющий… ему тоже, поди, самогонку генеральша под запись выдает, — хохотала Степанида Петрова.

— А что, — отвечала со смехом Светлана, — такой же мужик, как и все.

Одна Василиса не смеялась, считала, принимая шкурки, записывала в тетрадку, но уже с другим, совершенно не каменным лицом. Оттаивает понемногу, радовались женщины.

Мужики курили на улице, тоже обсуждали события по-своему.

— Мало бутылки, моя зажмется, вторую не купит, — вздохнул Назар Андреев.

Матвей Наумов возразил сразу:

— Дак это… не мало. Кто тебе, Назарка, когда бутылку дарил? Никто, а ты мало… Марье скажи, что Борис Николаевич велел не жадничать, против него не попрет, это точно.

— Правильно, — поддержал Мирон Петров, — для нас Михайлов старается. Двух пузырей вполне хватит на одного, ну, баба еще немного выпьет. Дров еще наколоть надо будет, да и в лес снова собираться. Сезон удачный в этом году, — он сплюнул три раза через левое плечо, — давно такого не было.

— А че с Матреной случилось, никто не знает? — спросил Александр Игнатьев.

— А че?

— Че, че… пришла, говорит Голова собирает и все. Я жду, как обычно, начнет версии выдавать, а она молчит, словно язык вырвали.

— Наверно, съела че-ни будь не то, бывает, — предположил Мирон.

Мужики докурили сигареты, дождались жен и стали расходиться по домам, уже там, в семейном кругу, обсуждая предложения и действия Михайлова.

Светлана вернулась домой, увидела, что что-то чертит на листке бумаге муж. Спросила, он пояснил:

— Не могу определенно сказать, но кто его знает, возможно, Сухоруков на Новый Год пожалует. А где спать ему? Надо кровать соорудить, надуем матрац и пусть спит.

Светлана, подумав, возразила:

— Новый Год праздник семейный, но я ничего против гостей не имею. Не надо, Боря, кровать делать, у родителей переночует, если что. Пристроишь сруб к дому, тогда и с ночевкой приглашать станем. Да и неудобно мне с пузом перед ним ходить… сам понимаешь… ночами иногда встаю.

— Да, Света, согласен, у родителей лучше. Надо бы Василису тогда пригласить, как ты считаешь?

— Сложный вопрос, — она задумалась, — пригласим, а Михаил не приедет. Но ничего, это не страшно. Как-то неуютно, когда за столом чужие. Миша твой друг, здесь понятно, а Василиса? Нет, — решилась она, — все-таки пригласить надо, вдруг у них что-то получится в личной жизни. Но согласится ли она? Я сегодня видела: она понемногу оттаивать стала. Надо тогда вместе к ней сходить, не по отдельности.

— Приедут завтра с района и сходим, пригласим.

— Нет, Боря, надо до поездки пригласить. Вдруг ей надеть нечего, платье может в районе купить.

— И снова согласен, женщина — есть женщина. Тогда не станем тянуть, пойдем прямо сейчас. Ты ей деньги выдала?

— Выдала, но что на пять тысяч купишь, если еще и продукты надо. Может еще пятерку добавить?