Последний раз, когда я была у них, Джек, казалось, выглядел достаточно хорошо, чтобы присоединиться к нам за ужином. Через десять минут нашего общения он схватил меня за задницу, назвал меня Брен-Брен и спросил, когда я сделала новые буфера.

Бренда покраснела глубоким оттенком красного и позвала его медсестру, чтобы та забрала его.

Это было несколько месяцев назад, и с тех пор я не видела отца Брукса.

Быстрый удар в дверь, сопровождаемый криком моей племянницы «Бабушка! Дедушка!» отрывает наше внимание от Брукса.

— Эй, обезьянка, — папа ловит Хейвен в свои объятия. — Как поживает мой любимый нарушитель спокойствия?

Светлые волосы Хейвен падают ей на личико, но это не скрывает ее улыбку от уха до уха. Затем она кидается к моей маме, почти падая из рук моего отца. Мама ловит ее и прижимает к себе. Нам всем ее не хватает, так как та сука выиграла опеку в прошлом году. Это было плевым делом для моего отца и Дерека, такого исхода никогда не должно было произойти, но судья, назначенный для их дела, был известен своим покровительством к матерям.

— Мне так жаль, — говорит хорошенькая медсестра в розовом костюме, она входит в палату, сложив руки в молитвенном жесте. — Мы, как правило, не позволяем маленьким детям находиться на этом этаже, и есть предел гостей, находящихся в одно время в помещении, в числе трех человек.

— Конечно, — говорит папа.

— Я возьму ее, — предлагаю я, прежде чем кто-либо другой что-то скажет. Я предпочитаю провести немного времени с Хейвен, чем сидеть в палате Брукса, делая вид, что опустошена, в то время как на самом деле зла на него. Я забираю ее с колен мамы, и она обвивает свои ножки вокруг моего бедра. Малышка пахнет пластилином и клубничным шампунем.

— Я еще приду, — говорит Далила.

Мы выходим из палаты Брукса в пустое фойе, где по телевизору идет телешоу «Цена удачи» в беззвучном режиме, но с субтитрами. Ассортимент ярких журналов «Хайлайтс» (Прим.: журнал для детей) сложен на столике, а около него стоит маленький детский стол со стульями, на котором разбросаны игрушки.

Хейвен не более чем через две секунды обнаруживает детский уголок. Она быстро слезает вниз по моей ноге и делает безумный рывок.

— Видимо, игрушки намного веселее, чем две самые крутые тетки в мире, — говорит Далила с улыбкой.

— Когда-нибудь она пересмотрит свои приоритеты.

Мы занимаем места рядом с Хейвен. Я уверена, что мы смотримся смешно, сидя на этих крошечных стульях, но вокруг нас никого нет, чтобы увидеть это, так что это не имеет значения. Коробка сломанных карандашей и небольшая стопка раскрасок сделали свое дело.

— Хочешь? — Далила протягивает одну мне.

Я киваю.

— Ммм, да.

Хейвен играет с двумя куклами «Барби» и кучей крошечных машинок, а мы раскрашиваем.

— Я знаю, что ты, вероятно, устала от вопросов, но...

Я поднимаю руку.

— Я в порядке, Далила. Я дам вам знать, если мне что-нибудь понадобится. Мы можем поговорить о чем-то другом, кроме Брукса? Если мне и нужно что-то прямо сейчас, так это перерыв от разговоров о Бруксе.

— Хорошо, — она хватает желтый карандаш и раскрашивает хвост трицератопса.

— Динозавры не желтые, — Хейвен кладет свою пухлую ручку ей на бедро, и у нее появляется морщинка на лбу.

— Каким цветом ты хочешь, чтобы я его разукрасила? — моя сестра кладет карандаш обратно в коробку.

— Голубым, — говорит Хейвен. — Как твои глаза.

— И как твои глаза, — говорю я.

— И твои тоже, тетя Деми, — смеется Хейвен. — У всех нас одинаковые глаза.

— Так и есть, — говорю я.

Далила ищет наиболее подходящий карандаш с нужным оттенком бледно-голубого цвета, но вместо него вытаскивает фиолетово-голубой карандаш.

— Достаточно близко, — говорит она, пробуя карандаш на бумаге.

— Как учеба?

— Разговор о раздражающей теме, — смеется она. — Люди считают, что если ты находишься в колледже, то это единственное, что происходит в твоей жизни.

