— Почему это? — возмутилась Ирка. — Табу такое, что ли?

— Нет, — терпеливо объяснил Льяти. — Это скорпионов чертополох.

— И что?

— У него вместо нектара кислота. Подойдешь к нему близко, — он в тебя плюнет.

— Ну, плюнет, и что потом?

— А ничего. Лежишь и удобряешь.

— Врешь! — выдохнула Ирка. — Так не бывает. Цветы не плюются.

— Нет, не вру! — Льяти бодро вышел на полянку и остановился метрах в трех от цветка. В следующий миг тот вдруг… ожил. Могучий стебель шевельнулся, цветок, только что уныло свисавший вниз, вдруг приподнялся, нацелившись на мальчишку. Послышался странный звук, вроде вздоха — и цветок вдруг словно раздулся.

В этот миг Льяти резво отпрыгнул назад, — а ещё через миг точно на то место, где он стоял, ударила мощная струя мутной, желто-зеленой жидкости. Льяти взвыл и покатился по траве, — его достало разлетевшимися брызгами. Ирка, завизжав ещё громче, бросилась к нему, но мальчишка не обращал на неё внимания, яростно оттирая ноги пучками тут же надранной травы.

— Ты с ума сошел! — завопила Ирка. — А если бы ты погиб?!

— Да не, я ловкий, — Льяти бросил пучок травы и посмотрел на свои ноги. Они все были в красных пятнах, словно их ошпарили кипятком. Лицо его скривилось от боли, но голос звучал вполне спокойно. — Это сейчас я споткнулся. Квинсы, вон, вообще к самому стволу подбегают — и ничего им, гадам таким…

— А им-то зачем? — удивилась Ирка.

— А стрелы мазать. У него сок очень зловредный — насмерть не отравит, а ни рукой, ни ногой пошевелить не сможешь. Лежишь, как бревно, а эти уроды над тобой смеются…

— А зачем это им? — спросил подошедший Сергей.

— Как зачем? — удивился Льяти. — А как они тогда прохожих грабить будут? Квинсы же все трусы. Они в драку никогда не лезут. Стрелами из кустов — это да, а в честный бой — никогда, понимают же, что им там ничего не светит.

— А что ж вы им ума-то не вложите? — удивился Максим. — Грабить ведь нехорошо.

— Да мы пробовали, да только фиг найдешь их, — вздохнул Льяти. — Квинсы — они вообще дикие. У них даже домов нет — они по дуплам прячутся. И красятся так, что фиг их заметишь.

— Как это — красятся? — спросил Борька. — Как девчонки?

— Ну, они краски всякие делают — из камней, из растений всяких. А потом кожу себе мажут — в зеленый в основном цвет, с разными пятнами. Вот потому и не заметно их.

— А, это как у нас маскхалаты, — догадался Сергей. — Только у нас солдаты одежду красят… то есть, не они, а сразу на фабрике красят. А Квинсы — себя, прямо кожу.

— И не чешется у них? — с интересом спросила Ирка.

— Чешется, надеюсь, — ответил Льяти. — Я-то не пробовал. Я же не дикарь какой.

Димка хихикнул. От парня в одном куске звериной шкуры такое заявление звучало несколько забавно…

Он перевел взгляд туда, куда ударила струя, — и невольно поёжился. В аккуратной зеленой травке зияла похожая на кляксу черная дымящаяся проплешина.

— Ни фига себе цветочек, — Борька почесал в затылке. — Сразу и могилка тебе, и надгробие.

Димка недовольно помотал головой. Сцена вышла бредовая, словно из сна, — но это самая что ни на есть реальность, и в неё нужно поверить. Мир здесь полон опасностей, — и им наплевать, что кто-то сомневается в них… Танька, между тем, уже ковырялась в своей аптечке, надеясь найти там мазь от ожогов — но, увы, напрасно.

— Не знаю, чем тебе помочь, — наконец с неохотой призналась она. — А вы что в таких случаях делаете?

— Надо пайвулл найти, — проворчал Льяти, поднимаясь на ноги. — Да вон он, внизу…

— Что? — спросила Ирка.

— Пайвулл, — пояснил Льяти, уже бодро спускаясь вниз. Если ему и было больно, на его ловкости это никак не отразилось. — Это растение такое. Лечебное.

