«Иностранная литература» тоже упала в тираже (в прошлом году — 147 тысяч, в этом — 105). Но «Новый мир», который падает с 2 миллионов до 70 тысяч,— это, конечно, падение обвальное, только денежными обстоятельствами его не объяснишь. Всё же многие читатели были бы готовы на любые траты, лишь бы «Новый мир», «Октябрь», «Знамя» или наш журнал давали столь необходимую духовную пищу, какую нигде в другом месте не найти,— иной заложил бы, уверен, последние ботинки, но купил бы номер или подписался.

Значит, ослабла общественная нужда в журналах... Но и то, что она ещё существует среди какого-то круга, значимо, ибо эта аудитория самая надёжная. Мы, похоже, дошли до ядра подписчиков. Если же и это ядро начнёт сохнуть, сокращаться, если, скажем, на будущее полугодие (чего я опасаюсь) тиражи ведущих «толстых» журналов опустятся до уровня 20-30 тысяч, а некоторые и того ниже, это будет означать катастрофу, слом духовных потребностей 100 или 70 тысяч людей, которым журналы были необходимы даже при том, что уровень их доходов резко упал.

Когда появилась реальная возможность свободно учреждать новыеиздания, затеять новый журнал или газету, нашлось много энтузиастов, думавших, что нет ничего проще. Рождаются и лопаются и огромном количестве новые газеты и журналы. Идёт как бы неостановимый процесс распада социальной ткани: распадаются государственные образования, общественные структуры, театры. Точно так же, подобно клеткам, делятся и газеты. У нас фактически две (если не три) «Комсомольские правды», две «Независимые газеты», две редакции «Юности», два «Литературных обозрения» и т.д. Идёт наглядный процесс распада через измельчание. Это, видимо, болезнь общая, которая захватывает всех, подобно вирусу. Маршак мне как-то говорил: «Россия — равнинная страна, и потому в ней простор для всяких эпидемий».

Недавно, например, затеян был журнал «Дар». Нашли щедрого спонсора, роскошно издали первый номер и написали на обложке «Журнал для талантливых» (одним этим «Дар» был уже обречён). Первому номеру сопутствовала роскошная презентация, дальше второго журнал не протянул.

Чтобы создать новый журнал, нужно иметь как минимум традицию и как максимум — идею. А когда ни традиции, ни идеи — журналу не жить. Можно держать журнал на хорошей культурной традиции — так, например, держится «Иностранная литература», занимающая свою культурную нишу. «Новый мир», сколько бы ни менялся, во многом до сих пор сохраняет традицию солидного несуетного издания, даже рубрики, придуманные в 60-е годы.

Журнал с традицией — сам по себе достижение. И думаю, что старейшие наши журналы (три-пять названий) достойны быть объявлены национальным достоянием, как Большой и Малый театры. Культура вообще замешана на традиции, точнее, духовной преемственности. Разрушение традиции — всегда конец культуры. Новые идеи для журнала или газеты придумать трудно. Они рождаются органически, должна ощущаться потребность в них. И, само собой, нужна материальная устойчивость.

До просвещённого меценатства, до вложения денег в культуру просто из филантропических побуждений мы пока ещё не дожили. Первое обольщение вкладом в культуру наших коммерсантов уже развеяно. Энтузиазм таких людей всё чаще исчерпывается презентациями, блицами корреспондентов, телевизионными репортажами. Дальше дело не идёт. Желания по-настоящему помогать культуре в наших коммерсантов пока нет, и появится оно, думаю, не скоро. Для этого потребуется не одно поколение. Вспомните у Островского смешное выражение «полированный» (или «неполированный») купец — от французского «поли», «политес» (вежливый, учтивость). Поначалу неизбежен дикий Хлынов, который поливает дорожки шампанским, палит из пушки, чтобы честь себе сделать, Нанимает песенников. Словом, по собственному признанию, «скучает с большого капиталу». И только потом придёт поколение людей, которым этого будет мало, которым от этих развлечений тошно. Появятся Третьяковы, Мамонтовы и прочие; главный интерес и удовольствие для них — что-то оставить после себя: галерею, завещанную городу Москве, Художественный театр (на его строительство Савва Морозов не просто деньги давал, а сам с молотком по лесам бегал и лампочки ввинчивал). Люди, осознающие как высшую задачу своего существования не только огрести денег побольше, но и спасти душу.

Кстати, это не чисто русская проблема. В Англии, в Бодленской библиотеке Оксфорда (основана в конце XV века), прежде всего обращаешь внимание на огромные мраморные доски: на одной золотом начертаны имена главных библиотекарей с датами их жизни, на другой — имена жертвователей. Большая часть второй доски резервная, для тех, кто ещё захочет отличиться. И кто-то из американских, скажем, миллионеров специально приезжает из-за океана и вносит немалые деньги, чтобы попасть на вторую доску. Они точно знают, что это навеки — в отличие от нашей русской традиции, где всё неустойчиво, и каждая следующая власть сметает эти доски, переименовывает музеи и т.п. Если станет и у нас всё достаточно прочно — тогда возникнут настоящие, не в нынешнем виде, меценатство и филантропия.

