Она что-то тихо бормотала, посильнее нажимая подушечками пальцев на лист, пытаясь разгадать смысл написанного. Когда Крешу показалось, что она возится с рукописью слишком долго, он потянулся к тексту, чтобы расшифровать его дочери, но та отодвинула его и продолжила свои изыскания.

Он смотрел на нее, и его сердце наполнялось теплом. Он столько раз ее терял, и теперь она тихо сидела здесь, в его кабинете, как эго обычно проделывала, будучи ребенком.

Ее сила и настойчивость, когда она трудилась над древней рукописью, привели его в восторг. В пей возрождалась Таниана, и это уносило его в те далекие годы, когда он был молод и вместе с Таниапой бродил по Венджибонезе в поисках загадок Великого Мира.

Но Нилли представляла собой нечто большее чем простая копия матери. В ней Креш находил и себя. Она была таким же своевольным и импульсивным ребенком, каким был он. До пленения джиками она была непокорной и энергичной, но в то же время — как и он в свое время — одинокой, отчужденной, любознательной и странной. Как он ее любил! Как глубоко он ее чувствовал!

Она подняла глаза от свитка:

— Это похоже на язык, которым они разговаривают во сне. Мне потребуется уйма времени, чтобы узнать его содержание.

— Мне тоже так кажется. Но я помогу тебе.

Она протянула ему рукопись. Стоило ему прикоснуться к ней руками, как в его мозгу сразу же возникли странные архаические фразы.

— Этот документ был составлен в первые годы Долгой Зимы, — сказал он, — когда все племена Нации были только что укрыты в коконе. Среди бенгских воинов нашлись такие, которые не верили, что всю свою жизнь проведут в укрытии, и один из них осуществил Переход, чтобы проверить, возможно ли восстановить существование во внешнем мире. Ты должна понимать, что это было за тысячелетия до того, как состоялись три наших преждевременных выхода из кокона, которые мы называем Холодным пробуждением, Несправедливым светом и Грустным рассветом. Большая часть текста утрачена, но то, что здесь…

И тогда я ступил на землю, покрытую льдом, и смертельным ужасом наполнилось мое сердце, потому что я понял, что обречен.

Тогда я развернулся и стал снова искать место, где находился мой народ. Но я не мог найти входа в пещеру. И ко мне подошли джики и захватили меня, обхватив руками и унеся с собой, но я не боялся, потому что уже был покойником, а кто может пережить смерть больше одного раза? Их было штук двадцать, и они были очень страшными на вид. И они обхватили меня руками и унесли в темное, теплое место, где жили; это очень походило на кокон, но было намного больше и уходило далеко за пределы поля зрения, со множеством дорожек и боковых переходов.

И в этом месте была Великая Джичиха — самый громадный по размерам джик, при виде которого в жилах застывала кровь. Но она коснулась своей душой моей с помощью внутреннего ока и сказала мне: „Посмотри, я даю тебе мир и любовь“, и я не испугался, потому что прикосновение ее души к моей напоминало объятия великой Матери, и я удивился, что такой огромный и страшный зверь может быть таким успокаивающим. „Ты явился ко мне слишком рано, — снова произнесла она, — потому что мое время еще не наступило. Но когда мир пробудится от тепла, я обниму всего тебя“.

Это было все, что она сказала, и больше я с ней не разговаривал. Но я провел с джиками двадцать дней и двадцать ночей — этот срок я отсчитал особенно тщательно. И младшие джики своими внутренними голосами задавали мне множество вопросов касательно моей Нации, о том, как мы живем, во что верим. Они также кое-что рассказали i,не о своей вере, правда все это туманно отложилось в моей голове. И я ел их пищу, это ужасное пюре, которое они жевали и сплевывали своим товарищам, чтобы те доедали за ними, и от которого меня сначала так тошнило, хотя впоследствии голод оказался сильнее, и я ел это, находя не таким отвратительным, как раньше. Когда они задали мне все вопросы, то сказали: „Теперь мы отнесем тебя к твоей нации“ — и понесли меня по морозу и снегам и до тех пор сопровождали меня…»

Креш отложил свиток.

