Когда я отступал, не шел дальше к мосткам и усаживался на крыльце, утка переставала беспокоиться, медленно направлялась к зарослям куги, где прятались ее малыши, и утята, завидев мать, один за другим выбирались из укромных мест и быстрыми бурыми шариками принимались крутиться среди ряски и листьев кувшинки.

Шло время, я не беспокоил утиный выводок, и скоро утка и утята привыкли ко мне настолько, что спокойно выбирались на доски моего мостка, отдыхали здесь, приводили в порядок свои перышки и смело подбирали хлебные крошки, которые я оставлял на мостках специально для них.

Когда наступали холода и приближалось время утиного перелета, мои утки становились осторожнее, реже выбирались на мостки и я чаще видел их уже не на воде, а в воздухе, когда, посвистывая крыльями, они пролетали над самым моим домом.

Перед отлетом утки обязательно посещали наше озерко-болотце, вода в котором прибывала от осенних дождей. Здесь утята не так давно появились на свет, здесь они провели первые дни жизни, и теперь они, наверное, как-то по-своему прощались с родными местами. И, видя своих уток посреди озерка-болотца, я хорошо знал, что по весне они обязательно вернутся обратно, что кто-то из них на будущий год снова устроит здесь гнездо и выведет на свет новых утят. И я с нетерпением ждал эту новую, грядущую весну, чтобы снова услышать над весенней водой, только что расставшейся со льдом, громкий призывный крик утки: «та-та-та-та».

Так бы и текла по давно заведенным правилам жизнь нашего озерка и наших уток, если бы однажды сюда не наведался один местный охотник.

Правда, охотником этого человека я никогда не считал — я называл его просто браконьером и не раз советовал не попадаться мне на глаза.

Был этот человек жадным и жестоким. Ему ничего не стоило убить собаку, которая ему вдруг надоедала или которая начала стариться и больше не годилась для охоты. Он мог перестрелять всех тетеревов, живших возле нашего леса. И когда я говорил ему: «Что ты делаешь?» — он отвечал мне, корча ехидную улыбку: «Не я, так другой весь выводок приберет…» Словом, это был очень непорядочный человек, и я не на шутку напугался, когда узнал, что он добирается до утиного гнезда, которое снова устроила кряковая утка на нашем озерке-болотце.

О том, что Васька-охотник — так звали этого браконьера в поселке собирается взять утиные яйца, подложить их под домашнюю утку и вырастить себе таких утят, которых охотники называют подсадными, манными, услыхал я со стороны, но тут же отыскал Ваську-охотника и строго предупредил: «Если я замечу, что в гнезде пропадут яйца, тебе несдобровать».

Подсадные утки Ваське-охотнику нужны были для охоты. Подсадных, манных уток привязывают за лапку и пускают плавать неподалеку от шалаша, где прячется сам охотник. Утка плавает, громко кричит, и на ее крик прилетают селезни, которых и стреляют.

Охотятся с подсадными утками чаще всего весной, но в наших местах весенняя охота закрыта совсем, так что никакие подсадные настоящему охотнику вроде бы теперь и не нужны. Но Васька-охотник был браконьером, не признавал никаких законов, а потому и следил я за ним очень внимательно и считал его главным своим врагом.

И все-таки Васька на этот раз обвел меня вокруг пальца. Как-то он улучил момент, когда меня не было дома, и пришел на наше озерко. Он забрал из гнезда дикой утки все ее яйца, а вместо них положил яйца своей домашней утки — он все-таки боялся, что я обнаружу пропажу. Но обо всем этом я узнал много позже…

Шло время, заканчивалась весна, я ждал, когда у утки на нашем озерке появятся утята. Утята наконец появились, я видел их издали, маленьких, смешных, быстрых, и был спокоен: раз утята вывелись, значит, Васька побоялся меня и к гнезду не совался.

Утята, появившиеся на свет на нашем озерке, подрастали. Наступало лето. Вода в озерке стала садиться, и утята вместе со своей матерью-уткой перебрались в реку. Путешествие закончилось благополучно, и здесь я не заподозрил никакой беды.

