Под вечер приехал Лавров. Посмотрел руку, поколдовал немного и сказал:

– Ерунда. Вывих и небольшое растяжение. Три-четыре дня покоя – и будешь как новенький…

– Как новенький уже не буду, – ответил Таранов.

– Тогда – почти как новенький… водку всю выпил?

– Осталось, – Таранов открыл холодильник и достал початую бутылку.

– Небо! – воскликнул Лавров. – Небо не видело такого позорного поцака, как ты, Скрипач.

– Ку, – буркнул Таранов, наливая водку.

Выпили, закусили. Лавров, кивнув в сторону комнаты, спросил негромко:

– Что за пацан?

– Племянник, – осторожно сказал Таранов.

– Что-то я раньше ни про какого племянника не слыхал.

Таранов сосредоточенно резал сыр и ничего не ответил. Лавров понял, помолчал, закурил и заметил нейтрально:

– Хорошая водка… Как сам-то?

– Да ничего, Валя, все нормально. Заживет рука – в деревню уеду. Я же в отпуске.

– Счастливый человек, – вздохнул Валентин, – а я уж отгулял.

– Еще по соточке?

– Странный вопрос, майор. Когда это костоправы отказывались от водки? Наливай, Ваня.

Снова выпили, пожевали сыру и помидоров. Потом Иван придвинулся к гостю и спросил:

– Скажи, Валя, что ты как врач можешь сказать о наркомании?

– Вообще-то я не нарколог, – ответил Лавров и покосился на дверь. Иван встал, прикрыл.

– Поставлю вопрос более конкретно: каковы шансы наркомана освободиться от зависимости?

– Вопрос, конечно, интересный, – серьезно произнес Лавров, внимательно глядя на Ивана, – глобальный и, одновременно, строго индивидуальный. Каждый конкретный случай нужно рассматривать отдельно. Все зависит от вида наркотика, длительности употребления, дозы и личности больного. Хочешь, я устрою тебе консультацию у хорошего специалиста?

Иван подумал немного, потом сказал:

– Не надо. Я просто хотел услышать твое мнение.

Лавров пожал плечами:

– Я хирург, Ваня… Мое мнение? Я думаю, что процентов девяносто девять наркоманов – я имею в виду в первую очередь героинистов – обречены. Впрочем, если стаж невелик (Лавров вопросительно посмотрел на Ивана, но Таранов индифферентно курил и никак не реагировал)… если стаж употребления невелик, а личность достаточно волевая и есть кому поддержать… то, может быть, и получится. Но я реалист и не особо в это верю, Ваня.

Валентин умолк, затянулся сигаретой и добавил:

– Помощь нужна, Таран?

– Нет, Валя, все в порядке…

– Ну, смотри сам, Ваня. Я только напомню тебе слова полковника Аркадьева.

– Который читал курс «Агентурная работа»?

– Ага… Я напомню его слова: никогда не доверяйте наркоману.

– Я помню.

– А мне кажется, ты забыл, Таран.

Таранов промолчал. Больше к этой теме не возвращались.

Ночью, как всегда, прилетел «Ирокез». Как всегда, шестиствольный «Вулкан» бил очередями, а капитан Таранов бежал вдоль реки.

Палач поехал с докладом к Сыну. Грант уже перебрался в квартиру покойного Папы – огромную, двухуровневую, занимающую весь семнадцатый этаж и часть верхнего этажа в новом доме на углу проспектов Науки и Гражданского. Здесь Виктор Тришкин никогда не бывал. Он, бывший майор уголовного розыска, отвечал у Папы за «контрразведку» и силовые акции, был лицом не последним, но домой покойник никогда его не приглашал. Отчасти это объяснялось тем, что Папа все-таки питал неласковое чувство к ментам. Пусть и к бывшим. Разумеется, Папа давно перешагнул некую невидимую границу, которая отделяет обычного уголовника от мира бизнеса. Разумеется, Виктор Тришкин был не единственным бывшим ментом в его команде… Папа уже давно имел связи в мире банкиров, политиков, людей искусства, журналистов. Папа имел контакты в руководстве ГУВД. Но был, был некий барьер… Виктор Тришкин его хорошо ощущал. Для покойника он никогда не мог стать стопроцентно своим.

А вот при Сыне появлялся шанс сделать карьеру.

Палач припарковался на закрытой – только для жильцов дома и их гостей – стоянке и вошел в холл первого этажа. Охранник был предупрежден. Он вежливо попросил показать какой-нибудь документ, Палач предъявил права и был пропущен.

Просторный, бесшумный, сверкающий лифт фирмы «Отис» поднял Виктора Тришкина на семнадцатый этаж. На площадке с обильной зеленью в керамических горшках находилась одна-единственная дверь без признаков замков и глазка. Но две телекамеры в углах брали Палача в поле зрения крест-накрест. Кнопки звонка рядом с дверью тоже не было. Однако когда Виктор подошел к двери, из-под потолка раздался голос: входите. Тихо щелкнул электромагнитный дистанционный замок, Палач вошел в холл. Это была еще не квартира – всего лишь первый бастион. В углу, за обычным письменным столом с мониторами, микрофоном и телефоном сидел охранник.

– Подождите пять секунд, – сказал охранник. – Сейчас подойдет помощник Гранта Витальевича и проводит вас.

Спустя несколько секунд действительно появился помощник, кивнул Палачу, и они вошли еще в одну дверь – теперь уже в квартиру… Ее роскошь ошеломляла не меньше, чем размеры.

– Грант Витальевич ожидает вас в альпинарии, – сказал помощник. – Прошу.

Он распахнул дверь… И ошеломленный Палач замер. Одна стена просторного зала была стеклянной, прозрачной. За стеклом горело закатное небо, а здесь, в зале, росли цветы, небольшие деревья и шумел водопад. Закат пылал, рукотворный оазис казался земным раем.

– Ну, что встал, Виктор? – раздался голос Сына. – Поднимайся.

Пол в помещении был поднят почти на метр, и наверх вели четыре ступеньки. Палач поднялся. Сын сидел в плетеном кресле возле высокой свечки можжевельника. Он был в полосатом черно-белом пуловере, бежевых вельветовых джинсах и тапочках на босу ногу.

– Добрый вечер, Грант Витальевич, – сказал Палач. – У вас тут такое чудо света!

– Нравится?

– Еще бы! Настоящий зимний сад.

– Отец предпочитал называть альпинарием. Это все его задумки. Денег сюда вложено немерено, Витя.

Палач прошел по мощенной камнем дорожке. Шумел водопад, на камнях альпийской горки росли цветы. В тихой заводи на прозрачной воде лежали кувшинки… Именно здесь, подумал Палач, застрелился Папа. Вот ведь как бывает! Денег настрогал – страшное дело! Казалось бы – живи да радуйся посреди такой красоты. Ан нет! Рак мозга. И никакие деньги помочь уже не в силах…