Дальше - тишина...

Виктор еле дождался следующего, второго Таниного появления. Он вообще не ложился тогда спать, а только болтался босиком по мастерской и ждал ее, ждал, ждал... Облачко возникло снова совершенно неожиданно.

- Я думал, ты больше никогда не придешь, - тихо сказал Виктор. - Что ты вчера мне просто показалась, померещилась... Первый и последний раз в жизни... Алешка ничего не заметил.

Облачко покружилось под потолком и остановилось.

- Значит, она была красавица, - задумчиво произнесла Таня. - И ты, наверное, ее любил...

- Ну да, если, конечно, это называется любовью, - без всякого удивления отозвался Крашенинников. - Было, а потом прошло... И колокола уже давно по той любви отзвонили. Как ты думаешь, Танюша, почему я тогда вдруг так скоропалительно женился?

- Ты ведь сам только что объяснил, - сказала Таня и опустилась пониже. - Ты был влюблен...

- Влюблен?! - Виктор скорчил удивленную гримасу. - Я тебя умоляю! Влюблен... Да нет, ерунда! Мало ли что я сдуру брякну! По закону жанра! Хотя девка, конечно, оказалась прикольная. Нужен был кто-то, и ничего больше. Чтобы рядом кто-то болтался... Жест отчаяния... Я просто задал ей вопрос поэта: "Когда ж ты, Оксана, полюбишь меня?" А она взяла и ответила. Вот и все! Почему-то девушка слишком быстро и легко постигла предложенную мной игру в тесты. Вопрос - ответ, вопрос - ответ... Я жил тогда по инерции, не обремененный никакими стремлениями, усилиями и обидами. Впрочем, я до сих пор так живу... Я и женился по инерции. Это страшная сила, чудовищная, я не знаю на Земле ничего более безумного и зловещего, Танюша. Люди по инерции совершают самые трагические поступки и самые жестокие ошибки в своей жизни. Мне очень поплохело без тебя! Выпал в осадок... - Он помолчал. - И все это знали и обо всем догадывались, но делали вид, что у меня все хорошо и прекрасно. Мрак! Просто деваться было некуда от этой массовой догадливости и прозорливости! Какие они все - и Гера, и Алексис, и Татка, и Нина, и их родители! - были умные, тонкие, сообразительные! До тошноты, до отвращения! Мне иногда хотелось самому себе заехать по физиономии, а заодно съездить по уху Герке с Алешкой за эту никому не нужную, бессмысленную, светскую чуткость и осторожность, с которой они со мной обращались, за эту проклятую интеллигентность! Что толку мне было с Оксаниной бесподобной красоты? Одна только радость появилась: Ксения тут же проглотила арбуз... А я очень хотел ребенка.

Таня засмеялась.

- Танюша, - потянулся к ней Виктор, пытаясь обнять легко проплывающее между пальцами, скользящее облачко, - Танюша, скажи, почему у нас с тобой не было детей?

- Странный вопрос! - удивилась Таня. - Ты разве забыл, Витя, что сам всегда этого панически боялся и принимал всяческие меры? - Она снова засмеялась. - А я тебя часто нарочно пугала, что просчиталась и теперь непременно тебе кого-нибудь рожу...

- Господи, какой же я был дурак! - простонал Виктор.

- Ну почему же был? - лукаво поинтересовалась Таня.

- Язва! - отметил Виктор. - Но Ксения обладала одним немаловажным качеством, которое я всегда ценил в женщинах превыше всего: умением промолчать и не задавать лишних вопросов. Момент, Танюша, я сниму трубочку... Кто-то ко мне ужасно рвется. - Он лениво подошел к телефону. - А-а, это ты... я, понимаешь, не сразу врубился. Хочешь меня увидеть? А какой у тебя расклад? Нет, я сегодня до упора... Да пойми ты, кукла: у меня стоит срочная работа! Там конь еще не валялся! Да, это значительно важнее! Только не начинай выяснять отношения! Твое настроение мне по фигу! - Крашенинников раздраженно швырнул трубку. - Видишь ли, Танюша, - медленно сказал он, закуривая, - даже в сказках не всегда бывают счастливые концы: Лиса все-таки съела Колобка, растаяла Снегурочка, рухнул теремок! - Он улыбнулся. - Услышав в первый раз сказку про теремок, двухлетняя Танька заревела, как безумная! Я ее с трудом успокоил. С тех пор выбирал сказки лишь с чудесными развязочками. В них есть свой глубокий и прекрасный смысл, который мы часто недооцениваем и недопонимаем. Дети - куда более чуткие существа.