И только к осени, к глубоким холодам, поселилось во мне беспокойство: видел я неподалеку от своих мостков, где каждый день брал воду, взрослых уток, и казалось мне, что они слишком доверчивы на этот раз, что ведут себя как-то иначе, чем дикие утки. Когда я подходил к самой воде, все остальные утки срывались с места и, быстро работая крыльями, улетали от меня, а эти только отплывали в сторону, даже не пытаясь подняться на крыло.

Совсем близко были сильные морозы. По берегу реки уже протянулись полоски льда, лед с каждым днем выходил на воду все шире и шире. Давно улетели на юг чайки и другие утки, а эти странные птицы все так же плавали неподалеку от моих мостков…

Вот тут-то и стал я догадываться, что именно произошло весной на нашем озерке-болотце. Отыскал я Ваську и потребовал от него ответа. Васька-браконьер сознался во всем и вместе со мной попробовал поймать этих странных уток, но не тут-то было. Хоть и не научились домашние утки от своей приемной матери летать, но были очень осторожными и человека близко никак не подпускали.

Лед совсем укрыл реку. И я очень ждал, что утки выйдут на лед и придут ко мне, как приходят к людям попавшие в беду самые разные птицы. Но не дождался я этого. И здесь меня опередил Васька-браконьер. Васька снова улучил момент, явился к замерзающей реке с ружьем, перестрелял и собрал в мешок всех уток. И не смог я с ним ничего поделать: охота в это время на уток в наших местах была разрешена.

Позже услышал я, что подсадные утки, ради которых и украл Васька яйца из утиного гнезда, у него не ужились. Стоило ударить морозам, как, забыв свою приемную мать, домашнюю утку, они поднялись на крыло и улетели на юг вслед за другими дикими утками. Так и остался браконьер без подсадных уток, но больше к нашему озерку-болотцу не подходил…

А наше озерко-болотце опустело. Утки, что вывелись у Васьки дома, дороги на наше озерко не знали и по весне не прилетели сюда. Старая утка-мать, наверное, где-то отстала в пути и тоже не появилась у нас с весенней водой. Но может быть, какая-нибудь другая утка снова поверит нашему озерку-болотцу, поверит и моему дому, стоящему неподалеку, устроит здесь, среди болотных кочек, свое гнездо и подарит нам новый утиный выводок, новых утят, которые благополучно доживут здесь до осени и хорошо запомнят обратную дорогу в наши места.

Скажите, вы любите чаек? И я их тоже очень люблю. Да разве можно как-то по-другому относиться к этим белокрылым и быстрокрылым птицам! Чаек любят и моряки, уходящие надолго в море, и городские жители, что катаются на пароходике по водохранилищу, любят чаек и рыбаки — словом, любят, наверное, все-все… Но однажды мне пришлось вести очень серьезный спор, и спорили со мной о чайках люди, живущие на берегу большого северного озера. Уж кому-кому, как не этим потомственным рыбакам, любить быстрых, доверчивых птиц. Но оказалось, что именно здесь, на этом озере, некоторые невзлюбили вдруг чаек.

На нашем озере жили озерные и сизые чайки. Отличить этих птиц друг от друга очень просто. У озерных чаек темные головки, а у сизых головки светлые, да и сизые чайки побольше озерных. К тому же сизые чайки никогда не живут такими большими колониями, как озерные, сизые чайки больше ценят тишину и одиночество.

Ну что еще к этому добавить, что еще рассказать об этих птицах? И озерные, и сизые чайки — птицы перелетные, появляются они в наших краях, когда покажется первая вешняя вода, а прощаются с нами, когда укроются льдом наши озера.

Весной, пока еще лед не сошел с озер и болотинок, наши чайки держатся около полей и вместе с воронами успешно охотятся за мышами. Разойдется лед на озере, освободятся ото льда заливные озерки, и чайки вернутся к своим прошлогодним гнездам, но и тут не забудут про поля. И стоит появиться на поле трактору, как возле него скоро появятся наши чайки и, словно заправские грачи, примутся выискивать среди только что перевернутых пластов земли самых разных вредителей будущего урожая.