— И на этом заканчивается? — спросила Нилли Аруилана.

— Здесь обрывается. Но и так все ясно.

— И что тебе ясно, папа?

— Полагаю, это объясняет то, для чего джики берут пленных. Они занимаются этим на протяжении тысячелетий, — очевидно, именно так им удается нас изучать. Но они заботятся о пленных и скорее всего отпускают обратно — по крайней мере, некоторых из них, — как это произошло с несчастным бенгским воином, которого они нашли среди покрытых льдами полей.

— И именно поэтому ты перестал считать их монстрами.

— Я никогда не считал их монстрами, — возразил Креш. — Врагами — да, безжалостными и опасными врагами. Не забудь, что я присутствовал при атаке Джиссо. Но дело, может, даже не в этом. На протяжении всего этого времени мы на самом деле не знали, что они из себя представляют. И мы никогда не начнем их понимать. Мы ненавидим их только потому, что они остаются непознаваемыми.

— И, возможно, такими и останутся.

— Мне казалось, ты говорила, что понимаешь их.

— Я понимаю слишком немногое, папа. Должно быть, я считала, что понимаю, но я ошибалась. Кто может понять, почему Пятерка насылает на нас бури, жару, холод или голод? Должно быть, у них на это есть свои причины, — только кто из нас сможет предположить, какие они? Так же и с Королевой: она словно сила Вселенной, ее невозможно понять. Я имею небольшое представление о том, что такое Гнездо: о его форме, запахе и что там за жизнь. Но это простое знание. А знание не означает понимание. Я начала разбираться, что никто из представителей Нации не в состоянии постичь Королеву, кроме — что вполне возможно — того, кто хоть раз побывал в Гнезде.

— Но ты же была в Гнезде.

— Это было второстепенное Гнездо. Познанные там мною истины — лишь второстепенные истины. Королева всех Королев, которая обитает на дальнем севере, — единственный источник настоящего откровения. Я думала, что они собирались отвести меня к ней, когда я стану старше, но вместо этого они отпустили меня и проводили обратно в Доинно.

Креш смущенно заморгал:

— Они отпустили тебя? Ты же сказала нам, что сбежала!

— Нет, папа. Я не сбежала.

— Не… сбежала…

— Разумеется, нет. Они отпустили меня так же, как поступили с тем бенгом в той твоей летописи. Почему я должна была вдруг захотеть покинуть место, где я была полностью счастлива впервые в жизни?

Эти слова прозвучали как удары. Но Нилли Аруилана спокойно продолжала:

— Я должна была уйти. Я бы никогда не ушла по собственному желанию. Чем бы ни было Гнездо — местом добра или зла, — но одно правда: пока ты там — чувствуешь себя в полной безопасности. Ты понимаешь, что находишься в месте, в котором неведомы неуверенность и боль. Я полностью и с радостью отдалась ему, да и кто бы этого не сделал? Но однажды утром они пришли ко мне и сказали, что я находилась с ними столько, сколько это было необходимо, после чего они посадили меня на тварь, которая довезла меня до самого города.

— Ты говорила, что сбежала от них, — потрясенно повторил Креш.

— Нет. Это вы с мамой решили, что я от них сбежала, потому что не могли вообразить, что кто-то мог предпочесть остаться в Гнезде, вместо того чтобы вернуться домой в Доинно. И я не противоречила вам. Я вообще ничего не говорила. Вы предполагали, что я удрала из когтей пагубных монстров-насекомых, как поступило бы любое разумное существо. И я позволяла вам так думать, потому что понимала, что вам было необходимо в это верить. К тому же я боялась, что вы сочтете меня за сумасшедшей, как только я расскажу что-либо мало-мальски приближенное к истине. Как я могла рассказать правду, если все в городе считают джиков ужасными, мародерскими демонами, да и всегда так считали? И вдруг я встану и скажу, что это не так, что я нашла среди них любовь и истину, разве мне поверят? Или меня просто встретили бы жалостью и презрением.