А пока все мы, люди культуры или связанные с нею, обречены на то, чем я лично занимаюсь каждый день в редакции. Заранее всем говорю, что нам важно выпустить следующий номер журнал и не загадываю дальше. Чтобы его выпустить, мы аккумулируем все возможные силы: государство дало деньги — спасибо, банк какой-нибудь вдруг предоставил заём — прекрасно, книгу удалось издать прибыльную и не роняющую нашего достоинства — великолепно, часть помещения сдали, потеснив собственных сотрудников, — превосходно, а если ещё какое-то совместное дело затеяли с соседями — совсем хорошо. Ничего не поделаешь, надо выходить из положения.

И практика показывает: если ты целеустремлённо занимаешься очередной книжкой журнала — непременно настанет момент, когда надо будет выпускать следующую, и ты обязательно это сделаешь. Есть великий девиз, известный со времён древних и особенно любимый Львом Толстым: «Делай, что должно, и пусть будет, что будет». Я не пророк, чтобы рисовать ситуацию, в какую мы попадём вследствие эволюции нашей политической жизни через год или через два. Не знаю, процветёт ли наша экономика или окончательно рухнет. Но точно убеждён: пока живо человечество, пока жив народ, пока живы люди на этой земле — какая-то часть из них, и не самая плохая, будет интересоваться литературой и искусством. Поэтому пока есть силы, пока есть возможности, пока что-то ещё можно придумать, надо делать своё дело, как минимум просвещать людей, а там пусть будет, что будет.

Меня, наверное, можно назвать и оптимистом, хотя это не значит, что я фатально верю в добрый исход. В целом, прогноз как говорят врачи, неблагоприятен.

Перед нами бурно идущий процесс культурной энтропии, сужающаяся культурная вселенная. Говорят, учёные в текущем году отметили дальнейшее истончение озонового слоя над Землёй. Над нашей частью планеты особенно наглядно истаивает и без того тонкий озоновый слой культуры. Новый грандиозный социально-экономический эксперимент, проводимый в нашей стране, когда, по существу, перераспределяется национальное богатство, провозглашает приоритет власти денег перед нравственными регуляторами, любыми видами духовной власти. «Людям разрешили быть плохими»,— заметил один чуткий современник. А в свете обнищания заметной части населения, насущных проблем хлеба и молока — какого внимания к культуре можно ждать?

Самое время сочинять эпитафию примерно такого рода: «Это была великая культура, давшая миру плеяду гениев литературы, музыки, живописи XIX—XX веков. Это была культура, ещё недавно создавшая мировую славу русского балета, всемирно признанную школу художественного перевода, «систему Станиславского» и опыт Мейерхольда в театре, образцовые научные издания классиков в книжном деле, достойные уважения галереи, архивы, музеи...»

Если меня убедят, что я поторопился, впав в панихидный тон, я охотнее всех признаю ошибку и попрошу считать мою эпитафию запоздалым мадригалом. В самом деле: пессимистический взгляд на вещи заранее парализует возможность достижения результата; оптимистический же взгляд даёт возможность двоякого исхода: или победы, или поражения, но так или иначе — путь расходится по векторам, ведёт в разные стороны. Поэтому я действительно оптимист. По другому древнему изречению, три загадки волнуют человека. Какое самое важное время? Какой самый важный человек? И какое самое важное дело? Ответ такой: самое важное время — это твоё настоящее, самый важный человек — это тот, с кем ты имеешь дело сейчас, а самое важное дело — делать добро. Вот и всё.

Если каждый будет делать, что должно, верный заветам совести и долгу профессии, рано или поздно душа народа неизбежно отойдёт от смуты, оживёт, разморозится и, как следствие, пойдёт на подъем культура.

Свободная мысль. 1993. №9

(Статья вышла после смерти автора.)

ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА

ЗАКОН КОЛОДЦА

На последних страницах и задних обложках «толстых» литературных журналов появились сообщения о подписке на 1988 год. Читаю, прикидываю, как все, на что бы подписаться...

Ну, кто откажется прочесть новый роман Айтматова «Богородица в снегах»? Или продолжение «Детей Арбата» Анатолия Рыбакова? Или новую книгу Приставкина «Рязанка»?

Но немалую притягательность имеет по-прежнему и раздел литературного наследия. Один журнал сулит «Доктора Живаго» Б. Пастернака, другой — «Чевенгур» А. Платонова, третий — «Жизнь и судьбу» В. Гроссмана, четвёртый — роман Е. Замятина «Мы»...