Тишина. Повсюду тишина, жестоко вторя моим ощущениям. Будто нарочно... все сговорились, сполна давая мне всё осознать и упиться позором, отвращением к самой себе за то, что сдаю так бесстыдно нас, пусть и мешая с дерьмом и неправдой их "великомученика" Науменко.

- Не знаю, - наконец-то гаркнул сухим, осиплым голосом Горбунов. Немного подался назад - и расселся на полу. Содрал ладонями с лица эмоции. Шумный, тяжелый вдох. - И вроде вяжется... и вроде... бред какой-то...

- Но, - отозвался неожиданно Сальников. - Так-то... именно Серега предложил эту операцию для Казанцева относительно Мазаева и Крякова. Это он откуда-то получил "слив" о их встрече. И он знал... с самого начала, что Лиза и Пахомов связаны меж собой... Что Роман пробивал для нее о нем инфу. И, верняк, догадывался, что операция провалиться. Вот только на что он надеялся? А ведь первый... Причем, я тогда даже о***л с такого расклада, и это даже не зная о треках Цветковой с этим упырем. Но, реально, че это... Серега и так быстро согласился неопытную дуру, скромную бабу на роль шлюхи, допустить "неуча" на дело, да еще подотчетного другому подразделению? Явно какой-то мутняк. И, если верить все же словам Елизаветы... что Наум изначально что-то свое планировал, в частности их двоих за один заход завалить, то это явно означает, что что-то стояло между всеми этими тремя. И Пахомова он знал, причем, судя по всему, еще до всех нас: то бишь отдельно, на стороне, задолго до операции стерлись. И этот ФСБшник ему мешать стал... потому и убрать на**й решил. Так что... Сходится. Криво, косо - но вроде сходится. Не знаю, как про ребенка и прочее... Но уж больно он бесился, видя Цветкову. Даже я сам о**евал, с чего такая "нелюбовь"? Ну, тупая... разбалованная девочка попалась. Поиграет чуток в мента - и свалит. А за делами пока... следить усердней, быть аккуратным. На крайняк, стихнуть на время... Но нет - в открытую, буром на нее пошел. Честно... не знаю, что, как и где ему насолила... Но грохнуть, в итоге, свою же - это явно перебор, основываясь лишь на собственной предвзятости.

- И че? - дерзко рявкнул Горбатый. - Звонить и говорить, что крысы больше нет? Завалить эту, - кивнул на меня, - вычислить Пахомова и тоже грохнуть - и всё: жить дальше спокойно? Че-то мне не верится. Особенно, что этот ребенок, - кивнул на меня, - не этого ***, с которым она все тягалась, а Сереги... Не насильник он.

- Да? - желчно захохотал вдруг Казанцев. - А ты? - сплюнул дерзко.

Обмер, обрушил взор на него Палач. Ядовито, пристыжено рассмеялся, смолчал.

- То-то же... все мы - "святые"... Звони давай, пусть сам решает. Узнали, что узнали. Как по мне - и такая правда сойдет. Пусть валит на**й из города. Слышишь, Цветкова? - уставился на меня Роман. - Утром... чтоб и духу твоего здесь не было. Заикнешься кому, что когда - сам лично пришью. С Пахомовым связи больше не ищи. Никогда. Родители?.. Ну тут сами решайте. Но то, что ты жива - никто не должен знать. А ребенок... если так... то странно, что ты его оставила...

- А ты бы убил? - цинично, с вызовом и злостью ему в очи. - Он же и мой тоже... даже если этот к*злина и ко*чил в меня... Или что?!

Нервно сглотнул слюну, отвел взгляд в сторону.

- Гера, звони.

- Тут же не ловит...

- Так выйди, б***ь! А то мы так скоро сами тут сдохнем... от этого е**чего кашля...

***

Долгие... бесконечные минуты ожидания, души терзания... вердикта.

И наконец-то послышался шорох, волнение, шепот. Шаги Вестника в комнату. Обмер в растерянности мужчина, неосмотрительно слишком близко ко мне, так что даже смогла разглядеть его лицо: скривился в печали незнакомец.

- Ну? - раздраженно гаркнул Горбунов, не выдержав глупого, никому не нужного молчания.

