ребенком по палате как по раскаленным углям.

Скирни вошла и тут же строго сказала:

- Прекрати истерику. Успокойся.

Ассоль смолкла.

- Дай сюда.

Она протянула девочку на окаменевших руках.

Жена отца стояла как богиня, высокая, статная, в белом халате и белом чепчике на

темных волосах, и от этой женщины сейчас зависело всё, вся жизнь. Она взяла Руфалину,

взглянула на нее и положила на стол.

- Что ты хочешь чтобы я сделала?

- Помоги ей, Скирни. Ей плохо!

- Уже нет. Она мертва.

- Как? Как это?!

- Чего ты хочешь, Ассоль? Кажется, ты сделала всё, чтобы именно это и произошло.

- Нет! Неправда!

- Ребенок умер, - услышала она, - я тебе сочувствую, но исправить уже ничего нельзя.

- Скирни, - взмолилась Ассоль, - ну, пожалуйста!

– 269 –

КНИГА 5 – ЗАВЕЩАНИЕ МАЛОГО ЛЬВА. Часть 3 – Мать Медуза

- Что пожалуйста?

- Как что? Оживи ее, Скирни!

- Ассоль, ты что?

- Ну, прошу тебя! Ты же всё можешь!

- Я?

- Ну прости меня! Прости, Скирни! Я дура! Я такая вот дура! Прости! Ну помоги мне!

- Ассоль, пойми, она умерла.

Ассоль не могла этого слышать. У нее такая дикая боль появилась в сердце, как будто его

подцепили крюком как рыбу и вытаскивают из грудной клетки, и она не представляла, как с

этой болью можно прожить хотя бы час. Она упала на колени, обнимая Скирни за ноги.

- Пресветлый! Ну что тебе стоит! Ну спаси ее! Ты же всё можешь!

- Встань, девочка, - та попыталась ее поднять, - тут и Пресветлый тебе не поможет, не то

что я. Есть вещи, которые нужно просто принять. Слышишь? Я не могу ее воскресить при

всем желании. Я могу тебе только сказать в утешение, что у тебя еще будет другая дочка,

здоровенькая, если ты, конечно, захочешь.

- Я хочу эту! - орала Ассоль, - эту! Она моя! Руфалина!!!

Она снова кинулась к ребенку, потом к дверям, потом назад… потом ее держали трое или

четверо врачей, а потом, когда уже пришел отец, она сидела у Скирни на коленях и рыдала ей

в плечо от невыносимой боли.

Леций был прямо в своей домашней футболке, синей с белой полосой, взлохмаченный и

не выспавшийся. Его явно только что разбудили. Ассоль взглянула на него и поняла, что не

может на него смотреть: ей стыдно. Ей стыдно за всё, что она делала, за каждую минуту

своей жизни. Она снова уткнулась Скирни в плечо.

Отец молча подошел к столу, посмотрел на ребенка, ужаснулся наверняка, какая у него

внучка, и от этого ее, даже мертвую, стало еще жальче.

- Она красавица, - всхлипнула Ассоль.

- Господи, ты боже мой…

- Молчи, папа! Она лучше всех!

- Не стоит так убиваться, детка, - вздохнул он, - судя по чешуйкам, она была от Ящера.

- И пусть!

- Иначе она бы тебя убила в конце концов. Всё к лучшему, Ассоль, поверь мне.

- Не хотела она меня убивать! Она просто узнать хотела, за что я ее так…

- Что, так и спросила?

- Она смотрела на меня. Смотрела, понимаешь? А я подумала - подрастешь, скажу. А она

не подрастет! И никогда уже не простит меня, никогда!

- Они еще слепые, Ассоль. Тебе показалось. Правда, Скирни?

- Да-да, - подтвердила Скирни, - слепые, - но, кажется, не очень-то была в этом уверена.

Отец взял ее на руки и перенес на кровать. Она уткнулась лицом в подушку и сделала

вид, что уснула. Ей не хотелось говорить - всё уж было сказано, ей не хотелось слышать

утешения - их быть не могло. Случилось ужасное - в этой вселенной, в этом мире умер ее

ребенок.

- Бедняжка, - искренне пожалела ее Скирни, - даже не думала, что она так всё воспримет.

- Да мы больны жалостью. У нас это наследственное.

- Я знаю.

Кажется, они обнимались. Обычно Ассоль бесило, что он не упускал случая обнять свою

новую жену, что он вообще на ней женился, а теперь ей было всё рано. Не ее это было дело.

