Мои гномы разбудили меня на рассвете. Я принял спасительную пилюлю и в ожидании, пока они утихомирятся, продолжая лежать, сквозь боль размышлял о сложившейся здесь ситуации.

1) Едва ли «Зигфрид» прибыл сюда, на воды, в самом деле для исцеления желудочных колик (отчего-то я был уверен, что шпионы, в особенности германские, таковыми не страдают). В таком случае — что его сюда привело?

Наш «Парадиз» никак не мог быть каким-либо стратегическом объектом, стало быть, он здесь — для встречи с кем-то.

С кем?

2) Если к смерти Сипяги причастен «Зигфрид» (для чего, безусловно, у того могли быть весьма веские причины), то зачем ему было устранять еще и Васюкова-Ряжского? Даже высшие чиновники уголовной полиции, как известно, не охотятся на иностранных шпионов, так что Ряжский прибыл сюда наверняка не ради него…

3) В таком случае, ради чего (точнее — кого)?

И зачем он назвался чужой фамилией, причем фамилией реально существовавшего, некогда застрелившегося Васюкова?

Впрочем, на сей счет, у меня имелось вполне разумное объяснение. Похоже, Ряжский, не знал Клеопатру. Услышав его рассказ и поняв, что он назвался чужим именем, она также могла догадаться, что на нее вышли, и как-то себя проявить.

Она, однако, проявила себя несколько иначе, нежели он ожидал.

4) Как она это проделала? Использовав змею, как та египетская царица? Та, правда, помнится, использовала змею, чтобы покончить с собой, но я (отчасти, к слову, ошибаясь) и не ожидал меж двумя этими Клеопатрами полного тождества.

Итак — каким образом?

Нет, в змеиное объяснение я не верил. Если смерть Сипяги и можно было с некоторой натяжкой отнести на змеиный укус, то уж к случаю с Ряжским это не подходило никак. Едва ли тот стал бы вот так вот подставлять аспиду два пальца поочередно.

5) С каким таким «Р» собирался встретиться Сипяго? Никаких «Р», кроме Ряжского, не имелось среди постояльцев этой гостиницы.

6) (Конечно, пустяк в сравнении с двумя происшедшими убийствами, но тоже весьма занимавший меня пустяк.) Что за Беяз Шаула здесь озорничает? Не один ли это из двух убийц? А если нет — стало быть, имеется здесь еще и некая третья недобрая сила.

7) (При всей внешней комичности…) Уже не эта ли третья сила поставила фингал нашему тихоне, господину Петрову и спустила его с лестницы? Или еще некая четвертая сила нашлась?

Сколько ж их, этих сил, собралось тут, в горном пансионате? Отсюда –

8) …чем оказался сей пансионат настолько притягательным для всяческих сил, что они вдруг слетелись сюда, как мухи на мед?.. Не верил, ну не верил я в совпадения! Должна была быть какая-то общая причина!

Наконец:

9, 10) Для чего предназначена «адская машина», которую я обнаружил? Какова роль Кокандова и Кляпова во всей этой истории?

11) Что еще, к черту, за «Пилигрим» паломничает, и что это за «форма 511»?

И наконец –

12) — кто, кто, черт побери, тогда, в первый день, стукнул меня по голове?!

Нет, наконец — еще одно:

13) Какой Шаула Беяз начертал сажей слово «веревка» у двери Петрова? И — почему?

Ни на один из этой чертовой дюжины вопросов я пока, разумеется, не мог дать ответа. Иногда проскальзывала какая-нибудь шальная идея, но тут же разбивалась вдребезги о доводы разума.

И тут вдруг я услышал крики, доносившиеся снизу, из гостиной:

— Смотрите, смотрите, летят!..

— Где, где?!.. Ах, да, вижу!..

— Господи, как красиво! (Голос Евгеньевой.) Какие, однако, отважные! Я б не осмелилась ни за что!

За пределами пансионата явно происходило нечто крайне интересное. Быстро одевшись и прихватив с собою дорожный бинокль, я спустился вниз.

— Нет, какая красота! — не унималась Евгеньева. — Дайте, дайте же, ради Бога! — Она выхватила бинокль у меня из рук.

Впрочем, и без бинокля все было хорошо видно.