Когда родилась дочка, Виктор был потрясен, увидев не просто крохотное создание, а уже настоящую, только очень маленькую женщину: с женскими ножками, вытянутыми пальчиками, четко обрисованной талией. Он не подозревал о такой ранней природной точности.

- Давай назовем ее Таней, - предложил он Оксане.

- Ну что ж... - неопределенно согласилась она.

Виктор обрадовался дочке, именно ее он втайне ждал.

- Девочка - это ювелирная работа! - хвастливо заявил он Гере, у которого подрастал сын. - Очень стараться нужно! А парень что? Тяп-ляп - и сляпал!

Снимая на лето для Таньки дачу, Виктор всегда избегал Ярославской дороги. Он вообще не любил площадь трех вокзалов. Оксана воспринимала все совершенно спокойно: мало ли у кого какие странности! Жили в Опалихе, потом в Новом Иерусалиме. С утра до вечера Виктор пропадал с этюдником в лесу. Крашенинников еще в институте сильно увлекался пейзажем и обнаженной натурой.

- Тайное становится явным! - смеялась Татка.

Лучистые, словно светящиеся девичьи и женские тела на его полотнах приводили зрителей, студентов и преподавателей в замешательство и недоумение.

- У Вити волшебная кисть, - позже любила повторять Оксана.

Ее сиреневые глаза и розовые плечики на фоне глухой кирпичной стены потом не раз выставлялись, и, в конце концов, Виктор срочно загнал их за бешеные деньги - Гере было нечем расплатиться за кооператив. Но прославился Крашенинников детским портретом Танюшки, который обошел выставки чуть ли не всего мира, и своим непревзойденным "Жонглером".

Искаженное, смятое, смещенное в застывшей, мертвой улыбке, мелово-бледное лицо жонглера... неестественно вытянутая, слегка размытая, словно колеблющаяся в воздухе тонкая фигура в черном трико и руки на переднем плане - необычно узкие и большие, с удлиненными слабыми пальцами, белые и прозрачные...

Виктор играл и забавлялся размерами, как ребенок с конструктором, составляя из совершенно неподходящих, на первый взгляд, то громоздких, то крохотных деталей вполне определенную и точную по смыслу и содержанию вещь.

Подбрасывал жонглер более чем странные предметы: в воздухе кружились, перекрещиваясь, ножи и кольты, обнаженная красотка в весьма вызывающей позе, грудной орущий ребенок в перевязочках, растрепанная, открывшаяся на лету книга, написанная на кириллице, простыня, джинсы фирмы "Левис", радиоприемник, зеркало, гроздь бананов, котенок, тарелка с бифштексом...

Татка замялась, а Гера начал переминаться с ноги на ногу, впервые увидев "Жонглера". А Венька сел тогда на стул напротив холста и надолго умолк. Вывести его из состояния тупой задумчивости удалось с трудом и очень нескоро.

Затем последовали знаменитые "Базар" и "Цыганята" Крашенинникова.

Торговцев он обожал писать и раньше: их всегда было много в его набросках и этюдах. Но "Базар" вызвал самые разноречивые мнения.

Толстая торговка с мешками и корзиной, где переливались на осеннем солнце золотые яблоки, грязная, в красном платке, с узкими отталкивающими щелочками глаз, широко расставила ноги в сапогах под широченной юбкой.

- Фу! - с отвращением сморщившись, прошептала когда-то Оксана в качестве характеристики новой картины и вдруг быстро исправила саму себя: - Почему, Витя, ее так хочется пожалеть?

- Жалей лучше себя! - буркнул в своем стиле Виктор.

Это его баба... Любимый образ, предмет его грез и мечтаний. При взгляде на нее зрителя словно ударяло, пронзало непонятной, неясной болью, еще очень далекой от прозрения, проникновения в суть и постижения подлинного страдания в этих глазах щелочками, в этих немытых, красных, по-мужицки грубых и шершавых короткопалых широких руках, в этих искривленных зазывающей гримасой тонких губах...

И неловко ступала навстречу зрителю девушка, расположившаяся рядом с толстой торговкой и протягивающая совсем другие яблоки: маленькие, сморщенные, с коричневыми бочками... Юная, с нагловато-откровенным взглядом и некрасиво, неумело двигающаяся, потому что одна нога явно короче другой...