Пайвулл оказался похожим на земное алоэ — толстый конический стебель высотой метра два с половиной, сплошь покрытый мясистыми, темно-зелеными отростками и увенчанный пучком длинных колючих листьев. Тоже далеко не безобидных — когда Льяти протянул копье и сбил со ствола несколько отростков, листья вдруг, словно плети, хлестнули по древку, оставив на нем хорошо заметные царапины.

— Нет, ну ни фига себе, — повторил Борька. — И много тут таких… цветочков?

— Не, не очень, — ответил Льяти, аккуратно подтаскивая к себе сбитые отростки острием копья. — Ксорна, например, плодами стреляет, которые взрываются, но они не ядовитые, только семена там страсть как липкие. Их девчонки потом вымачивают и мордочки себе настоем мажут.

— Зачем? — удивился Борька.

— Они думают, что это цвет лица улучшает, — пояснил Льяти. — На самом деле это кожные болезни всякие здорово лечит, да и сами семена вкусные. Ну, вот…

Он подтянул обломанные отростки к ногам и взял один. Как оказалось, внутри эти штуки были полые и наполненные сладковатой водой, очень вкусной, — а внутренность их покрывала зеленоватая желеобразная масса. Ей-то Льяти и натер свои ожоги. Похоже, что боль отпустила его почти сразу, и он облегченно вздохнул.

— Он и раны лечит, да? — спросила Ирка.

— Да. Его и есть можно, если чем-то отравился. Так-то не стоит, — пронесет со страшной силой, и вообще….

— Надо ещё листьев набрать, — предложил хозяйственный Борька. — Удобней, чем фляги, да и вода в них вкусная.

— Нельзя, — ответил Льяти. — С этого пайвулла нельзя.

— Это почему же?

— Если много сразу отломать, пайвулл засохнет, — а зачем это надо? В лесу порядок должен быть, тут ничего просто так портить и ломать нельзя.

Аглая довольно закивала: во время походов она сама не раз и не два говорила то же самое.

— А иначе удачи не будет, — закончил Льяти, и Аглая нахмурилась. С её точки зрения это было диким суеверием, — но говорить это вслух она всё-таки не стала. А Димка про себя подумал, что Льяти тут прав: лес, он тоже живой, и тех, кто берет без нужды, наказывает. Отец Борьки много чего рассказывал на этот счет — и вот как раз ему Димка верил…

Шумно обсуждая происшествие, ребята пошли дальше. Льяти несколько притих — к определенному удовольствию Димки, — но грустить долго аборигену не дали. Сергей догнал его и пристроился рядом. Льяти подозрительно покосился на него.

— Чего тебе?

— Веселый, я вижу, тут у вас мир, — ответил Сергей. — Так что давай, выкладывай, от чего тут ещё можно отдать концы.

— Ну, растений опасных тут не так много, — начал отвечать Льяти. — Бутылочное дерево тоже гадостью всякой плюется, — но не нарочно, а когда сок в стволе забродит. А вот сомтилор — это плохо.

— Что? — переспросил Сергей. Пусть Льяти и говорил по-русски, — но многих слов для обозначения здешних реалий, в русском не было…

— Сомтилор, — пояснил Льяти. — Это растение такое, в мой рост примерно. От него болеют.

— Как это?

— Ну, волосы облазят, иногда кожа даже. И потом лечатся долго.

— А зачем его тогда едят? — встрял неугомонный Борька.

— Ты что, дурак? — ответил Льяти. — Сомтилор никто не ест, никто его не трогает даже. Просто если к нему подойти, — то обязательно заболеешь. А много кто подходит, кто не знает, — он же светится ярко. А если из лука в него стрельнуть, то взрывается. Тогда всем, кто рядом, вообще хана.

— Офигеть, — сказал незаметно подошедший Сашка. — Радиоактивное растение…

— Какое? — переспросил Льяти.

— Это в природе сила такая есть — радиация, — пояснил Сашка. — Очень вредная. Но я читал, что есть бактерии, которые в урановых рудах живут и ей питаются. А тут вон и растения приспособились. Наверное, эта штука на урановых рудах и растет.

— Сомтилор растет там, где много черного камня, да, — подтвердил Льяти. — Вот если из этого камня наконечник для стрелы сделать и в сомтилор выстрелить — он и взрывается.

— Живая атомная бомба, — выдохнул Борька. — Офигеть.

— Ну, бомба, не бомба, а реактор — точно, — сказал Сашка. — Только нам от него, в самом деле, надо держаться подальше, — у нас-то свинцовых скафандров нет. Это пусть уже ученые наши разбираются.