— Ты в аспирантуре. Предполагаю, что это занимает большую часть твоего времени. Так же знаю, что в последнее время от тебя нет никаких известий.

— Оу, ты хочешь, чтобы я почувствовала вину? Потому что я отчетливо помню твои дни в Харгроу, когда неделями от тебя не приходили сообщения, — усмехается Далила. — Ты тогда была дикой.

Я приподнимаю брови, молча умоляя ее не упоминать этого.

— По крайней мере, пока Брукс не появился, — бормочет она. Она поднимает взгляд на меня. — Сожалею. Я забыла. Никакого Брукса.

Я благодарю ее натянутой чопорной улыбкой, и она смеется. В такие маленькие, приземленные моменты легко забыть, какой хаос происходит за пределами этой небольшой зоны ожидания.

— Ройал приходил? — сестра перестает рисовать и бросает на меня взгляд через крошечный стол.

Хейвен спрыгивает со стула и хватает куклу. Ее явно не заботит отсутствие у той глаза, потому что она обнимает ее руками и целует в щеку. Предполагаю, именно это ты делаешь, когда кого-то любишь — принимаешь решение не замечать его недостатков. Понятно, почему все говорят, что любовь слепа.

Должно быть, я любила Брукса достаточно сильно, раз была слепа, что не замечала его действий. Ведь должны были быть подозрительные знаки. Я просто закрывала на них глаза.

И я делала это все эти годы? Все это время я смотрела сквозь пальцы, когда Брукс разочаровывал меня, не обращал внимания на мои желания или просто истеричил, когда хотел чего-то достаточно сильно?

В прошлый день Святого Валентина я хотела поесть в итальянском ресторане, кафе «Меланхолия». Я заказала столик, а Брукс отменил заказ. Он сказал, что хотел тайской кухни. Я просила и умоляла, и в итоге мы поругались. Из-за гребаного ресторана.

Кафе «Меланхолия» находится в Глиддене.

Могу поспорить, что это их место.

— Эй, я с тобой разговариваю, — Далила бросает в меня сломанный карандаш. — Ройал приходил?

Я пожимаю плечами, облизывая губы. Я могла бы сказать ей «нет», могла бы сменить тему, но она моя сестра. Она видит меня насквозь.

— Да, — говорю я. — Он приходил.

— И?

— И, — я вздыхаю, не торопясь с ответом. — Он ведет себя так, словно сожалеет.

— О чем сожалеет? Так он сказал тебе?

— Нет. Не сказал. Но обещал рассказать. Он просто хочет, чтобы мы снова узнали друг друга. Он боится, что я буду осуждать его, — я смотрю на круги, нарисованные на листе раскраски. — Должно быть, он сделал что-то ужасное, Далила.

— Очевидно, — она качает головой. — Я знаю, ты думаешь, что любила его, но вы были просто детьми. Вы тогда даже не знали, что такое любовь.

Я перестаю вырисовывать круги.

— Это было семь лет назад. Вы совершенно разные люди, — продолжает она. — Ройал сделал что-то плохое. Достаточно плохое, чтобы папа заставил его держаться подальше.

Да. Наш отец единственный человек, который знает, что случилось. Он даже маме не сказал об этом. Или Дереку. Или мне. Он слушал мои рыдания по ночам в подушку в течение нескольких месяцев, но все равно отказался объяснить случившееся. Единственное, что он сказал мне, что все мои догадки в миллион раз лучше, чем то, что произошло на самом деле.

— Ты не думаешь, что люди могут измениться к лучшему? — спрашиваю я.

— Конечно, могут. Но я не об этом. Я о том, что твоя жизнь продолжается. Вы с Бруксом помолвлены. Ты взрослая женщина. Впереди вся жизнь. Тебе не нужно оглядываться назад в прошлое, независимо от того, как бы заманчиво это ни было.

— Я не оглядываюсь назад.

— Именно это ты и делаешь, — она громко выдыхает. — Я знаю тебя, Деми. Ты жила прошлым многие годы. И не так давно ты, наконец, начала жить дальше, а теперь это выглядит так, будто ты делаешь десять гигантских шагов назад. Я вижу это. Ты не хочешь говорить о Бруксе. По правде говоря, ты даже не выглядишь расстроенной по этому поводу. Я боюсь, что ты не понимаешь происходящее, и поэтому ищешь комфорт в неправильных местах.

Под неправильным местом однозначно имеется в виду только одно — Ройал.