Сначала я подумал, что здесь поселилась водяная крыса и отсюда проложила в разные стороны свои подземные ходы. Я еще раз внимательно исследовал все вокруг, разрыл во многих местах снег, но нигде выхода подземных дорог водяных крыс не обнаружил.

Не обнаружила здесь таких подземных дорог и моя собака. И мне пришлось ждать весны, ждать, когда оттает земля, и тогда еще раз проверить, что за подземный житель всю зиму волновал мою собаку и задавал мне так много загадок…

Весна наконец наступила. Наше озеро разлилось, и вода подступила как раз к тому самому невысокому бугорку, который зимой упорно облаивала моя собака.

Как-то вечером я осторожно подошел к знакомому месту и увидел на воде возле бугорка большую ондатру. Она лежала на воде и, видимо, отдыхала, но, заметив меня, быстро нырнула — и в прозрачной воде я хорошо видел, что она скрылась как раз там, где наш таинственный бугорок оступался в воду.

Все стало ясно: зимой в этом бугорке жили ондатры. Они снова появились в наших краях, но почему-то не построили хатку, а вырыли себе нору на берегу. Но берега нашего озера пологие, вот и пришлось зверькам устраивать себе жилище подальше от воды, там, где был этот небольшой бугорок. Сейчас вода подступила к самому бугорку, и ондатры преспокойно выбираются из норы прямо в воду.

Но как эти зверьки добирались до воды зимой — ведь вода к осени в озере падала и бугорок оставался на сухом месте? Эта загадка по-прежнему оставалась неразгаданной, ведь зимой никаких следов ондатр я не обнаружил. И мне снова пришлось ждать. На этот раз я ждал, когда вода в озере станет падать, уходить.

К середине мая вода в озере стала убывать, и тогда у обнажившегося бугорка заметил я небольшой ход, который, скорей всего, и вел в нору к ондатрам. Но этот ход поднялся из воды, и зверьки перестали им пользоваться. Даже больше — через день они заделали его совсем.

Этого хода не было и зимой — выходит, он появился только сейчас, когда вода в озере прибыла. Вода спала, и ход, показавшийся из воды, стал ненужным, ведь ондатры пользуются только подводными ходами. Но где же другой, главный выход, которым пользовались зверьки зимой и которым пользуются сейчас, когда уровень воды упал?

Главный, тайный ход у норы все-таки был. Он был очень длинным, был вырыт намного ниже и соединял нору с водой в любое время года. Как-то в тихое, теплое утро я внимательно следил за ондатрами и в прозрачной озерной воде увидел, как зверьки, возвращавшиеся к своей норе, будто исчезали — проваливались недалеко от берега, оставив после себя легкое облачко мути на дне, где и начинался вырытый хозяевами норы тайный ход в их хозяйство…

Вот так и открылась для меня еще одна тайна ондатр — они оказались искусными и расчетливыми строителями. Это искусство и помогло им устроить нору в отлогом берегу. Здесь зверьки перезимовали, здесь появились у них малыши. Скоро эти маленькие ондатры подрастут и станут расселяться по нашему озеру. Какой дом построят они для себя? Соорудят ли в зарослях тростника ондатровую хатку или по примеру родителей выроют себе глубокую, теплую нору в берегу и соединят ее с озером длинным, надежным ходом?

Было под окном моего дома озерко-болотце, которое все знали, как Лягушью кару. Лягушья кара да Лягушья кара… А что это такое, я так и не установил. Да и не в названии было дело — жили на этом озерке-болотце из года в год чайки.

Ранней весной, когда по озерку-болотцу лежал последний кислый лед, на кочки, недавно вытаявшие из-под снега, опускались озерные чайки. В это время они всегда выглядели очень усталыми — ведь как-никак, а весенний перелет всегда отнимал много сил.

В ту первую весну, когда поселился я возле Лягушьей кары, озерных чаек было здесь так много, что, казалось, поднимись все эти птицы сразу на крыло, не увидишь за белым облачком воды озерка.

Прилетали чайки на свое родное озерко-болотце очень рано и терпеливо ждали, когда Лягушья кара очистится ото льда совсем, а потом устраивали на кочках посреди разлившейся весенней воды свои гнезда и выводили здесь птенцов. Птенцы подрастали, учились летать, и тогда озерные чайки оставляли озерко-болотце и переселялись на острова большого озера, что было по соседству. А с новой весной опять появлялись на Лягушьей каре.

