— Исследуя драматургию А. Н. Островского, вы уделили немало внимания его излюбленной коллизии: искусство и деньги. Сегодня этот вопрос опять кажется болезненным и неразрешимым. Приемлемо ли, на ваш взгляд, акционирование учреждений культуры?

— Абсолютно неприемлемо, если речь идёт о крупнейших объектах культуры. Они — лицо нации, а с лицом надо обращаться осторожно. По-моему, мы оскудели не столько деньгами, сколько разумом. В России всегда существовала система императорских учреждений, щедро финансировавшихся из государственной казны. У актёра императорского театра — Большого, Малого, Александрийского — были и деньги, и почёт.

Пора отбросить ложную идею о самоокупаемости искусства. Лёгкий доход приносит только массовое производство, китч, не имеющий к высокому искусству ни малейшего отношения. Настоящих мастером надо беречь и холить, как берегут платиновые эталоны в палате мер и весов. Норма, образец — это ориентиры для тех, кто только вступает на творческий путь.

Наше время ознаменовано дискредитацией профессионализма буквально во всех областях. Наступает эпоха «самодеятельности». Возникает иллюзия, что всякий желающий имеет право, предположим, выйти на сцену. Серьёзные музыканты от подобных заблуждений застрахованы. Им ведомы вершины мастерства. Каждый пианист думает: «Конечно, я и не смогу играть, как Рихтер, но мне есть, к чему стремиться». Именно поэтому мы должны сохранить государственные эталонные театры, музеи, издательства. А чем больше, в качестве дополнения, возникнет новых акционерных структур, тем лучше.

— Молодые меценаты внушают вам надежду на скорое появление таких структур?

— У нас ещё только смутно вырисовываются очертания меценатства. Мы переживаем этап первоначального накопления капитала. Островский это уже однажды описал. Первое поколение купцов — почти поголовно самодуры. Дорожки в саду шампанским поливать, заводить немыслимые экипажи (в наше время «роллс-ройсы» из-за границы выписывать), в «Стрельну» каждый вечер ездить... На что ещё фантазии хватит? Но вот Морозов, Третьяков, Бахрушин уже стремились вкладывать деньги в культуру, чтобы душу спасти и имя своё увековечить. Тщеславие иногда оборачивается на благо обществу.

Мне доводилось бывать в оксфордской «Бодлен лайбрери» научной библиотеке, второй по величине в Англии. Там при входе висят мраморные доски, на которых золотыми буквами выбиты самые значительные события в истории библиотеки. Например, по правилам, установленным ещё в XVI веке, книги на руки не выдаются, и когда однажды с просьбой дать ему книгу на ночь обратился король, то и ему было отказано. Англичане гордятся этим эпизодом. Нам бы такие порядки...

Но я уклонился в сторону. Так вот, там же — золотом по мрамору — идут имена богатых вкладчиков. Можно быть уверенным — это на века. Думаю, и у нас найдутся охотники оставить своё имя в истории. Я бы с радостью услышал о создании «Театра Борового», «Стерлиговского музея», «Тарасовской галереи»...

— Спонсорские благодеяния порой ставят деятелей культуры в щекотливое положение. Ни для кого не секрет, что финансированием культуры удобно «отмывать» неправедные деньги. Если признаёте связь между рабочим и балериной, не видите ли зависимости между «запахом» денег и творческой совестью того, кто их принимает? Я знаю, что «Иностранная литература» испытывает недостаток бумаги. Насколько щепетильны вы как главный редактор, когда журналу предлагают необходимые средства?

— Я особенно не всматриваюсь и не внюхиваюсь, если деньги даются без дополнительных условий относительно содержания, направления журнала. Сейчас редкий из числа новых бизнесменов решается поддержать действительно серьёзное дело. Вот устроить презентацию — пожалуйста. Пригласить телевидение, прессу, повертеться среди известных лиц... К слову сказать, наше время войдёт в историю как время очередей за хлебом и презентаций...

Что касается журнала, нам дал беспроцентный кредит банк «Деловая Россия». Разумеется, не вмешиваясь во внутреннюю жизнь и политику издания. Такая помощь — благо. А был у меня, не скрою, разговор с одним крупным дельцом, который предлагал очень соблазнительные вещи, но взамен требовал перепрофилировать журнал в сторону тематики бизнеса. Об этом не может быть и речи.

Мы дорожим характером нашего издания. Большинство наших подписчиков живёт в провинции. Западной системы книжных магазинов, когда любую новинку можно купить или заказать даже в самом крохотном селении, у нас, как вы понимаете, нет. Наш журнал для многих людей — свет в окошке. Они доверяют вкусу редакции, нашему выбору. Мы даём им некоторую гарантию того, что они находятся на уровне века, живут в унисон с остальным миром. Традиции «толстых» журналов насчитывают в России уже 200 лет. Вряд ли стоит отказываться от них по прихоти новых коммерсантов.

