Сторож проснулся. Проснулся и Прюдом и кинулся на веранду. Перед ним стояла иная, незнакомая ему львица. Казалось, она выросла за эти несколько часов. Уара трепетала. Ее задние лапы словно искали точку опоры для решительного прыжка. Передние лапы то резко поднимались, то мягко опускались, словно она ступала по колючим зарослям. Уара не замечала ни хозяина, ласково звавшего ее по имени, ни балюстрады, ни презренной веревки. Ее взор был прикован к чернеющей опушке леса.

Все более властно звучал голос львов. Они готовы были вступить в кровавую битву из-за львицы и меряли друг друга взглядом, то припадая к земле, то подпрыгивая в волнах кустарника. Они призывали Уару повиноваться извечному долгу львицы и снова признать над собой древний закон джунглей, который она нарушила, покорившись человеку. Казалось, джунгли напряженно ждали развязки драмы львиной любви.

— Ну, в чем дело, Уара?

Властно упал голос Прюдома. Его руки опустились на загривок львицы. Словно пробудившись от сна, Уара быстро повернула голову. В полумгле веранды ее глаза вспыхнули зеленоватым огнем. Она увидала своего хозяина. Мощная фигура зверя медленно склонилась перед человеком. Уара легла у ног хозяина. Хвост ее был напряженно выпрямлен, вытянутые передние лапы сложены.

— Сторож! — зычно крикнул Прюдом.

— Я здесь, хозяин. — Силуэт чернокожего четко выступил на фоне залитого луной двора.

— Что случилось? Приходил кто-нибудь?

— Никого нет, хозяин. Это просто львы. Они зовут Уару. Разрази меня гром, если она не слушает этих мерзавцев!

Прюдом сбегал в спальню, схватил ружье, стоявшее наготове заряженным, и, подбежав к балюстраде, прицелился в сторону львиного рева. Прогремел выстрел. Пуля со свистом пронизала лунную мглу. Долго перекатывало эхо рокочущие отзвуки по долине.

Ворчание смолкло. Но лишь на мгновение. Снова полились львиные рулады. Внезапно львица вскочила на ноги и метнулась в сторону хозяина, натянув веревку. Прюдом наклонился над ней и ласково почесал ей возле глаз, подбородок и основание хвоста.

— Ну, будет тебе, Уара, ложись.

Львица лизала босые ноги хозяина.

Потом она повалилась на спину, задрала все четыре лапы и дала погладить себя по животу.

А между тем на фоне клубящихся джунглей истаивали смутные движущиеся силуэты. Последние вопли долетали до человеческого жилья, и в них звучала угроза и гнев отвергнутой любви…

Клетка — три кубических метра, наклонный пол, потолок на высоте поднятой руки, грязно-желтые стены, мощные железные прутья. За решоткой, уткнув голову в лапы, неподвижно лежит поджарая львица. Это Уара. Как попала она сюда?

На четвертый год своего пребывания в африканских дебрях Прюдом начал испытывать приступы острой тоски по родине, по культурной жизни. Негры бобо и любимые звери перестали развлекать его. Научная работа как-то не клеилась. Все чаще в его воображении вставали залитые огнями улицы Парижа, бородатые серьезные лица профессоров, аудитории Сорбонны. А тут еще пришло письмо от той, которую все эти три года он напрасно силился забыть: от худенькой гибкой женщины с движениями кошки и душными, как тропическая ночь, глазами. Она была его невестой, но внезапно порвала с ним и с наукой, которой так увлекалась, и вышла замуж за богатого рантье, обладателя приморской виллы, покладистого нрава и круглого брюшка под вырезной жилеткой. Измена невесты и была отчасти причиной внезапного разрыва Прюдома с культурным миром и его бегства в Африку.

Теперь Генриетта писала, что развелась со своим рантье, который наскучил ей до тошноты. Она снова свободна и жаждет отдаться научной работе. Она давно поняла, что любила одного Прюдома. И если он…

Письмо это прозвучало как властный призыв из другого мира. Прюдом спешно сложил свои вещи, поселил в бунгало чернокожих слуг и двинулся в Алжир, захватив с собой Уару. В Алжире он расстался с Уарой, подарив ее своему приятелю, колониальному чиновнику. Нечего было и думать везти зверя в Париж.

