Она вдруг поняла, что Джек расстегивает ей платье, пытаясь спустить его с плеч. Кейт отпрянула, изумленно ахнув, и обнаружила, что руками удерживает лиф и онемело смотрит на Джека.

– Джек… – прошептала она, в ее глазах стоял вопрос, на который не было ответа.

Он вгляделся в личико Кейт, потом чертыхнулся и оттолкнул ее. Развернулся, проводя рукой по волосам, и направился к столу, где обычно держал бренди. Резко остановился и снова выругался, вспомнив, какая участь постигла его напиток. Сунув руки в карманы, Джек мрачно уставился на огонь в камине. Потом разок пнул поленья больной ногой, и в дымоход, танцуя и кружась, словно дервиши [37], взлетели искры. Боль привела его в чувство.

Кейт как могла торопливо застегнула платье и стала ждать, когда же Джек обернется. Они долго стояли в тишине: Джек, глядя на огонь, с непроницаемым выражением лица и тяжело вздымающейся грудью; Кейт, взволнованная и с широко открытыми глазами, чье лицо в свете свечей горело нежным румянцем.

На скулах Джека играли желваки. Одно нежное слово – и Кейт снова окажется в его объятиях. И тогда его уже ничто не остановит. Он и без того ходил по краю пропасти. Он желал Кейт, желал, как ни одну женщину в своей жизни.

Но Кейт была леди, и если он коснется ее сейчас, их имена, как вступающей в брак пары, огласят в церкви уже в следующее воскресенье, а он не мог поступить с ней так. Не смел привязать к жалкому калеке, ведь стараниями его бабушки Кейт могла заполучить любого мужчину и жить припеваючи, не ведая ни забот, ни хлопот. Нет, пусть он и не ахти какой джентльмен, но ему достанет гордости не произнести этого нежного слова и не заманить Кейт в ловушку ее же добротой.

– Убирайтесь, пока я и в самом деле не задал вам трепки, – прорычал он. – Господи, неужто ваш отец не учил вас, что нельзя столь пылко отвечать мужчине? Если бы я не знал, что вы невинны… – Он провел рукой по своим волосам. – Это же отвратительнейшее подстрекательство. Разве вы не понимаете? Это приглашение воспользоваться вами как женщиной самой низкой пробы!

Краска медленно отхлынула от лица Кейт. Она открыла рот, но не смогла произнести ни слова.

«… приглашение воспользоваться вами как женщиной самой низкой пробы!»

Он обвиняет ее в распутстве, в отчаянии подумала она. Осуждает, как и все прочие…

«… столь пылко отвечать… Если бы я не знал, что вы невинны…»

Но ведь Джек и не знал ее так хорошо, как полагал! А узнай получше, что бы он подумал? Что она и Анри тоже подначивала? Что сама напросилась в шлюхи французу?

Она бы умерла, посмотри на нее Джек подобно тем мужчинам в Лиссабоне.

Кейт оцепенело глядела на Джека. Все верно. Она его подначивала.

Подначивала… на ссору. Возбуждала его гнев, только и всего. Джек ведь первый схватил ее. И поцеловал ее он, когда она даже не помышляла об этом… ну, разве что капельку. О да, она ответила на поцелуй, но начал-то все он, целуя ее так потрясающе… И ведь это он принялся расстегивать ей платье! Но, как и все в Лиссабоне, именно ее он счел ответственной…

Что ж, если она распутна, то он ни чем не лучше!

Внезапно в ней заклокотал гнев, гнев не только из-за слов Джека, но и из-за всего того, что наговорили о ней мужчины в Португалии и Испании. Осуждая ее!

Лицемеры!

На сей раз она не станет покорно принимать на себя вину за то, что с ней сделал мужчина. Она отстоит себя. И даст ему заслуженный отпор!

Белая, как мел, Кейт вперилась взглядом в Джека. Он невольно потянулся к ней рукой и тут же получил увесистую пощечину. Остолбенев от неожиданности, он так и остался стоять, словно истукан, а она повернулась в полном безмолвии и вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Ошарашенный, Джек долго не отводил взгляда от двери. Потом поднял руку и задумчиво потер щеку. Неслабый удар. Его маленькая Кейт отвесила добрую пощечину. Он снова сел в кресло и уставился на огонь, не отрывая руки от пострадавшей щеки, хотя та уже давно не горела.