— Как вы относитесь к многочисленным «инвестициям» западной культуры в нашу?

— Положительно, если, опять же, они не предполагают вмешательства в творческий процесс.

— Но я имею в виду не деньги, а «инвестиции» собственно культурной продукции.

— Это, скорее, не инвестиция, а интервенция... Вообще говоря, я исхожу из того, что у нас два источника духовного обновления национальные корни, великие традиции русской культуры, и широко распахнутые на Запад и на Восток окна и двери. Исходя из этих принципов, я и работаю сейчас редактором «Иностранной литературы». Изоляционизм наносил и наносит большой урон России, Боязнь чужого — первый признак больного общества. Здоровая культура, как и здоровая нация, лишена комплекса неполноценности. Так что я стараюсь, насколько это удаётся, соединять в себе «западника» и «славянофила».

Но сейчас на нас обрушиваются эпидемии западного ширпотреба связанные скорее с формой поведения тех или иных групп людей, чем с их духовными запросами. Прискорбно, что понятие «молодёжной» культуры часто ограничивается набором телодвижений в дансингах. Что же, мы все наши богатства отдадим старцам, молодёжи оставим второсортную фантастику с третьесортным сексом и «хит-парады»?

— Какие ассоциации вызывает у вас нынешнее время? Есть ли ему параллели в истории, в литературе?

— Одно время я увлёкся сравнениями и отметил две точки почти полного совпадения. Первая аналогия достаточно банальна: это Россия от февраля к октябрю 1917 года и чуть дальше. Вторая перекличка — не менее любопытная — период конца 60-х — начала 70-х годов прошлого века, когда александровские реформы уже состоялись и стали объектом резкой общественной критики. У нас всегда было много любителей решать реформистские задачи революционным путём. Хотя вроде бы каждому понятно, что ни одно благое начинание не привьётся, если не войдёт в плоть и кровь народа. Жизнь не терпит ломки «через колено». А у нас вместо постепенности и последовательности мирно уживаются две крайности: настроения нетерпения в столицах, а на огромных пространствах страны царит российская неподвижность. Помните, у Некрасова: «А там, во глубине России — там вековая тишина». Время, о котором я вспомнил, и внешне напоминает наше: акции, ассигнации, банки, пьесы и статьи о развращённости нравов...

Но всякие параллели приблизительны и неточны. Мы не копируем эти исторические витки. У нас всё несоизмеримо страшнее и опаснее. По натуре я оптимист и всегда вспоминаю одну мудрость Булгакова. Он говорил, что когда перед человеком захлопываются одна за другой пятнадцать дверей, то тихонечко и со скрипом приоткрывается маленькая — шестнадцатая дверь... Это бывает и в личной судьбе, случается и в жизни целого народа. Безнадёжных ситуаций не бывает. Хотя, что говорить, переживаем мы минуту грозную, тяжёлую, чреватую новыми потрясениями...

Беседу вела Елена ЯМПОЛЬСКАЯ Культура. 1992. 1 августа

КОГДА ОТКРЫЛАСЬ КАЗАРМА

С писателем Владимиром Лакшиным беседует обозреватель «Megapolis-express» Мария Дементьева

— Мне кажется, мера растерянности интеллигенции уже граничит с состоянием её самоуничтожения. Есть ощущение, что этот слой, который всегда казался таким значительным, испаряется, исчезает на глазах. В особенности это касается столичной интеллигенции.

— Её национальное духовное сознание проникнуто комплексом неполноценности. Конечно, мы грешны тысячекратно, нам есть в чём каяться. Но вот эти все хлопанья крыльями по поводу того, что нам надо входить в цивилизованный мир... Что значит входить? Мы давно живём пусть в плохом, но цивилизованном мире. У нас богатый европейский, по существу российский культурный мир. И когда начинается биение себя в грудь, посыпание главы пеплом с криком, что ничего никогда не было и не будет,— это самое худшее, что может случиться.

А вот пародист Александр Иванов в своих статьях, в частности в «Книжном обозрении», вообще сомневается в значении русской интеллигенции и считает особенно зловредным само её существование. Эти интеллигенты, по его мнению, в XIX веке занимались, главным образом тем, что подогревали революционный энтузиазм масс. И Достоевский не туда нас повёл, и Чехов, с его точки зрении, не проявил должного почтения к Лопахину, который один только и может нас вывести,— в то время как Раневская с Гаевым пищат и ноют о своём вишнёвом саде.

Такие статьи — своеобразное нравственное самоубийство. Человек теряет ощущение себя, достоинство. И перечёркивает всех тех людей, к которым когда-то страстно хотел принадлежать, быть причастным. И топчет их даже с некоторым сладострастием. Однажды Александр Трифонович Твардовский очень хорошо сказал: «Презирать ордена можно, только их имея». Вот и громить русских интеллигентов стоит, если ты сам заслужил звание интеллигентного человека.