Прюдом собирался начать новую жизнь, в которой не было места его любимице. С болью в сердце простился он с Уарой.

Покидая берега Алжира, он долго смотрел на белый домик чиновника, где поселилась львица…

Через несколько месяцев угодливый чиновник подарил Уару губернатору, а меценат-губернатор принес львицу в дар Парижскому зоопарку. И вот Уара очутилась в тесной клетке на палубе парохода. Волны укачивали ее, пассажиры с тупым любопытством глазели на хищника. Прищуренными глазами глядела Уара на уплывавшую в даль буйную зелень алжирских берегов и думала свою крепкую звериную думу.

И вот Уара стала соседкой гиены, подаренной французскому правительству вождем племени кабилов, и бурого медведя с облезшей шерстью. Она не имеет общения с этими зверями, будучи иной породы. Но она знает, что несколько поодаль обитают львы, присутствие которых она слышит и чует.

Она живет на берегах Сены, в одной из двадцати ниш обширного зала. Скучные дорические колонны разделяют ниши, подпирая безнадежно серый потолок. На некоторых колоннах надписи:

«Запрещается дразнить животных». Над клеткой Уары стоит:

Ранняя весна. На улицах солнце и слякоть. Молодая львица с короткими конусообразными клыками мечется по клетке, то-и-дело бросаясь на решотку в напрасной надежде найти выход к солнцу и свободе. Праздная толпа проходит мимо клеток.　

«Felis lео»…

Дети бросают сахар медведям к великому удовольствию старичков, вооруженных тростями и зонтами, нянек и мамаш.

На других колоннах написано:

Надписи, надписи, надписи… Ржавые решотки, дремлющий сторож на скамейке…

О, эти ржавые клетки, современники керосиновой лампы и сальной свечи! Зловонные, душные звериные тюрьмы. Перед ними проходят вереницы человеческих лиц, юных, сияющих здоровьем, и сморщенных, испитых, изгрызенных недугом. Сотни глаз, искристых, свинцово тусклых, воспаленных, хищных, шарят по клеткам, ощупывая зверей.

Молодая львица порою бросает любопытный взгляд на толпу праздных буржуа Она издает легкое рычание, она зовет, чтобы с нею поиграли. Но толпа не понимает львицу. В сытом самодовольстве, защищенная решотками, она издевается над беспомощным зверем.

Идиотское бахвальство перед узником! Буржуа поддразнивают хищников. Им кажется, будто они глядят на фотографию крупного убийцы, украшающую первую страницу газеты.

Уара не совершила никакого преступления. А, между тем, она здесь, в этой тюрьме, выставлена на потеху зевакам.

Уже давно прекратила она акробатические упражнения, которые еще не успели надоесть молодому льву, отделенному от нее четырьмя нишами. Она не набрасывается больше на воображаемого врага. Ей надоело упорное мелькание перед клеткой этих людей, которых она не может обнюхать и с которыми нельзя поиграть…

Вначале Уара не понимала, что с ней случилось. Ока думала, что ее пребывание здесь такой же этап, как и переезд на пароходе, что скоро ее выпустят из клетки, снова наденут ошейник и отведут в дом хозяина, в веселый дом с широкой верандой, залитой горячим золотым солнцем… Потом ею овладела скука: однообразная еда, ежедневные переходы из дневной клетки в ночную и обратно, желтые стены, решотки, неподвижная даль за окном… И в сердце львицы возникло неудержимое желание увидать хозяина. Она ждала его день и ночь, жадно присматриваясь к толпе посетителей. Вытянув лапы между прутьями, чтобы хоть немного увеличить площадь, отведенную ей людьми, и полузакрыв глаза, Уара прислушивалась к говору толпы: не послышится ли среди трескотни пошлых голосов дорогой ей свежий властный голос.