Любил я этих белых, безобидных, громких и смелых птиц. Хоть и галдели они у меня под окнами с утра до вечера, хоть и будили своим криком по весне и по лету в самую раннюю рань, но все равно не мог я без этих птиц, без этих озерных чаек.

Когда чайки выводили птенцов и куда-то улетали, становилось мне очень грустно. И как радовался я, когда птицы появлялись вдруг на мостках, у лодок или рассаживались по жердям моего забора сплошной белой лентой.

Познакомился я с этими чайками лет пять тому назад. Было их много. Шумно бросились они на меня, когда шагнул я в их сторону, и пришлось мне уважить птиц, отступить и больше не мешать им в их родительской заботе. Но стал я из года в год замечать, что моих чаек вроде бы становится все меньше и меньше. А потом отыскал и причину этого…

Прочитал я все книги, которые были у меня и в которых рассказывалось хоть что-то об этих красивых и отважных птицах, и узнал, что в каждом гнезде, что устраивают озерные чайки на кочках Лягушьей кары, бывает всего три яйца. Из этих трех яиц и могут появиться три птенца, которые к концу лета подрастут и вместе с родителями отправятся в дальнюю дорогу на юг. Удастся уберечь в гнезде все яички, не утащат ни одного птенца хищники, не погибнет ни один птенец по каким-то другим причинам, подарит тогда каждая пара чаек своему родному озерку-болотцу трех молодых птиц. Было по весне в колонии, например, сто пар чаек, двести птиц — вырастет эта колония к осени, увеличится в числе, станет в ней уже не двести, а пятьсот чаек.

Но не подарит каждая пара взрослых птиц своей колонии, своему озерку-болотцу трех птенцов… Денно и нощно дежурят у гнезд озерных чаек вороны, выжидая момент, чтобы утащить из гнезда яйцо. Денно и нощно следят за Лягушьей карой ястреб и болотный лунь, чтобы утащить зазевавшегося птенца, а то и взрослую птицу. Гибнут чайки и в пути на юг, гибнут и на зимовке, гибнут и в упрямой дороге к родным гнездам по весне. И хорошо еще, что держалось число белых красивых птиц на озерке-болотце, расположенном рядом с поселком, из года в год постоянным, что не убывала, не умирала колония… Но так было лишь до недавнего времени.

Заметил я как-то по весне рядом с Лягушьей карой собаку, клочкастую, драную и, судя по всему, почти бездомную. Живот у собаки подведен, бока впали, и ищет она все время что-то лихорадочно среди прошлогодней травы сразу видно, что собака голодная.

Взял я кусок хлеба, вышел на улицу, подошел к собаке поближе, окликнул ее. Она подняла голову, но не испугалась сразу, не убежала, как бродячая псина, а лишь чуть отступила и глубже втянула под себя хвост.

Я протянул ей кусок хлеба, но ближе она не подошла. Кусок хлеба пришлось бросить. Собака чуть отстранилась, но потом все-таки подошла к куску, понюхала его и принялась жадно есть, роняя крошки, а потом собирая их из болотной грязи языком.

Съев кусок, собака уставилась на меня просящими глазами. Я поманил ее к себе, она шагнула было навстречу, но снова остановилась. Как мог, я постарался объяснить ей, что сейчас схожу домой и принесу еще еды. Она, видимо, что-то поняла, дождалась меня там, где мы встретились, и, уже не опасаясь, подошла к миске с кашей и супом, которую я ей принес.

Моя новая знакомая ела по-прежнему жадно. Бока ее уже стали раздуваться, но головы от миски она, видимо, не собиралась отрывать. Я присел рядом на корточки, тихо поглаживал заброшенную псину по голове, по спине и вслух раздумывал: «Откуда она взялась? Где провела зиму? И был ли у нее когда-нибудь хозяин?»

Хозяин у собаки определенно был, иначе бы она не доверилась так быстро человеку. А вечером, поспрашивав по поселку своих знакомых мальчишек, я точно узнал, что эта собака вовсе и не бездомная. Просто ее хозяева уехали на время в гости и попросили соседей приглядеть за ней. Но соседи оказались людьми необязательными, о собаке забыли, и голодное животное отправилось разыскивать себе пропитание к Лягушьей каре…