Каким образом все зашло настолько далеко?

Ад и пламя, то она сводила его с ума, подстрекая на ответный шаг, – вихрем влетела, будто маленький ангел мщения, и вырвала у него из рук всю выпивку. Потом он не без оснований рассердился на нее, когда она скакала от одного предмета мебели к другому, швыряя в него обвинения и вазы с листьями, – нахальный чертенок. И вот уже его гнев перерос в нечто иное. Превратился в охоту. А когда он поймал Кейт, ощутил ее хрупкое, дрожащее тело рядом с собой, пробудилась вся его неудовлетворенность…

Черт, ей нужно было преподать урок, но он вовсе не помышлял вот так ранить ее. Он все никак не мог выбросить из головы выражение ее глаз. До того, как Кейт осознала его слова и опьяненная его объятиями изумленно взирала на него, он успел заметить в ее взгляде сияние: самое робкое и ласковое сияние. Джек никогда не забудет, как погасло это нежное сияние, вытесненное глубочайшей болью и мукой…

Она не заслужила этого. Он сжал кулак и треснул им по подлокотнику кресла. Черт побери, о чем она думала, приставая к нему пьяному? Но какой же сладкой она была в его объятиях, сладкой, страстной и доверчивой. И это невыносимо, ведь продолжения, как он знал, быть не могло. Потому он и наговорил гадостей: хотел прогнать Кейт, пока не стало слишком поздно. Джек снова застонал.

Он еще раз стукнул кулаком по подлокотнику, затем ударил себя по ноге, получая горькое удовлетворение от вызванной боли.

Кейт лежала поперек кровати на стеганом покрывале в убежище своей спальни; влажный, скомканный носовой платок свидетельствовал о ее горьких слезах. Она лежала, уставившись на выцветшие обои, и только редкие судорожные вздохи напоминали о недавнем приступе безудержных рыданий. Сейчас она чувствовала необычайное спокойствие, спокойствие после бури.

Добрую половину нынешнего года Кейт всеми силами сторонилась людей, не позволяя себе других чувств, кроме самых простых, будничных переживаний. Это решение, поняла она теперь, было продиктовано страхом, страхом перед тем, что ее снова могут ранить, снова могут отвергнуть.

И Кейт не зря боялась.

«Что вы имели в виду, говоря о моих глазах?» – «Только то, что каждый раз, глядя в ваши глаза, мне хочется сделать вот это…»

И поцелуи Джека стали для нее всем тем, о чем она когда-либо мечтала… и даже больше. На радость или на беду, но она без памяти влюбилась в Джека Карстерза.

Все ее решения, все ее чтения наизусть библейских отрывков, все ее безумные планы оказались, однако, лишь отчаянными попытками отгородиться от правды. Теперь она это признала. Кейт не сразу поняла, что непоправимое уже случилось.

Поначалу, несмотря на привлекательность Джека, она не видела в нем опасности. Она просто-напросто обрадовалась, что в Севеноуксе нуждаются в ее умениях. Но постоянное вмешательство Джека выбивало из колеи: их перепалки и веселили ее, и приводили в ярость, и невероятно бодрили. И Кейт понимала: это не просто физическое влечение, а нечто большее. Ссоры вспыхивали из-за его желания защитить ее. Она пыталась это отрицать, но для девушки, которой едва ли довелось испытать на себе заботу других людей, стремление защитить оказалось подкупающим качеством в мужчине. И когда ей открылась его боль, она, вопреки ранее принятому решению, не смогла остаться безучастной. К тому времени, когда она наконец осознала, как глубоки ее чувства к Джеку, стало слишком, слишком поздно.

Кейт пыталась… но потом он поцеловал ее. И, как цветок, неизбежно отвечающий на теплоту солнца, она раскрылась сердцем и отдалась чувствам, которых еще не испытывала ни к одному человеку.

Она полюбила его.

«… каждый раз, глядя в ваши глаза, мне хочется сделать вот это…»

Джек понятия не имел, как много значили для нее эти слова. Когда другие смотрели ей в глаза, то видели в них ее покойную мать, – и отец, и братья, и Марта. Даже леди Кейхилл.