— Вот он — врач, а третий наш товарищ — животновод. Смех в зале становится громче.

Лысый толстяк, утирая мокрые глаза от слез, стонет тоненьким голоском:

— Ох, не могу! Я, говорит, архитектор… А то еще, бывает, пожарными представляются… Ох, комик!

Нестратов, обернувшись к Чижову, яростно цедит сквозь зубы:

— Это все твои дурацкие шутки… Что делать?

Чижов подходит ближе.

— А я откуда знаю, что делать? Что я — конферансье, что ли?

Лапин тоже подходит. Он очень напуган. Растерявшись окончательно, друзья забывают, что на них смотрит зал, и сбиваются в кружок.

— Скандал, — бормочет Лапин.

— Надо быстро что-то придумать! — шепчет Чижов и, обернувшись, посылает залу обаятельную улыбку. — Ей-богу, намнут нам шею и будут глубоко правы.

На сидящих в зале зрителей все происходящее на сцене производит впечатление заранее отрепетированного номера. Разыгрывается довольно сложная пантомима, из которой явствует, что Нестратов негодует. Он вне себя. Он даже показывает Чижову кулак.

— Ох, дает! — восхищается матросик.

В это мгновенье Нестратов, махнув рукой, пытается удрать со сцены. Но попытка покинуть друзей в тяжелом положении не удается — Лапин и Чижов перехватывают его по дороге и тащат обратно.

Смех в зале усиливается.

Чижов с мужеством отчаяния выходит вперед, к рампе.

— Друзья мои! — кричит он. — Я один во всем виноват! Вяжите меня, но дайте рассказать правду…

Гром аплодисментов прерывает его речь.

— Ладно, — свирепо говорит Чижов, — тем хуже для вас. — Он обращается к Лапину: — Следи за Василием, чтобы не сбежал! — И скрывается за кулисами.

Воцаряется полная тишина.

Лапин и Нестратов стоят окончательно растерянные. Через секунду появляется Чижов. В руках у него гитара. Он лукаво подмигивает Нестратову и передает гитару Лапину:

— Вспомним-ка молодость! Авось пронесет!

И Чижов запевает:

Мы вам расскажем, как мы засели,

Как мы однажды сели на мели,

Плыли, плыли, вдруг — остановка,

Скажем прямо: очень неловко.

Нестратов выступает вперед, подбоченивается и важно, с укоризной, по-нестратовеки, смотрит на друзей:

Хуже на свете нет положенья,

Чем человеку сесть без движенья.

Ох ты, ух ты, — скучно и сыро,

Ох ты, ух ты, — ждать нам буксира.

Лапин грустно поет:

С этого места, как говорится,

Вверх не подняться, вниз не спуститься,

Ох ты, ух ты, — некуда, братцы,

Ох ты, ух ты, — с мели податься.

Слушает затаив дыхание веснушчатый матросик. Лысый толстяк цокает языком.

— Хороши артисты!

Чижов выхватывает гитару из рук Лапина и с азартом продолжает:

Чайки над нами весело вьются,

Рыбы под нами громко смеются.

Лапин взмахивает рукой, и зал подхватывает:

Ха-ха, ха-ха,

Плещется речка,

Ха-ха, ха-ха,

Ну и местечко!

Друзья заканчивают песню:

Если придется плыть вам по свету,

Не забывайте песенку эту.

В каждом деле, двигаясь к цели,

Надо всюду видеть все мели

^[1]

.

* * *

Пристань. Луна над Камой.

Окруженные шумной толпой провожающих, друзья стоят у готового к отплытию плота.

— Огромное вам спасибо!

— Приезжайте к нам!

— Обязательно приезжайте!

Захмелевший Нестратов, обнимая за плечи седоволосого речника, говорит несвязно, но торжественно:

— А знаете ли вы, дорогой мой Иван Ильич, что такое архитектура? Это музыка, застывшая в камне! Да, да! Что может быть прекраснее человеческой мысли, воплощенной в точном, великолепном здании?

Друзья пытаются унять расходившегося Нестратова, но он, увлеченный собственными мыслями, уже не говорит, а почти кричит в полный голос:

— И не верьте вы этим болтунам, этим горе-новаторам — Ллойду, Гропперу и прочим. Они, видите ли, выдумали теорию о распаде города. Они мечтают о том, чтобы человек, как одинокий затравленный волк, строил себе жилище вдали от других людей… А мы говорим, что это чепуха!

Веснушчатый матросик так же, как и на концерте, глядя прямо в рот Нестратову, шепчет:

— Вот дает! Вот это дает!

Нестратов взмахивает рукой и торжественно заканчивает:

— Вся наша советская наука о градостроительстве утверждает, что это чепуха! Мы мечтаем о великолепнейших белых городах в зеленом кольце садов, которые украсят нашу землю…

— Василий Васильевич! — очень вежливо, но с металлическими нотками в голосе, говорит Лапин. — Нам пора. То есть я хочу сказать — пора и честь знать.

И снова слышится со всех сторон:

— До свидания, товарищи!

— Спасибо вам!

Плот медленно отчаливает от пристани Кошайска.

Нестратов, сложив ладони рупором, кричит:

— Товарищи, вы меня поняли? Прекрасные города на прекрасной земле — вот наша цель!

* * *

Отдышавшись, он садится, благодушно смотрит на Лапина и Чижова:

— По-моему, они остались очень довольны нашим концертом. Вы не находите?

— О концерте и о поведении некоторых его участников мы поговорим после, — холодно отвечает Лапин. — А сейчас мы с Чижиком идем спать. Ты сегодня дежуришь, капитан. Не вздумай нас будить раньше, чем… А где, кстати, у нас следующая остановка?

Нестратов достает из кармана пиджака географическую карту, потертую на сгибах, испещренную какими-то стрелками, крестиками и кружочками. Лапин с карандашом в руке склоняется над картой:

— Кошайск, стало быть, мы проехали… — Он ставит на карте кружочек. Затем следует Гарусино — зерносовхоз, там задерживаться нет смысла. — На карте появляется крестик. — А вот в Тугурбае…

— А вот в Тугурбае… — перебивает Чижов и неожиданно замолкает.

— Что — в Тугурбае? — вопросительно смотрит на него Нестратов.

— Приплывем — поглядишь! — загадочно усмехается Чижов. — Пошли спать, Александр Федорович! Чижов и Лапин уходят в шалаш. Нестратов смотрит им вслед.

— Братцы! А, братцы! А что будет в Тугурбае?

Лапин и Чижов не отзываются.

— Эх! — горестно вздыхает Нестратов. — И поговорить-то человеку не с кем!

Он ложится, закинув руки под голову, вытягивает длинные ноги и не замечает, как сталкивает в воду новые тапочки Чижова. Тапочки булькают, переворачиваются и камнем идут ко дну.

Медленно плывет по течению плот.

12

Вывеска:

«УПРАВЛЕНИЕ СТРОИТЕЛЬСТВА ТУГУРБАЯ»

За окном громыхают мощные землеройные машины, гудят механические пилы, перекликаются в лесах звонкие голоса.

В конторе строительства, несмотря на ранний час, полно народу.

Как и в приемной Нестратова, люди ожидают терпеливо и безнадежно, курят, снова и снова перечитывают развешанные по стенам плакаты с тоскливыми изречениями:

«Без дела — не входи», «Излагай вопрос ясно и четко», «Экономь свое и чужое время».

Все эти плакаты написаны от руки, и только один, отпечатанный типографским способом, злобно предупреждает: