Снова раздались удары молотком, и облака пыли, только что улегшейся, поднялись вновь, окутывая все подземелье темно-серым налетом. Ронделль устраивал тем временем освещение. Вскоре зажглось несколько больших и маленьких ламп, прикрепленных к стенам.

В два часа ночи часть стены была проломана. Каждый взял лампу и заглянул вовнутрь. Комната была четыре метра в ширину и шесть в длину. В ней находилась колесница фараона и мебель из дворца. То тут, то там поблескивали золотые украшения. Посередине комнаты и по стенам стояли сундуки, более богато украшенные, чем предыдущие.

Швиль первый вошел в комнату, но никто не последовал за ним. Смерть инженера Аргунова была еще слишком свежа в памяти: хотя об этом никто не говорил, но все знали, что он первым схватил золото.

Ни у кого не находилось мужества испытать невидимого бога мести. Швиль осмотрел роскошную колесницу, выложенную толстыми пластинами золота, с колесами из черного дерева, украшенными слоновой костью. Он совершенно погрузился в ее подробный осмотр, как вдруг подземелье потряс страшный гул. Лампа выпала у него из рук и с треском потухла. Послышались громкие крики и стоны. Швиль быстро пришел в себя, бросившись в направлении, откуда раздались крики. При свете горевших в соседнем помещении ламп он не мог, однако, ничего рассмотреть в первую минуту, так как пыль густым облаком стояла в воздухе. Но он угадывал, что произошло ужасное несчастье и, по-видимому, не ошибался. Когда пыль улеглась, все стало ясно. Пока он осматривал экипаж, рухнул потолок.

Отдельные крики становились все громче. В куче щебня и камней Швиль не мог ничего рассмотреть: очевидно, под обломками находились люди.

Он начал лихорадочно работать и вскоре освободил одного. Его невозможно было узнать, потому что кровь, которая все время текла из его носа, покрыла все лицо.

– Де Кастелло? – спросил Швиль.

– Нет, Ллойд, – гласил ответ. Швиль довел шатающегося Ллойда до коридора и принялся рыть дальше, пока не нашел Кастелло. Взяв последнего под мышки, он собирался уже вытащить и его, как вдруг тот дико закричал.

– Не тяните, я ранен, у меня безумная боль в ногах.

Оказалось, что у него были сломаны обе ноги.

Швиль оттащил несчастного в сторону и затем снова схватился за лопату. Теперь из кучи щебня вылез Ронделль и на четвереньках отполз в сторону. На плече у него была зияющая рана. Швиль увидел руку, судорожно дергавшую пальцами. Изо всей силы навалился на камни и отодвинул их в сторону. Вскоре ему удалось вытащить доктора Пионтковского, который едва дышал.

– Кислороду, Ронделль, вы не даете нам ничего! – заревел Швиль.

В эти минуты, когда дело шло о человеческой жизни, он мало задумывался над тем, что этим замечанием только ухудшит и без того скверные отношения между собою и Ронделлем. Но тот, видимо, понял волнение археолога и без противоречий выполнил все, что ему было приказано.

– Все здесь? – спросил Швиль, пересчитывая присутствующих.

– Нет Юргенсена, – ответили Ронделль и доктор Пионтковский.

Швиль снова схватился за лопату. После напряженной работы он нашел отсутствующего: тот лежал под всем грузом камней. Не нужно было тщательного исследования, чтобы установить, что он мертв.

На черепе виднелись многочисленные раны, и все лицо было залито кровью.

– Теперь у нас два трупа. Гробница фараонов будет и нашей могилой, – с горечью произнес Швиль, обращаясь к Ллойду, и прибавил: – Ведь вы были посланы сюда только потому, что являлись инженером: разве вы не могли предвидеть несчастья?

Ллойд ничего не ответил: он еще не пришел в себя и, тяжело дыша, прислонился к стене.

– Вы верите, Швиль, что фараоны мстят? – спросил доктор. Остальные с напряжением ждали ответа.

– Я не могу с уверенностью утверждать этого, но твердо верю, что здесь, под землей, есть какие-то влияния, от которых мы страдаем. Есть совершенно непонятные вещи, которых никто не может объяснить. Я бы не удивился, если никто из нас не увидел бы больше дневного света. Может быть, мы все останемся здесь, – спокойно заключил Швиль.

