В связи с этим обвинением находится откровение в той части тридцать третьей главы Корана, в которой делается различие между кровными родными и приемными, причем объявляется, что нет никакого греха в женитьбе на разведенной жене приемного сына. Это своевременное откровение успокоило правоверных, но, чтоб не было ни малейшей тени недовольства, Магомет взял назад свое усыновление и убедил Зайда называться, как в былое время, – Ибн Харетом, по имени своего родного отца. Прекрасная Зайнаб с тех пор гордилась своим превосходством над остальными женами пророка, выставляя на вид откровение, по которому ее брак являлся будто бы велением неба.

В числе арабских племен, решившихся поднять оружие против Магомета после его поражения при Ухуде, находились и мосталеки – могущественное племя, родственное курайшитам по происхождению. Магомет получил уведомление, что они под начальством князя их, ал-Харета, собрались, вооруженные, близ источников Мораиза в области Кедаид, милях в пяти от Красного моря. Он немедленно выступил во главе собранного отряда правоверных, причем к нему присоединилось несколько хазрадитов под начальством Абдаллаха ибн Обба. Благодаря быстроте своего шествия он врасплох напал на врага. Ал-Харет был в самом начале убит стрелой, пущенной из лука, и войско его после слабого сопротивления пустилось в бегство, причем убитых было немного. Двести пленных, пять тысяч овец и тысяча верблюдов были добычей этой легкой победы. В числе пленных находилась Барра, дочь ал-Харета, жена одного молодого араба из того же рода. При разделе добычи она выпала на жребий Табета ибн Рейза, потребовавшего за нее громадный выкуп. Пленница обратилась за посредничеством к Магомету, прося его убавить выкуп. Пророк взглянул на нее с вожделением, потому что она была очень красива. «Я могу сделать для тебя нечто лучшее, чем добиться убавки выкупа: будь моей женой». Красавица Барра охотно согласилась; выкуп за нее Табету заплатил пророк; родственники ее, доставшиеся по жребию Магомету, были освобождены; большинство из них обратились в ислам, и Барра, по возвращении Магомета в Медину, стала его женой.

После битвы войска столпились у источников Мораиза с целью утолить свою жажду. В тесноте произошла ссора между несколькими мухаджирами, или изгнанниками из Мекки, и хазрадитами, причем один из числа последних получил удар. Его товарищи бросились, чтоб отомстить за это оскорбление, и кровь неизбежно полилась бы, если б в это дело не вступился Магомет. Хазрадиты остались неудовлетворенными, и к ним примкнули другие недовольные из числа жителей Мекки. Абдаллах ибн Обба, старавшийся воспользоваться всяким случаем, враждебным возрастающему могуществу Магомета, собрал отдельно своих родичей и горожан и сказал им: «Вы видите, какие оскорбления вам приходится выносить из-за того, что вы дали приют этим беглым курайшитам. Вы приняли их в свои дома, отдали им свое добро; теперь они же обратились против вас и платят вам за все это унижениями и оскорблениями. Они норовят стать вашими господами даже в ваших собственных домах; но, клянусь Аллахом, по возвращении мы увидим, кто из нас сильнее».

Речь эта была тайно сообщена Магомету. Омар советовал ему разом отделаться от Абдаллаха, но пророк опасался возбудить месть родственников и приверженцев этого могущественного хазрадита. Чтоб не дать времени разыграться мятежу, он немедленно в самую жаркую пору дня повел войска обратно и продолжал идти и ночью, не останавливаясь вплоть до следующего полдня, когда усталые воины не в силах были думать ни о чем, кроме отдыха.

По возвращении в Медину он призвал Абдаллаха и потребовал у него отчета в его мятежных речах. Абдаллах подло отрицал их и называл лжецом человека, сообщившего об этом Магомету. Но последнему было видение с неба, подтвердившее это обвинение против Абдаллаха и его приверженцев. «Таковы эти люди, – читаем в Коране, – говорящие обитателям Медины: не делайте ничего для беглецов, являющихся приверженцами пророка Бога, чтоб заставить их отступить от него. Они говорят, что, вернувшись в Медину, наиболее достойные изгонят недостойных. Да покарает их Бог, так как они отвернулись от истины».

