Допив кофе, я вручаю ей кружку.

— Мне нужно ехать домой, чтобы подготовиться к работе.

Деми обхватывает ладонями кружку и кивает. Впервые за много дней она смотрит на меня, словно не ненавидит. Ее поза более расслабленная, а взгляд более нежный.

— Я принесу тебе ужин вечером, — говорю я и вытаскиваю ключи из кармана. Деми округляет глаза. — Приму это за согласие…

Перед тем как уехать, жду, пока она зайдет в дом. Я вернусь вечером, и завтра вечером, и следующим вечером.

Я буду рядом с ней каждый проклятый день в течение всей своей жизни, делая все для нее. Будучи человеком, которого она заслуживает, того, кто никогда не оставит ее.

В этот раз.

В этот раз я здесь, чтобы остаться.

Если она не захочет, чтобы я ушел.

А это вполне может случиться.

Деми

Аппарат искусственной вентиляции легких заставляет его дышать.

Но все, о чем я могу думать, это о том, что хочу проклятый торт-мороженое.

Он все время оставлял маленькие подарки-безделушки. Один раз медальон. Другой раз он выбрал к просмотру типичную женскую мелодраму. Сюрприз свидание. Бутылка моего любимого вина. Коробка конфет без сахара, конечно, так как нам нужно было держать себя в форме перед свадьбой.

Были ли эти подарки сделаны из-за чувства вины? Он покупал вещи, чтобы чувствовать себя лучше из-за своего маленького грязного секрета?

Аппарат работает громко. Непрерывно. Стабильно.

Как и мои мысли.

У Брукса начал спадать отек вокруг глаз. Синяки фиолетового цвета сменили оттенки зеленого и желтого. Теперь он почти узнаваем. Он больше не выглядит угасающим.

Руки Брукса лежат по бокам, хорошо уложенные на кровати, что, я уверена, сделала одна из медицинских сестер. От мысли о том, чтобы снова держать их в своих руках, сводит живот. Эти руки, которые я любила и лелеяла, целовала и прощала большее количество раз, чем, вероятно, должна была, все это время касались другой. Теперь я представляю их переплетенными вместе, как он запускает их в волосы какой-то девушки с огромными губами цвета спелой вишни и ногами от ушей, которая, к тому же, любит извращенный секс.

Я никогда не позволяла Бруксу вставить мне в задницу, несмотря на его многочисленные попытки.

Мой взгляд поднимается к его шраму на левой руке. Это старый шрам, который он получил еще в наш последний год в Харгроу. Брукс взял меня на «Мусорщик идет на охоту» (Прим. городской квест) на мой двадцать первый день рождения, и один из конвертов был спрятан глубоко в зарослях кустов. Я не могла достать его, так что он сам попытался достать конверт рукой и был укушен каким-то зубастым грызуном. Было темно, и грызун быстро убежал, так что нам не получилось хорошо разглядеть его.

Я целовала шрам сто раз. Я целовала его губы тысячи раз. И каждый раз напрасно.

Он просто обманщик.

Самовлюбленный, эгоистичный мудак.

— Деми, — я узнаю голос своей матери, раздающийся из дверного проема палаты.

— Привет, мам, — я благодарна за повод, чтобы оставить его. — Папа.

Папа стоит за мамой, снимая шляпу и перекидывая свой плащ цвета хаки через плечо.

— Мы были здесь прошлой ночью. Мы скучали по тебе, — говорит папа.

Мама проводит рукой по моей щеке, всматриваясь в лицо своими грустными, сочувствующими глазами, прежде чем крепко обнять. Я вдыхаю родной запах детства. Корица, сахарное печенье, «Тайд», чистящее средство для мебели с запахом лимона и тепло. Ностальгия и частичка комфорта.

— Как ты, Деметрия? — спрашивает папа. Он всегда называет меня моим полным именем в серьезных ситуациях, словно «Деми» слишком неформальное обращение.

— Нормально, — похоже, это стало моим стандартным ответом в последние дни.

Мама отпускает меня и поглядывает через плечо в сторону Брукса.

— Я просто не могу в это поверить, — вздыхает она. — Наш милый Брукс. Он всегда был в центре праздника. Такой живой и энергичный. Видеть его таким… Это… Это просто неправильно.

