— Да-с, такой маневр, господа. Трудно, видите ли, с ходу достичь правильной разницы температур между воздухом внутри и вне шара. Они будут это проделывать не раз, пока не добьются плавного спуска.

Действительно, подобный маневр они проделывали несколько раз, и после каждого такого маневра, шар оказывался хоть и не на много, но все-таки ниже. Теперь уже ни у кого не было сомнений, что они спускаются именно к нам.

И тут я вдруг осознал, что с минуты на минуту ситуация решительно изменится, мы уже не будем изолированы от мира, а стало быть, я могу предпринять то, на что не мог решиться ранее — схватить этого кайзеровского лазутчика. Он, правда, наверняка вооружен и хорошо умеет пользоваться оружием, так что, если действовать в открытую, он может перебить кучу народу и при этом уйти — полагаю, там, в Германии, его готовили к любым неожиданностям.

У меня созрел план: когда шар со спасателями, — а там, в гондоле, я уже не сомневался, находились именно таковые, — когда этот шар приземлится, я подойду к злодею сзади и шарахну его бутылкой по голове, а уж оглушенного, свяжу брючным ремнем. Вон и непочатая бутылка с водой стоит на столике. Как бы невзначай я взял ее в руку. Минуту-другую я даже не смотрел в сторону наших избавителей, летящих на шаре.

— Господи! Да что ж это, что ж это такое?! — вдруг возгласила Евгеньева.

Я посмотрел в бинокль. Да, там, в небесах, теперь происходило нечто пугающее.

Под натиском внезапного порыва ветра воздушный шар удалялся от нас в направлении Беяз Олима, а сноп огня, бьющего из грелки, как бешеный метался из стороны в сторону, едва не касаясь тех тонких волосков, на которых держалась гондола. И мне в тот момент, хоть и не ко времени, но вдруг подумалось: уже не на таких ли в точности тончайших волосках держится весь покой нынешнего мира? Один порыв внезапного ветра — и безжалостный огонь пережжет эти волоски… (Боже, откуда взялось во мне это пророческое предчувствие?!)

Между тем, всезнающий Семипалатников принялся успокаивать остальных:

— Не извольте так волноваться, господа. То, что вы называете веревками, в действительности является тросами из особой, прочнейшей огнеупорной стали, и пламя совершенно не опасно для них… — И вдруг воскликнул: — Was ist los?!..[35] Что это, что это?!.. Verdammt!..[36]

Я увидел, что, вопреки его обещаниям, одна из ниточек внезапно вспыхнула и оборвалась.

Гондола накренилась, пламя метнулось в другую сторону и пережгло еще одну нить…

Все в гостиной смятенно охнули, один лишь Кокандов сохранял спокойствие сфинкса.

Еще миг — и воздушный шар взмыл в небеса, исчез за облаком, а гондола, оторвавшись от него камнем полетела вниз.

Все закончилось вмиг. Высота была саженей в пятьдесят, и не оставалось никаких надежд, что кто-нибудь из находившихся в ней останется в живых.

После общего безмолвия Семипалатников проговорил:

— Unglaublich![37] У них были не тросы, а обычные веревки! Так не могло… не должно было быть!..

— Быть может… — пробормотала Амалия Фридриховна, — быть может… они все-таки…

— Никаких «все-таки», — сухо отозвался генерал. — Чудес, милостивая государыня, не бывает: высотища-то вон какая.

— Но пойдемте же, пойдемте туда, к ним!.. — С этими словами Евгеньева метнулась к двери. — Может, еще не поздно…

Генерал, однако, остановил ее:

— Лишнее, сударыня, мы все равно к ним не подойдем, они упали по ту сторону этого чертова Беяз Олима. Коли мы могли бы его преодолеть — не сидели бы здесь. — И добавил: — Вот она, Россия-матушка. Такое диво сотворили, а о пустяке, о стальных тросах не подумали. — И поскольку Семипалатников все повторял: «Невероятно! Unglaublich!», он еще прибавил: — Ничего не «unglaublich», у нас так оно завсегда-с.

……………………………………………………………………………………………………….

…………………………………………………………………<…> и, не сговариваясь, начали удрученно расходиться по своим нумерам.

Телеграмма

– —

Депеша, отправленная, судя по дате, сразу

вдогон телеграмме

– —

– —

………………………………………………………………………………………………………

………………………………………………………………… <…> когда в мой нумер вдруг постучали.

Это был господин Шумский. Коньяком от него сейчас пахло лишь едва-едва.

— Я давно уже хочу вам сказать… — начал он с порога. — Однако закроем сперва дверь…

— Слушаю вас, — закрыв и даже заперев на ключ дверь, сказал я.

Далее речь его стала сбивчивой:

— Хотел еще второго дня… Как-то не получалось… Чрезвычайно важно… Именно вам как единственному здесь представителю государственной власти…

— Нынче у меня власти не больше, чем у всех тут, — вклинился я в его лепет.

— О! — воскликнул он. — Не вечно же будет длиться наше заточение! Я хочу, что вы знали!.. Вы просто обязаны знать!

— Успокойтесь, — посоветовал я. — Слушаю вас.

— Да, да… Дело в том, видите ли… Дело в том, что… — Вслед за чем он выпалил: — Я знаю, кто отравил несчастного господина Сипягу!

— И — кто же?

— Это сотворил Кокандов! Я уверен… то есть я знаю наверняка — это он!