Он было шагнул к двери, но потом обернулся и сказал:

   — Ты мне дорога, Марьюшка, помни это. Я тебя не оставлю, что бы ни случилось. В походе будь рядом, дабы мог тебя достать во всякое время.

Она вдруг осмелилась и спросила:

   — Государь, а царица?

Он усмехнулся:

   — Что тебе до царицы. Ты ныне моя царица. А свою я выучил, да. Учёная она у меня. У неё свои дела, у меня свои. Она в мои не мешается — сильно опасается, ведает, чем таковое вмешательство окончается. Прощай покуда.

Дверь за ним закрылась. Мария опустилась в кресло и закрыла лицо руками.

Будь что будет, думала она. Судьба подарила ей мало кому ведомое счастье. Не мимолётное, а длимое. Она узнала и познала близость великого человека. Как бы ни распорядилась судьба столь драгоценными подарком, она, Мария Кантемир, уже вознаграждена.

— И будь что будет! — проговорила она вслух.

Права ножка, лева ножка — подымайся понемножку!

Послал Бог работу, да отнял чёрт охоту.

День да ночь камни ворочать, землю копать да воду толочь.

Конь с запинкой да мужик с заминкой долог век проживут.

Принялся за дело, как вошь за тело.

Пословицы-поговорки

Всеподданейше прошу Ваше Величество показать ко мне, рабу вашему, высокую милость предстательством Всемилостивейшему Государю... ибо надобно везде самому быть, а без того, вижу, ничто не делается; ежели же впредь ко взысканию, то, чаю, одному мне оставаться будет. Ношу честь паче меры и достоинства моего, однако ж клянусь Богом, что со слезами здесь бедную мою жизнь продолжаю, так что иногда животу моему не рад, понеже, что ни есть здесь всё разорено и опущено и исправить невозможно, ибо в руках ничего нет, к тому ж наслал на меня Бог таких диких соседей, которых дела и поступки не человеческие, но самые зверские, и рвут у меня во все стороны; я не чаю, чтоб которая подобна губерния делами была здешнему... месту, понеже окроме губернских дел война здесь непрестанная, а людей у меня зело мало, и те наги и не вооружены. Так же в протчих губерниях определены губернаторам в помощь камериры, рентмейстеры и земские судии, а у меня никого нет и во всех делах принуждён сам трудиться, так что истинно перо из рук моих не выходит.

Волынский — Екатерине

Ведомости из Хивы сперва были, что Вы велели писать до хивинского хана, дабы немедленно все русские полоненники присланы были в Астрахань. Оной хан никакую ресолуцию не учинил, токмо за тем же делом присланному от Аюки-хана послу ответствовал, что он прикажет озбекам и иным по своей цене всех полоненников отдать, а которые прирублены, тех возвратить невозможно, и тому они не виноваты, понеже князь Бекович не с дружбою, но с войною вступил в земли его и будто хотел Хиву отаковать.

Ныне паки слышно с подтверждением, что русские войски в готовности обретаются и заподлинно сего марта месяца на Хиву подняться будут, и меня многие спрашивали, имею ли я какие вести.

Хан сам те вести услышал от одного каракалпацкого бека, которой также рассказал, будто и на Каракалпаки русские командированы.

Того ж дни оной хан те вести объявил своим министрам озбекам, которые не безпечальны явились, ибо повеся голову ни слова на то хану не молвили. Только большой ханской евнух, фаворит его же, сказал: «Хивинцы кашу сварили, сами и кушать будут. Токмо жаль каракалпаков». Ежели б наше войско с добрым порядком и под добрым командиром до Хивы добралось, то моею головою всякому благополучию обязуюсь. Токмо одних трухменцов беречься, которым ни в чём верить не надлежит, понеже самой непостоянной и лукавой народ, помешать может, а верно служить не будет.

Флорио Беневени — Петру

Господь всех нас да простит человеколюбием своим. По сём, аще вас Господь сподобит по оной любви, молите за нас грешных, яко да Господь сподобит нас одесную себе стати, еже буди всем получати благодатию Его.

