— Знаю, — подытожил тесть, — но там с дороги не видно ни черта, забор сплошной.

— Я сегодня был там со своей секретаршей, посмотрел все. Немного мебель поменяем или еще что — сами решите. Завтра возьму тебя, Светлана, с собой и Валерией, Нину Павловну тоже возьмем, посмотрите — что к чему.

— А я? — спросил тесть.

— Вы, отец, дома останетесь, кто-то же должен стройкой руководить. И потом женщины ненадолго уедут, к полдню вернутся обратно.

— Почему ты там с секретаршей был? — озабоченно спросила Светлана.

— Ревнуешь уже? Не беспокойся, секретарша нотариальный представитель хозяйки дома, у нее ключи были, теперь они у меня. Завтра юристы сделку оформят и можно заезжать в дом, он с мебелью. Поэтому посмотрите хорошо — что выкинуть, что оставить. За мной водитель к восьми утра приедет, он вас и обратно домой потом увезет.

Людмила, секретарша Михайлова, созвонилась с хозяйкой дома, та все-таки настояла на пятидесяти тысячах, итак продавала дом со всем имуществом и мебелью. В том числе с холодильником, телевизором и так далее. Михайлов не стал рядиться, заплатив пятьдесят тысяч.

Светлана решила в первую очередь обустроить детскую, чтобы дочери было комфортно, потом кухню и спальню. Через три дня они уже ночевали в новом своем доме. Нина Павловна ужасалась от его размеров и никак не могла понять, зачем нужна такая большая площадь, столько комнат и спален, два туалета и душа. Первые несколько дней она жила здесь, помогала Светлане в обустройстве квартиры, потом уехала в Михайловку и сильно скучала по внучке, как и ее муж.

Михайлов постоянно раздумывал — остаться на заводе или устроиться на работу врачом. Манило то и другое, он не мог выбрать, прийти к единственно правильному решению. Жена и ее родители тоже колебались, выбирая одно, потом другое. К медицине тянуло, многие блестяще проведенные операции стояли перед глазами, и даже этот завод он получил за спасенную жизнь. Он хорошо помнил тот случай, когда сына Каргопольцева привезли в больницу после авто аварии. Шансов выжить не было никаких. Но Михайлов усмотрел тогда даже немаленькую, а совсем мизерную надежду и сказал отцу прямо об этом. Он не раздумывал, ответил приказным тоном — оперируй, последствий не будет, если выживет: озолочу. Вот и озолотил заводом через десять лет.

Заводская рутина затягивала суетой, радостью удачных решений, необходимостью стратегических мыслей. Он все-таки был генерал, а здесь было кем покомандовать.

Михайлов просматривал приготовленную Кореневым справку о потенциальных заказчиках и результатах переговоров. Справка его элементарно взбесила, и он с трудом сдерживал себя.

— Валерий Павлович, вы перечислили заказчиков, — Михайлов говорил резко и отрывисто, — я вам без подготовки назову еще дополнительный десяток фирм, нуждающихся в судах. Судя по вашей справке, вы позвонили в несколько фирм, предложили сделать заказ и на этом успокоились, услышав ответ, что наш завод банкрот. Почему вы не убедили заказчика, что это не так?

— А что я должен — финансовый отчет им выслать? — ответил в оправдание Коренев.

— Понятно, — ответил Михайлов, — вы свободны.

Он пригласил секретаря.

— Люда, пусть кадры подготовят приказ об увольнении Коренева. Заводу такой сотрудник не нужен.

— Сделаю, Борис Николаевич, — ответила она, — в приемной Зарубин стоит, к вам просится с каким-то мужчиной.

— Кто такой?

— Не знаю, первый раз его вижу.

— Хорошо, пусть он один зайдет.

Зарубин вошел, Михайлов указал ему рукой на стул у приставного столика.

— О чем-то хотели поговорить, Борис Михайлович?

— Да, я пришел немного с необычным делом. Вчера ко мне домой неожиданно заявился товарищ, с которым мы в одной группе в Ленинграде учились, тогда еще в Ленинграде. У него жена родом отсюда… короче — приехал на постоянное место жительства. Посидели, поговорили, выпили, не без этого. У него такие мысли интересные в голове крутятся, что я вначале подумал — прожектерские. Оказалось, что нет, все математически высчитано и обоснованно. Например, завод может строить суда классом повыше. Основная загвоздка — у них осадка низкая, по Лене до Витима не спустишь, не пройдут, даже по большой воде риск огромен. Он предлагает сбоку крепить съемные понтоны, которые поднимут судно, и оно свободно пройдет по реке к морю. Конечно, придется все обосновать, доказать, но выхлоп очень заманчивый, есть смысл его проработать.

