Мы стали расспрашивать Борони Бога о здешних местах, называли калтусы, озерки, ключи и речушки, обозначенные на крупномасштабной карте. Дошла очередь до Гнилого нюрута[16], про который среди наших охотников ходит дурная слава.

— Шибко худой нюрут! — в сердцах засвистел погасшей трубкой старик.

Слушал я, слушал Борони Бога и заснул, сам не заметив как. Ночь-то вон какая была тревожная. А Кольча не терял время даром, все расспрашивал и расспрашивал словоохотливого старика о здешних местах, о нагорье. Галка успела в переночуйке подмести, посуду всю перемыть и тоже подсела к нам. Я проснулся на минуту и снова начал дремать.

— Какая Безымянка? Ошибку твоя карта давал! — рассердился Борони Бог теперь уже не на Кольчу, а на карту-врушу, которую он читал не хуже Колокольчика. — Эту речку звать — Веселая Вода!

Тут уж я окончательно проснулся.

— Ве-се-лая Во-да-а? — радостно протянул Кольча, словно это уточненное название речушки имело для него первостепенное значение. — А вы там бывали, дядя Иван?

— У стада оленей меньше троп позади, чем у старого Ивана! — горделиво произнес старик и вдруг пригорюнился, сник, стал поспешно развязывать кисет, стянутый сыромятным шнурочком. — Однако скоро последнюю тропку топтать начну, паря…

— Борони бог! — жарко вырвалось у Галки, да так душевно и искренне, что растроганный старик засмеялся.

— Борони бог! — в один голос сказали и мы с Коляном.

Я гляжу на руки его и думаю: нелегкая жизнь была у этого славного человека. Все лицо в застарелых шрамах, на правой руке выше пальцев с застуженными припухшими суставами — глубокие борозды. С медведем или с рысью поздоровался, а может, и росомаха покорябала, когтищи у нее тоже будь-будь! Ступня-то шириной в ладонь. Две росомахи сохатого валят запросто.

Поговорили мы, дядя Иван прилег отдохнуть в переночуйке, Кольча сел писать свой путевой дневник. Галка пошла собак кормить, а я спустился к речке. Кстати, о собаках наших. Чак гордо себя ведет, с достоинством, никогда не унизится попрошайничеством. Нужен я вам? Так будьте добры кормите, не забывайте! А я на доброту вашу верной службой отвечу. Дружок полная противоположность. Вот сейчас мы заговорились, забыли еды им дать после нашего обеда, уже прибежал подлизываться к Галке.

Долго я просидел на берегу с удочкой возле наших лодок. Клева не было. Думал о Ванюшке. Где он сейчас? Как ведут себя золотничники?..

Боязно, как бы на глаза им не попался Ванюшка.

— Эй ты, лодырь! — окликнула меня Галка. — Иди пособи!

Я стараюсь не замечать ее, а она, наоборот, лезет ко мне по всяким пустякам. Зачем я ей понадобился?

Поглядел я на нее и отвернулся. Она там, на взгорке, у ведра.

— Ну чего ты? Имей совесть, дяде Ивану надо помочь.

Я поднялся к избушке. Борони Бог в дорогу собирается. На лесном прогале за переночуйкой среди пронизанных солнцем елей, сосен и пихт он показался мне еще больше похожим на индейца.

— Где же ты прохлаждаешься, бледнолицый брат мой? — весело затараторил Колян, увидев меня. Очевидно, тоже думал о том же, что и я. Помогай. Будем орончиков седлать и навьючивать.

Старик вез товары для своего сельпо из райцентра, в караване у него было два быка и восемь оленух. Мы каждого оленя по очереди привязывали к дереву, клали ему на спину козью шкурку, закрывали ее лоскутом брезента, а уж потом Борони Бог сам начинал крепить вьючные сумы-потакуи на маленьком седелке, сделанном из двух дощечек. Кольча быстро освоился с этим не столь уж хитрым делом, осмелел и вьюном вертелся между оленей, убедившись, что это совершенно безобидные животные.

— Модэ-модэ! — то и дело покрикивал он на них, как заправский орочон. — Тхой, тхой!

Караван готов в путь. Старик подошел к Кольче и еще, очевидно, раз предостерег его:

— Шибко худой нюрут. Хуже самого поганого калтуса! Бегать туда борони бог!