В ясном голубом небе парил огромный белый воздушный шар с привязанной к нему гондолой, в которой находилось шестеро отважных небопроходцев. Из гондолы била вверх, достигая шара, струя пламени. Зрелище было впрямь завораживающее.

— А этот огонь… — пробормотал Петров, — он случаем не спалит воздушный шар?

— О, нет, — отозвался Семипалатников, покручивая пики своих загнутых кверху кайзеровских усиков, — все предусмотрено: там, на шаре, имеется специальная огнеупорная пластина. Поскольку нагретый воздух легче холодного, то именно благодаря этому нагреванию шар и способен лететь, не падая. — Он с чуть заметным превосходством взглянул на Шумского: — Я верно говорю, господин инженер?

Тот несколько смутился:

— Увы, я — отнюдь не по части воздухоплавания.

— Можно бы обойтись и без пламени, — сказал Финикуиди, — если б мы могли использовать недавно открытый, почти неуловимый солнечный газ под названием гелиум. Он, представьте себе, в семь раз легче воздуха! И когда (а это наверняка произойдет), когда мы наконец мы научимся его добывать…

— Ах, профессор, оставьте свою науку, — перебила его Евгеньева, — никому это, право, не интересно, лучше полюбуйтесь какая красота!

Мгновениями, когда белый шар пролетал под таким же белым облачком, он исчезал из виду, и тогда казалось, что гондола сама по себе парит в воздухе, грозясь огнем в небеса. Лишь в бинокль (который я наконец сумел отнять у Евгеньевой) удалось разглядеть тоненькие, как волоски, нити, которыми она крепилась к воздушному шару; именно на этих волосках и держалась жизнь отважной шестерки… Я был настолько всецело увлечен этим зрелищем, что на те минуты даже забыл о «Зигфриде», находящемся здесь среди остальных. Продолжу, впрочем, и его, и всех других называть теми именами, под которыми они записались в гостиничной карте, ибо не он первый (и не он последний) предпочитал существовать здесь под чужой личиной, вот таким оказался этот пансионат!

— Уж не нас ли они летят выручать? — проговорила Амалия Фридриховна. — Впрочем, едва ли…

— Вы правы, сударыня, — кивнул Финикуиди. — Таких шаров очень мало, они весьма дороги, и едва ли один из них станут использовать ради нас, не терпящих в сущности никакого бедствия.

Кляпов не преминул буркнуть:

— Как же! будут они там тратиться ради таких мурашей, как мы!

— Вы это — о правительстве? — поинтересовался Львовский.

В ответ на этот вопрос Кляпов вдруг вскипел:

— А вы мне не приклеивайте, не приклеивайте политику, молодой человек! Вы разбирайтесь со своими аидами и дездемонами, а касательно меня… Уж будьте добры, увольте, увольте! — И с этими словами он, угрюмо сопя, переместился к другому окну.

— Дурак… — уже во второй раз тихо проговорил Львовский ему вслед.

— Что-с?! — набычился Кляпов, все-таки услыхав.

— Ничего-с, — отозвался Львовский.

— Да за такие слова…

Амалия Фридриховна суровым голосом перебила их:

— Право, не время, господа. — Затем добавила: — И тем не менее, господа, по-моему, они вправду сюда спускаются.

В этот миг воздушный шар находился почти прямо над нами, огонь, лизавший его из гондолы, теперь виднелся едва-едва, и шар, кажется, вправду начинал понемногу спускаться.

Все пришли в необыкновенное возбуждение, лишь восточное лицо господина Кокандова не отображало никаких эмоций, и Кляпов сопел, все с тем же набыченным видом глядя в окно.

— Да, вы, похоже правы, княгиня, — сказал Семипалатников, почему-то много знавший о воздухоплавании. — Видите, они пригасили свою горелку. Сейчас воздух в шаре чуть приостынет, и воздушный шар начнет спуск… Видите, он уже…

Но тут шар начал спуск слишком стремительно, так, что Евгеньева воскликнула:

— Ой, они сейчас убьются!

Однако тут же пламя из гондолы опять взметнулось кверху, и Семипалатников сказал:

— Не извольте беспокоиться, они просто предпринимают маневр. Как бы примериваются.

Через несколько секунд шар вправду замедлил падение, а затем снова начал подниматься. Семипалатников пояснил: