Ну разумеется, волосы у тебя светлые, глаза голубые. Я подошёл и поинтересовался в полный голос, расценивать её слова как хамство или наплевать? Ты ответил – естественно, тоже не по-французски – что наплевать. И усмехнулся.

Продавщица так и окаменела, где стояла. Особенно когда хорошо меня рассмотрела: я ей дал возможность, только сперва плечом к тебе притёрся.

Ты спустя месяц сказал, что она дважды извинилась при твоих последующих визитах. Я только рукой махнул: ума-то ей случай вряд ли прибавил.

- Мобильник отключил? – спрашиваю тебя в спину, пока ты извлекаешь из холодильника пару салатов и рамэн.

- Ещё днём, – ты ставишь на стол соевый соус и салфетки. – У меня было рабочее настроение, поэтому я поставил режим, пропускающий только твои вызовы.

- Угу. Мой тоже отключи, если несложно, – я протираю бумажным полотенцем свою чашку, потом принимаюсь за твою.

- Сейчас.

Не люблю, когда звонят вечерами, вполне хватает того, что днём общаюсь. Ничего важного звонящие не скажут, а меня раздражают чужие попытки влезть в частное пространство. Я пересекаюсь с однокурсниками в университете, и довольно. Дома хочу быть с тобой. А об изменениях в расписании Валентин если что на почту пишет, я всегда перед сном е-мейлы просматриваю.

Правило отключать телефоны ты принял сразу, мы только оговорили час, после которого это делаем – чтоб ты мог сообщать, до какого времени доступен. Я поначалу усомнился, стоит ли, предложил тебе только звук выключать, но ты покачал головой. И, кажется, обрадовался.

- Рицка, где твой телефон? – ты вынимаешь из микроволновки лапшу, проверяешь, прогрелся ли густой бульон.

- Мм… в куртке вроде бы.

- Хорошо.

Ты выходишь в коридор, и я слышу, как знакомо хлопает раскрывающийся зонт. Точно, я забыл.

Наверное, ты вешаешь куртку на плечики, потому что задерживаешься дольше, чем нужно, чтоб вынуть из кармана мобильник. Потом входишь на кухню и задумчиво протягиваешь его мне:

- У тебя пропущенный вызов.

Раскладушка, которую ты мне купил в шестом классе, приказала долго жить после одного из боев. Вся электронная начинка стала железками. Я долго таскал дешёвый слайдер, не соглашаясь на нормальную замену: очень любил тот «Panasonic», жалко было. Ты меня еле уговорил взять первый смартфон. Я никак не решался, перебирал ассортимент интернет-магазинов, а потом ты устал ждать, потащил меня в технический гипермаркет и сам объяснился с консультантом. В итоге купили ещё карту памяти, я туда слил архив наших фотографий, и силиконовый чехол, чтоб телефон в пальцах не скользил. Брелок я снял с связки ключей от токийской квартиры. Сами ключи убрал, а голограмму с бабочкой взял. На новое кольцо вешать не стал, и без того увесистое.

Этот смартфон уже второй, но тоже «Samsung». Когда я его летом выбрал, ты сказал, что постоянство в привычках успокаивает.

Здесь нет подсветки, смс и пропущенные вызовы обозначаются в верхнем левом углу, и сейчас там красная трубка: непринятый звонок. Я пожимаю плечами, принимаю у тебя мобильный и разблокирую:

- Как всегда Клер.

Сбрасываю вызов и нажимаю на клавишу отключения. Ты распускаешь волосы, отводишь со лба чёлку:

- Может быть, что-то важное?

У Клер? Как же. Никак не выучит, что после девяти я вне зоны доступа, и всё.

- Не думаю. Давай ужинать? – Ты всё ещё смотришь на меня, взгляд непонятный. – Соби, что?

Ты неопределённо качаешь головой, забираешь отложенный на край стола телефон и кладёшь к своему. У тебя почти такой же, только модель старше. Я каждый раз позже тебя меняю, и пока ты меня убедишь, успевают апгрейд-версию выпустить.

- Ничего. Приятного аппетита.

- Угу, – я начинаю есть, как только ты садишься. Я дико голодный: чтение, в придачу на неродном языке, выматывает прямо физически. Если бы книги были на японском, другое дело, но перевод сперва найти надо, и не всегда он есть...

Почти не жуя проглатываю сразу треть своей порции: это ты ешь не только ртом, но и глазами, а я или ем – или уж не ем.

- Соби, что у нас с чаем?

- Сейчас заварим, – ты удивительно нежаден, даром что весь день не брал в рот ни крошки. – Каркадэ тебе не надоел?

- Он же кончился на прошлой неделе!

Ты слегка наклоняешь голову:

- Что ты. Я сразу купил.

- А мне не сказал?

- Сказал. Возможно, не на кухне, но…

Я киваю, возвращаясь к еде. Если не на кухне, то действительно могу не помнить. Я вообще наш холодильник и навесной шкаф представляю условно: в них есть всегда и всё, а когда чего-то нет, надо тебе напомнить.

Ума не приложу, когда ты успеваешь ходить по магазинам. В супермаркеты по выходным мы вместе выбираемся, но ты же еще и мелкие районные все знаешь наперечёт – где что продается и где лучше брать. На полуфабрикаты не соглашаешься.

- Как дела в университете? – ты ненавязчиво отнимаешь у меня бульонницу, пока я собираю последние кусочки мяса. Я не отдаю:

- Нормально. Но как надоела история философии, передать не могу!

- Ничего. Бесполезных сведений не бывает.

- Ещё как бывают, – я морщусь. Зайди речь о чём-то практически ценном, согласился бы, а так… – Все эти теории, в сущности, частные мнения. Их авторы даже с логикой не всегда дружили!

- Хм. По-моему, ты не вполне прав, – ты встаёшь. Вынимаешь из шкафа над мойкой пачку каркадэ, вскрываешь, выкидывая хрустящую обёртку, и обдаёшь кипятком чугунный чайник.

- А по мне, вся ценность этих идей в том, что в них впервые даны формулировки явлений и процессов, – я эту мысль давно обдумал, ты меня не собьёшь. – Может, я тоже дошёл бы до основных положений Ницше. Но он их озвучил раньше, и теперь я в любом случае могу стать только последователем!

И читателем. Правда, в шестом классе я его, кажется, иначе воспринимал. То ли понимал больше, то ли интересовался глубже. А теперь в голову приходит только не помню где вычитанная цитата: «Это одно отрешает от всех страданий, так выбирай: быструю смерть или долгую любовь».

Глупость ужасная.

Ты оборачиваешься и внимательно на меня смотришь. Что тебе, процитировать? А ты согласишься. Будто я сам не знаю.

- Если захочешь уйти в науку, полагаю, ты сможешь найти оригинальную тему. Рицка, чем ты расстроен?

Я смаргиваю и поспешно отворачиваюсь к опустевшей бульоннице, пока ты не вцепился в меня по-настоящему.

- Ничем, день выдался бестолковый. Две лекции непойми о чём, потом библиотека, плюс голова разболелась…

«Камень и тот проговаривается» – явно обо мне. Я подпираю кулаком подбородок, а ты ставишь свежезалитый чайник на пробковую подставку и опускаешься на табурет напротив меня. Будем спорить.

- Значит, мне не показалось, – ты вытягиваешь через стол руку и дотрагиваешься до моего виска. – Почему ты меня не позвал?

- Что тебя каждый раз дёргать? – я беру чашку. Ты очень крепко завариваешь, но я привык и теперь по-другому не люблю. Когда уже пить можно будет? – Решил, что само пройдёт.

- А теперь у тебя плохое настроение и нет сил, – возражаешь ты негромко, но решительно. – Рицка, в следующий раз, когда я почувствую, что что-то не так, я вмешаюсь сам.

- Ещё чего! – я перехватываю твоё запястье. – Не вздумай!

Не позволю я тебе лечить на расстоянии. Тебе это и на прямом контакте сложней чем мне, а уж через мыслеречь…

Ты хмуришься, голос по-прежнему упрямый:

- Я не хочу, чтобы тебе было плохо. И могу помочь. Что не так?

- Ничего, – я тяжело вздыхаю.

- У меня много силы, – добавляешь ты тихо, накрывая мою руку свободной ладонью. У меня пальцы разжимаются – и ты тут же соединяешь их со своими. – Ты очень щедро делишься.