Пётр — князю Ромодановскому

Слёз-то было, слёз! Со всех сторон.

Оплакивали Александру Львовну Нарышкину, племянницу государя и статс-даму. Оплакивали так, словно отправляли в преисполню, откуда нет ни гласа, ни возврата.

Даже государыня пролила скупую слезу, тотчас смахнув её батистовым платочком в валансьенских кружевах, вывезенным из Франции.

Братец Александр Львович, старший и любимый, обнял её и, мужественно улыбнувшись, сказал.

   — Ништо, Саша. И за морем люди живут.

Дядя-император был, по обыкновению, суров и сдержан. Он напутствовал её поцелуем в голову:

   — Езжай. И будь мужу помощница.

Государь пожаловал молодой супружеской чете дорожную карету из своих конюшен. Говорили, что она принадлежала царевне Софье из Милославских. Бунташнице.

Александра Львовна отправлялась в Астрахань на мужнее иждивение, на долгое житьё. Это было и ново и страшно. Дотоле она сиднем сидела в Преображенских хоромах и усердно учила немецкий язык и географию, европейские танцы и манеры.

Долгая дорога развлекла её. Артемий Петрович был молчалив и озабочен. Он предвидел великие хлопоты и заботы. Придётся вить семейное гнездо, соответствующее положению в свете его супруги, а это было ему внове. Каково поступить с розовыми девками и с мыльней? Мыльня надобна, надобны и девки, а как их устроить к семейной пользе? Кабы не проговорились. Город невелик, все всё и про всех знают, не исключая и особы губернатора.

Сии заботы представлялись ему первостепенными, и о том, как всё устроить ко всеобщему благополучию, он думал всю дорогу. Затем наказы императора: щит, которым он загодя решил прикрыться в случае чего, ежели высокородная супруга станет сильно докучать.

Артемия Петровича брала оторопь при мысли, что не за горами день, когда Астрахань будет полна полками, что её осадят тыщи и тыщи солдат и матросов во главе с государем и его свитой. Попробуй покрутись. Куда девать эдакую прорву пришлого народа, как её прокормить, как снарядить. И за всё про всё он один в ответе. Тут родство с государем не выручит... Шурочкой не прикроешься.

Он стал кликать её Шурочкой, свою требовательную супругу, дабы раз и навсегда положить границу между её прошлым и будущим, и она молча приняла — согласилась. Муж, что там ни говори, всё-таки оставался господином, даже при новых порядках, заведённых императором.

Шурочка не отрывалась от окна кареты. Слёзы просохли, были забыты, ей всё было интересно. За окном лежали заснеженные деревушки. Дневное солнце всё приметней подтаивало снега. Кое-где на Волге неожиданно появились разводья. Но лёд ещё был крепок и наезжен. Весна пробудила народ от спячки, и навстречу то и дело попадались обозы с солью, рыбой, закостенелой на морозе, тюленьими тушами — всё это везли с низовьев, из его губернаторских пределов. Обратно повезут лес, дрова, зерно...

Вскоре Шурочке надоело глядеть в окошко: наскучили однообразные картины. И она стала всё более капризно понукать мужа:

   — Артемий, нельзя ли ехать поскорее. Прикажи, сделай милость, пусть погоняют.

Артемий Петрович и сам испытывал нетерпение. Но и обозные и сменные лошади выдохлись, кожа на крупах запала. Нужен был хотя б двухсуточный покой, обильный корм.

Когда он сказал об этом Шурочке, она недовольно поморщилась:

   — Ну вот, едем и едем. И конца этому не видно.

Они были близ Казани, и Артемий Петрович решил воспользоваться гостеприимством казанского губернатора. Но потом, подумавши, решил отказаться. Да и Шурочка неожиданно выдвинула резон:

   — Мы у губернатора в гостях непременно застрянем.

   — Разумница, — похвалил Артемий Петрович, вспомнив о том, что у него с тем губернатором счёты: деньги и сукно на пошив форменной одежды дадены, а ни единого мундира доселе не поставлено и строгий указ Военной и Коммерц-коллегий не исполнен.