Зарубин замолчал, ожидая с нетерпением ответа директора, и волновался. Он проникся новым проектом и, в том числе, хотел устроить своего приятеля на работу. Михайлов смотрел на своего главного инженера — мужчина лет сорока, одет просто, чисто и опрятно — джинсы, рубашка. Никаких костюмов и галстуков, как любил, например, ходить Коренев.

— Что за человек твой знакомый? Расскажи о нем, — попросил Михайлов.

— Знаю его только по институту, порядочный человек, потом наши пути-дорожки разошлись.

— Негусто, но приглашай своего новатора, поговорим.

Мужчина зашел, поздоровался, присел на предложенный стул, протянул Михайлову трудовую книжку и диплом.

— Пугачев Емельян Иванович, — улыбнулся Михайлов, — прямо герой крестьянской войны, работал мастером на судостроительном заводе в Санкт-Петербурге. Чем занимались конкретно? Вы идите к себе, Борис Михайлович, мы сами здесь во всем разберемся.

— Корабли строили… корпус корабля — вот мои обязанности. Двигателем и оборудованием я не занимался, — ответил Пугачев.

— Переехать из Питера сюда — нужны крепкие основания…

— Конечно, вы правы. Я вас понимаю. На заводе нареканий не имел… У супруги родители старенькие… Посоветовались, решили переехать, жена сказала, что судостроительный завод и здесь есть, возможно, этот фактор тоже сыграл определенную роль в нашем решении.

— Понятно, Борис Михайлович говорил, что вы с ним обсуждали тему строительства кораблей более высокого класса, которые можно спускать по воде до моря с применением понтонных устройств. Предложение интересное и заманчивое, перспективное. Однако… на данном этапе неприемлемое, но, повторяю еще раз, перспективное.

— Почему неприемлемое? — удивился Пугачев, — это более востребованные суда, а, значит, и заказчиков найти легче.

— Согласен, — улыбнулся Михайлов, — я тоже так считаю, но учитываю и другой фактор — вместимость наших цехов. Надо думать о строительстве нового цеха, только так мы можем воплотить в жизнь ваше предложение, Емельян Иванович. Могу предложить вам работу с испытательным сроком, связанную непосредственно с поиском заказчиков, технической проработкой договорных отношений. Это главное, но занимающее меньше времени, чем само строительство судов. Поэтому в перерывах, если можно так выразиться, станете заниматься строительством корпусов непосредственно. Согласны?

— Да, Борис Николаевич, согласен.

Михайлов вызвал секретаршу:

— Люда, отведи человека в кадры. Пусть его оформят на должность Коренева, завтра он должен приступить в работе.

Зарубин не ушел к себе, а решил дождаться приятеля в приемной. Сразу же спросил, как только он вышел:

— Ну что, как прошло собеседование?

— По-моему неплохо, приняли на работу, приступаю с завтрашнего дня.

— На работу? — удивился Зарубин, — но у нас вакантных мест нет, кем приняли?

— Борис Николаевич Коренева утром уволил, — вмешалась в разговор Людмила, — на его место и приняли.

— Ни хрена себе! — воскликнул Зарубин, — вот так дела… Ты знаешь, Емеля, извини, Емельян Иванович, что это за должность?

— Михайлов объяснил обязанности, я согласился, должность он не назвал. Я не спросил — выбора все равно у меня нет, — ответил Пугачев.

— Должность у тебя — заместитель генерального директора, не хухры-мухры. Пойдем в кадры, а потом я покажу тебе завод. Спасибо, Люда, я сам его отведу и покажу все.

Михайлов попросил принести штатку, посмотрел оклады. Зарплата заместителей и главного бухгалтера составляла по двести тысяч рублей на руки, главного инженера восемьдесят. Совсем неправильно, решил Михайлов, оставив главному бухгалтеру сто, заместителям по сто пятьдесят и главному инженеру сто шестьдесят тысяч рублей. Даже сэкономил сто двадцать тысяч, усмехнулся он, жировать тоже с пользой необходимо. Подумал про себя, но ничего менять не стал, так и оставив пятьсот тысяч рублей. Попросил секретаря собрать завтра коллектив в актовом зале заводоуправления в восемь тридцать, на полчаса раньше обычного начала рабочего времени.