Эвенк вытащил свою коротенькую трубочку из-за голенища олоча, закурил на дорожку. Пришла пора нам расставаться, и у меня тоскливо стало на душе. Мировецкий старикан этот Борони Бог!

— Кэ, кутучит! По-нашему, «счастливо оставаться»! — пожал он всем нам руки на прощанье.

Пожелав старику счастливой тропы, мы крикнули хором, когда он сел на ездового оленя и аргиш[17] его тронулся:

— Кэ, кутучит!

Он оглянулся, помахал рукой.

— Гора к горе — ходи нету, человек к человеку — всегда ходи!

…Милейший Борони Бог рассказал нам очень мудрую эвенкийскую сказку, в которой заложен глубочайший смысл. Записываю ее, стараясь сохранить присущий старику речевой колорит и все особенности его языка. «Шибко давно это было, совсем давно. Земля только родилась, тайга только поднялась… Пришла пора сокровища кидать, сеять. Все сеять — рыбку, зверя, птицу сеять, горючий камень сеять, золото, железо… Добрый дух Хэвэки полный куль добра всякого нагреб, семян нагреб, а мохнашки надеть позабыл. Зима была, стужа лютовала, полетел Хэвэки сеять-рассевать свое добро. Маленько поработал — руки озябли, пальцы не гнутся, ознобил пальцы совсем, белые стали. Хэвэки испугался: без рук останусь. Хотел пальцы потереть, а про куль-то свой и позабыл. Сокровища градом в тайгу посыпались…»

Красивая и умная сказка. «Сибирь еще многие десятилетия будет преподносить неожиданные и ценные подарки, удивлять даже самых удачливых искателей полезных ископаемых, восхищать и радовать наш народ…» Это уже мой дядя Костя, старый таежный волк.

— Сдается мне, парни, что мы напали на след убитого охотника! торжественно и важно объявил нам Колокольчик, как только аргиш Борони Бога скрылся в тайге.

Я грустно усмехнулся: по уверениям его, делали мы это уже сто раз!

Он расстелил карту на вымытом Галкой столе, когда мы вошли в переночуйку, и ткнул пальцем в коротенькую жилку речушки, впадающей в Гнилой нюрут.

— Как она называется? — вкрадчиво спросил Кольча у меня, а ответа не ждал, сам же и ответил: — Не Безымянка! Она — Веселая Вода!

— Ну и что?

— Ох и примитив же ты, Миха!

— Попридержи язык! — цыкнул я на него, сжимая кулаки, но Кольча так был увлечен своим открытием, что не заметил даже этого.

— Ве-се-лая Во-да! — раскинув руки в стороны, закружился будто в танце Колокольчик. — Ве-се-лая! Понимаете? А девушки-красавицы на загадочной картинке какие?

— Нарядные! — сказала Галка.

— Ве-се-лые, Галя! — пропел Кольча. — За руки взялись. А на карту взгляните. Что мы видим на карте? Два ручья слились, и образовалась речушка Веселая Вода. У нас есть все основания считать…

Не дослушав его, я демонстративно вышел из переночуйки. Пока не легли потемки, надо наковырять со ствола кедра смолки-живицы и приложить к ране на коленке. Милое дело! Через день-два от твоей болячки следа не останется. Сколько я себя помню, мы всегда в кедровник лечиться бегали. Ногу натер, ушибся, порезался, нарыв у тебя какой-нибудь образовался, «цыпушками» обзавелся — у рыбаков это профессиональная болезнь — живица первое и самое лучшее лекарство.

Да разве только одна живица — все лечит у этого замечательного дерева. Еще в незапамятные времена таежники заметили, что кедровое молоко — настой из орехов — чахотку выгоняет, а распаренная хвоя снимает ломоту в застуженных суставах. Ореховым отваром у нас издавна останавливают кровь, поранившись на охоте.

Доброе дерево! Дождь тебя в тайге застал — к кедру беги. Своей пышной кроной он укроет не хуже палатки. Заночевать в тайге надумал, увлекшись рыбалкой, ложись у ствола кедра. Ни один клещ к тебе не подберется, да и комарики не так будут донимать. Они, оказывается, боятся эфирных ароматов, которые идут от кедра.

Я развалился на траве под кедром, усыпанной мягкой желтой хвоей. Надоел уж Колокольчик со своим трепом.