Его ответ поразил всех, как ударом грома, а небрежность, с которой он произнес это, была еще удивительнее слов. Его ответ был предостережением судьбы. Долго длилось молчание, прерываемое только стонами де Кастелло. У несчастного были сломаны обе ноги, и доктор Пионтковский накладывал ему перевязку.

– Заткните глотку, Швиль, – взревел вдруг неожиданно Ронделль. – Вы хотите нагнать на нас страх! Я знаю, во что вы метите. Я вас застрелю, как собаку; если вы будете влиять своей ерундой на других!

Кровь бросилась Швилю в лицо. Прищурив глаза, он презрительно посмотрел на своего противника, потом на остальных и ответил, холодно улыбаясь:

– Если вы меня застрелите, то это ничего не изменит, господин Ронделль. Может быть, даже вы в таком случае еще скорее погибнете здесь, потому что мое предположение о мести фараонов только оправдается. Я не боюсь смерти, господин Ронделль, заметьте это. Если я так говорю, то только потому, что единственный среди вас, который не потерял головы из-за золота. Да, господа, я единственный, который в состояний еще думать. Я не боюсь ни вас, ни Марлен и не скрываю этого. Что вы теперь скажете, господин Ронделль?

Ронделль ничего не ответил и остальные тоже промолчали. Но теперь Швиль знал, что конфликт стал открытым. Может быть, это даже лучше. Трое исключались: Аргунов и Юргенсен были трупами, а де Кастелло с раздробленными ногами был так же безопасен, как и мертвые. Значит, у него оставалось только три противника. Это сознание придавало ему мужества, и, несмотря на усталость, он еще не чувствовал себя разбитым. Наоборот, ему казалось, что он вполне подготовлен к борьбе и всячески подстегивал себя, чтобы сохранить оптимизм.

– Ну, господа, нам надо работать, нам необходимо новое помещение, иначе мы задохнемся. Господин Ронделль, пустите кислород. Надо также предпринять что-нибудь с трупами, иначе они погубят нас своим разложением. Я предлагаю засыпать обоих щебнем и заложить камнями, которых у нас более чем достаточно. Вперед, господа, положение очень серьезное, – сказал Швиль и, не ожидая ответа, схватился за лопату. Остальные принялись помогать ему. Незримая сила исходила от Швиля, и они не могли противостоять ей. Они против своего желания вынуждены были признать, что он единственный среди них, который еще не потерял головы.

Вскоре в коридоре вырос маленький холмик, под которым лежали Аргунов и Юргенсен. Оставшиеся в живых постояли еще несколько минут с лопатами в руках в скорбном молчании, с опущенными головами у могилы товарищей. Только де Кастелло, беспрерывно стонавший от боли, лежал в соседней комнате при слабом свете одной лампочки.

– Итак, то, что умерло, должно быть похоронено. Мы, живые еще, должны приложить все усилия к тому, чтобы продержаться, – вывел Швиль своих товарищей из подавленного состояния. И снова все, повинуясь ему без возражений, взялись за лопаты.

Кислород, предоставленный Ронделлем, облегчил работу и постепенно поднял настроение.

Пионтковский многозначительно отвел Швиля в сторону.

– С де Кастелло дело обстоит плохо, – заметил он, – у него невыносимые боли.

– Разве нельзя ничем помочь? – спросил Швиль, искренне озабоченный.

– К сожалению, нет. Одну ногу в сущности, необходимо сразу ампутировать, иначе возникает опасность заражения крови.

– Вы сказали ему?

– Нет, не вижу смысла, если ничего нельзя предпринять…

– Хорошо, предоставим его судьбе. В конце концов он может страдать только до тех пор, пока это будет возможно.

– А потом? – спросил доктор.

Швиль не ответил, но его пристальный, упорный взгляд был красноречивее слов.

Затем они вернулись в только что открытое помещение, где Ронделль и Ллойд срывали золотые украшения с колесницы. Доктор тоже принялся за работу. При каждом рывке, уничтожающем сокровище, археолог чувствовал тупую боль, но он утешал себя мыслью о том, что главные сокровища были еще далеки от варварских и жадных рук. Точный план на древнем папирусе был у него. Только он единственный знал, где находится золотой клад и сокровищница. У него не было еще определенного плана, но возмущение, нараставшее в нем все больше и больше, могло побудить его на неожиданный шаг.