- Да чё?.. - поморщился тот. Громкий, тягостный вздох. - Эти не берут. До Блохи дозвонился... - и снова режущая, пилящая заживо тишина. Впилась в очи мужчины я взглядом, не имея сил сопротивляться предсмертной, вопящей тяге. Едва осознанно, немо взмолилась не губить... пощадить... меня и моё дитя. - Гасить сказал, - раскатистым громом. - И расход пока...

Окаменели вмиг все присутствующие: не дышать, не моргать. Сопротивляться.

"Пи**ец", - послышался голос Связиста, невольно вырывая меня из холодной, беззвучной, вакуумной прострации. Сердце враз заколотилось в шальной агонии, вырывая последние мгновения жизни из лап обреченности.

- Да свалит она... - внезапно раздался взволнованный, пропитанный горечью, испугом, голос Казанцева. - Не тупая: свалит, никому ничего не скажет. Исчезнет... Мужики, вы чего? - взор около, жадно выпучив очи. - Она же - СВОЯ!

Давясь злой иронией, все же печально рассмеялся Горбунов:

- Своя, говоришь? - дерзко. - Уверен?

- Уверен! - не менее грубо. - Это просто мы - чужие...

Горький вздох. Встал, выровнялся на ногах Палач. Шаги по кругу, меряя рассуждениями комнату.

Обмер. Пристальный, сверлящий, будто щупая, определяя глубину моей души, али просто - ища опровержение наличия оной, взгляд. Поддаюсь - отвечаю тем же. Но еще миг этого жуткого, черствого, ледяного напора - и сдаюсь. Позорно опускаю голову и, покорно зажмурив веки, жду.

Не надежды. Не пощады. Исхода жду... - и так всё ясно.

Конец. Вот он... глупый, самонадеянный, бессмысленный мой конец - финиш всей моей жизни, что была мне, видимо, по ошибке отписана. Ничего не успела сделать. Ничего толкового, значимого, заметного. Ничего... кроме ошибок, боли... и предательства. Всех подвела: родных, близких, любимого. Ослепленная своей беспечностью, больной тягой, глупыми поисками, наивным рвением к чему-то непонятному, недалекому... в поисках смысла жизни, цели... ее значимости как для общества, так и для самой себя - ее же я и растеряла, растратила, просадила.

Ирония?.. Сарказм?.. Плевок судьбы? Происки мойр?.. Одной. Второй. Третьей. Где каждая исполнила свою, личную, жестокую, но важную роль: не глядя, вытащила жребий; соткала, пропустила через все превратности и смело перерезала нить моего бытия.

Конец. Всему конец.

Костенька... Костя, как же хочется напоследок услышать твой бархатный голос. На прощание увидеть твои серо-голубые, будто небо, будто море, глаза. Ощутить убаюкивающее тепло. Нырнуть в океан пьянящего твоего неземного, услады переливов, запаха. Ты - мой мир... беспечности, любви и смеха; мир нежности, ласки и красок... - всё то, что не ценила, чем рискнула; что едва сама не загубила...и сейчас я покидаю, отпускаю навсегда.

Как хочется сказать тебе еще хотя бы раз, как безмерно... ты мне дорог, как безумно я люблю тебя... до пронзительного писка, визга, стона души. И поблагодарить тебя за всё. Извиниться, раскаяться... Расплакаться - и всё же получить прощение за то, что взамен тебе так жестоко, вынужденно подарю...

Однако, рискнуть не смею: даже если со мной уже всё решено, тебя подставить под удар - сродни самому страшному прегрешению. Ты здесь, ты рядом... со мной душой. Еще немного - и плотью тоже. Окажусь в твоих объятиях и навсегда останусь я с тобой.

Шорох. Резвые движения - не поддаюсь, лишь только в фантазии рисую возможное происходящее. Щелкнул предохранитель.

- Пошли все на*** отсюда! - гневное, деспотическое, будто сам дьявол взревел. В испуге распахнула очи я. Поддались велению присутствующие. Дрогнул и огонек в чьих-то руках. Заботливой пеленой полумрак завладел нашим пространством, очерчивая в темени искаженные догадки.

- Тебе особое приглашение? - рявкнул, вполоборота метнув взгляд на застывшую в углу фигуру. Присматриваюсь, узнаю - Казанцев.

- Бабу... беременную... Ты совсем что ли?.. Вообще ничего святого не осталось?

- Слышишь, ты, - и снова косится на него Палач. - Святоша е**нный... на**й отсюда!