А ее дело было любить свою несчастную девочку и страдать от своей дури.

- Что будем с тельцем делать?

- Как что? Похороним на семейном кладбище, устроим поминки. Ты же видишь, у нее

это всерьез.

- Вообще-то и рожала она по-настоящему. Как все женщины.

- Без тебя?

- Без меня. Предпочла помучиться, лишь бы меня не видеть, - Скирни вздохнула, - по

этой же причине я не вижу тут ее мать. Это у вас тоже наследственное? Гордыня

непомерная… Где Ингерда? Почему ее здесь нет? Ей же сообщили, что дочка скоро родит?

– 270 –

КНИГА 5 – ЗАВЕЩАНИЕ МАЛОГО ЛЬВА. Часть 3 – Мать Медуза

- Разумеется она знает.

- И что? У нее появилась новая морщинка или лишний килограмм, поэтому она не

может тут показаться? Или до такой степени не приемлет меня?

- Раньше ты не была такой жесткой, Скирни.

- Да просто девочку жалко. Я бы на твоем месте приволокла ее мать сюда силой! Это ее

дочь или не ее? У девочки душа болит. Это не лечится. Ей очень плохо, и ей сейчас ничто не

поможет, кроме ласки.

- А тебе? Приятно будет видеть тут Ингерду?

- Господи, Леций! Разве обо мне речь? Спасайте своего ребенка!

Ассоль с трудом сдерживала рыдание.

- Хорошо, - вздохнул отец, - я так и сделаю, если ты мне пообещаешь кое-что.

- Что же?

- Ты ни на секунду не усомнишься, что я тебя люблю.

- Обещаю, - просто сказала Скирни, - даже не думай об этом. У тебя забот что ли мало?

- Знаю я вас - женщин…

- Успокойся, я не собираюсь делить тебя с Ингердой. И не собираюсь перед ней

оправдываться: я ничего у нее не украла. Я вообще не собираюсь с ней эту тему обсуждать.

Меня волнует девочка и ее, надеюсь, тоже. Вот и всё.

- А меня волнуешь ты.

Кажется, он снова ее обнял, кажется, даже целовал, а Ассоль не испытывала никакой

ревности, ей было всё равно, кто кого любит, и кто у кого чего украл, даже где мама. У нее

умерла дочка, беспомощная, крошечная, несчастная, и убила ее она сама своими страстями и

своей неуемной дурью. И как ни кричи, как ни кайся, как ни метайся по всей галактике в

яростной «голубой плазме», ее уже не вернуть.

Ассоль думала, что никто никогда в жизни не испытывал такого горя, такой глубины

отчаяния и боли, как она, ни у кого не случалось в жизни такой чудовищной ситуации, и

никто не смог бы даже представить, что она чувствует сейчас. Потому что такой дуры во

вселенной еще не было!

- Жаль, что Эдгара сейчас нет, - сказал отец, поправляя на ней одеяло, - он бы ее хоть

рассмешил…

**********************

Все дома в поселке Радужном давно уж обновились, прибавили этажей, пристроили

модные башенки, обзавелись внешними разводными куполами на случай непогоды, и только

их домик стоял заброшенный и немодный, но такой милый, что щемило сердце.

Поздняя осень царила в северной Лесовии, поздняя осень царила в душе. Ингерда

сидела на крылечке в теплой потертой куртке и валенках и не могла понять одну простую

вещь - куда уходит молодость? Куда вообще всё уходит? Дом-то стоит. Тогда где всё

остальное? Где отец с его заботой и жесткостью? Где юный Ольгерд, романтичный,

влюбчивый, горячный, всегда готовый с ней поссориться? Где маленький Эдгар, вечно

сующий везде свой острый носик? Где подруги? Где приятели и поклонники? Где эти люди,

где голоса, где лица? Где наконец она сама, любимая дочка, сестра, жена, самая красивая

женщина Лесовии и Пьеллы?

Только что всё было, вот как вчера, а теперь даже вслед не махнешь этому уплывшему

кораблю, он далеко-далеко…

Осенние яблоки ароматно и вдохновенно пахли в прихожей на диванчике. Она взяла

одно и сунула в карман куртки. Из зеркала на нее взглянула усталая, осунувшаяся, с мешками

под глазами тетка без всякого подобия прически. Видел бы папа свою принцессу! У

принцессы дрябнут мышцы, у принцессы намечается второй подбородок, у принцессы растет