Некоторые из друзей Абдаллаха, убедившись этим откровением, советовали ему просить прощения у пророка, но он отверг их совет: «Вы уже уговорили меня оказать этому человеку содействие и дружбу, а теперь вы хотели бы, чтоб я пал ниц перед ним».

Ничто не в силах было убедить его, что Магомет – не идолопоклонник в душе и что все его откровения не обман и не ложь. Он считал его опасным соперником и искал всеми средствами досадить и повредить ему. Этой беспощадной ненависти приписывают скандальную историю, которую он распустил относительно Аиши, любимой жены пророка.

У Магомета было в обычае всегда во всех его экспедициях иметь одну из жен с собою как товарища и утешителя; бралась та из жен, на которую выпадал жребий; и при только что описанном походе ему сопутствовала Аиша. Она ехала на носилках, кругом завешанных и помещавшихся на спине верблюда, которого вел один из служителей Магомета. Когда войско возвращалось обратно и остановилось однажды для привала, служители Аиши удивились, найдя, что на носилках никого не было. Прежде чем они успели прийти в себя от удивления, она явилась на верблюде, которого вел молодой юноша по имени Сафван ибн ал-Моаттель. Об этом обстоятельстве узнал Абдаллах и, вернувшись в Медину, разгласил его, утверждая, что Аиша виновна в преступной связи с юношей Сафваном.

Историю эту жадно подхватила Хамна, сестра прекрасной Зайнаб, на которой Магомет недавно женился; она старалась всюду распространять ее в надежде, что это будет выгодно сестре и послужит во вред Аише, ее смертельной сопернице; точно так же об этом всюду разглашал и Мистак, родственник Абу Бакра, а поэт по имени Хасан составил на эту тему сатиру, написанную стихами.

Прошло несколько времени, прежде чем Аиша узнала о скандале, распущенном на ее счет. Болезнь по возвращении в Медину приковала ее к дому, и никто не решился передать ей о том, в чем ее обвиняли. Она замечала, однако, что пророк угрюм, молчалив и не так нежен к ней, как был прежде.

Оправившись от болезни, она с ужасом узнала об обвинении, возводимом на нее, и утверждала свою невиновность. Вот каким образом она объяснила всю эту историю.

Армия при обратном шествии расположилась лагерем недалеко от Медины, когда вдруг ночью отдан был приказ идти дальше. Служители, по обыкновению, подвели к палатке Лиши верблюда и, поставив носилки на землю, удалились в ожидании, пока она сядет на них. Собираясь сесть, она заметила, что забыла свое ожерелье, и вернулась в палатку искать его. Тем временем служители поместили носилки на верблюда и быстро повели его, не замечая, что в носилках никого не было. Когда она, отыскав ожерелье, вернулась, верблюд уже был уведен и войско ушло; тогда она закуталась в плащ и села в надежде, что ее отсутствие заметят и пришлют кого-нибудь отыскивать ее.

Пока она так сидела, молодой араб Сафван ибн ал-Моаттель, состоявший в арьергарде, проходя, узнал ее и приветствовал, по обычаю мусульман, следующими словами: «Богу мы принадлежим и к Богу должны возвратиться! Почему ты, жена пророка, осталась позади?»

Аиша ничего не отвечала, но плотнее прикрыла лицо покрывалом. Тогда Сафван слез с коня, помог ей взобраться на верблюда и, взяв последнего за повод, поспешил догнать остальных; однако солнце уже взошло, когда им это удалось близ самых стен Медины.

Это объяснение Аиши, подтвержденное Сафваном ибн ал-Моаттелем, казалось вполне удовлетворительным для ее родителей и честных друзей, но поднято было на смех «лицемерами» – Абдаллахом и его приверженцами. Что касается Аиши, то она с грустью в сердце затворилась в своем жилище, отказывалась от всякой пищи и проливала горькие слезы день и ночь.