Она подходит к нему, берет его руку в свою и поглаживает большим пальцем старый шрам.

— Этого никогда не должно было произойти, — говорит она. — Он не заслужил этого.

Мои родители не спрашивали, куда он направлялся и почему был на шоссе в девять часов вечера во вторник. Один. Даже мой отец — знаменитый прокурор с одержимостью к деталям и фактам.

Я думаю, они боятся сделать неверное движение, словно их вопросы каким-то образом навредят мне.

Если бы они только знали.

— Дерек уже в пути, — говорит папа. — Он заканчивал дела в офисе, а затем забирал Хейвен. Это его выходные.

Меня переполняют эмоции при мысли, что скоро увижу свою трехлетнюю племянницу. Я хочу обнять ее и зарыться лицом в ее шелковистые светлые волосы. В мире нет ничего лучше, чем смотреть в глаза этого маленького ангела и чувствовать, как плотно сжимаются ее руки вокруг твоей шеи.

Боже, я люблю детей.

Я скучаю по своим воспитанникам. По всем двадцати восьми. У меня такой большой класс в этом году, и половина из ребят были переведены ко мне по просьбе их родителей. Якобы у меня хорошая репутация в школьной округе, и это только мой третий год работы.

Папа стоит у подножия кровати Брукса, его челюсть сжата, а глаза сосредоточены на теле, словно он молча приказывает ему очнуться.

— Где Бренда? — спрашивает он.

Я пожимаю плечами.

— Она приходит и уходит.

Мама смеется, закатив глаза.

— Эта женщина не может сидеть на месте в течение двух секунд. Бог любит ее.

— Как она справляется со всем этим? — папа закатывает рукава своего темно-синего свитера до локтей и складывает руки.

— Она — Бренда. У нее свои собственные методы, чтобы справиться с этим.

— Я видела страницу в интернете о сборе средств, который она организовала, — мама поворачивается ко мне, нахмурившись. — Как она находит время на организацию такого мероприятия, хотя не только я, но и весь город знает, что они не нуждаются в деньгах.

Ее голос едва слышен.

— Блисс, — говорит папа.

— Это ее сестра, — говорю я, — ее сестра организовала это.

— В любом случае в Первой Методистской Церкви в следующие выходные, — продолжает мама, — они устраивают благотворительный аукцион, и, кажется, около двух тысяч человек уже согласились. Вся община болеет за выздоровление Брукса.

Может быть, потому, что половина пенсионных счетов в этом городе были созданы его отцом и дедом в течение последних ста лет? Фирма «Эбботт Инвестмэнт» превратила «синих воротничков» (Прим.: Это понятие обозначает принадлежность работника к рабочему классу, представители которого, как правило, заняты физическим трудом с почасовой оплатой) в добросовестных миллионеров. Джек Эбботт известен своей щедростью. Ходят слухи, что девяностолетний отец Брукса оставил дома завещание длиной в одну милю, и каждый надеется ухватить кусок пирога, когда тот, в конце концов, уйдет.

А это может случится в ближайшее время.

Или, возможно, они на самом деле заботятся об Эбботтах. Трудно сказать. Люди так чертовски фальшивы в последнее время.

И полны тайн.

И лжи.

Говорят одно, а делают другое.

— Я здесь, я здесь, — Далила врывается в комнату, неся чашку кофе в руке. — Извини. Профессор отправил мне задание по электронной почте, но Wi-Fi дома не работал. Вы, ребята, изменили пароль? Пришлось остановиться в кафе и украсть у них немного Wi-Fi.

Моя сестра занимает место рядом с матерью и кладет руки на край кровати.

— Я ненавижу видеть его таким, — говорит она маме. — Таким слабым. И хрупким.

— И тихим, — говорит мама, смеясь.

— Он обязательно очнется, я просто знаю это, — Далила грызет свой палец.

— Как старый Джек Эбботт воспринимает это? — откашливается отец, поворачиваясь ко мне.

— Я не думаю, что он понимает случившиеся в последнее время события, — отвечаю я. — Я уверена, что Бренда сказала ему, но он обычно не в себе.