Вдыхая полной грудью очищенный электроозонаторами воздух, Павел с интересом наблюдал, как Майя приготовляла завтрак. Белый кувшин с молоком, терпкие плоды тропиков, аппетитный паштет, кисти бледно-зеленого винограда, золотистый бульон и прекрасное кавказское вино были поставлены среди пышных цветов. Желтая голова сыра сочилась под искрящимся хрустальным колпаком. В узких, сверкающих бокалах качались причудливые солнечные блики.

Майя придвинула к Павлу фарфоровую тарелку с паштетом.

– Между прочим, - сказала Майя, - тебе придется познакомиться сегодня с собственной популярностью. До двенадцати тебя не тронут. Как видишь, ни один человек не пролетел еще над нами. Но тебя уже видят. За тобою следят тысячи глаз. И как только ты кончишь завтрак, твои друзья детства, представители клубов, поэты и художники будут здесь. Бойко разрешил им…

– Говорить со мной? Какая неосторожность, - съязвил Павел. - А вдруг от разговоров с моими друзьями мое так нужное для Бойко тело растает?

С крыши Магнитогорск был виден, точно на ладони. От центра, где высились небоскребы статистических отделов, улицы расходились симметричными кольцами, пересекаемые радиальными бульварами. Гигантские голубые и белые здания научных учреждений сверкали отражением солнечного света.

Над центром города творческим порывом взлетел в высь аэровокзал. Смелый взлет его башен с причальными мачтами для дирижаблей, стремительный бег пилястр от подножья к колоссальному аэродрому, гигантские своды, как бы пытающиеся раздвинуть стены и слить дыхание с дыханьем пространства, - все это напоминало застывшую симфонию прекрасной эпохи. Уступами воздушных линий стекла и бетона городские площади и улицы пробирались сквозь парки и сады к голубеющим горизонтам. Отдаленные улицы города тонули в прозрачном серебристом тумане. Вдали поднимались в облака шестидесятиэтажные отели с темными садами на крышах. И в смутных и неясных очертаниях голубели далекие корпуса промышленного кольца.

Залитые солнцем открытые пространства и широкие геометрические линии улиц, смягченные зелеными садами, кипели повседневной суетой.

Сквозь пролеты застекленных ажурных мостов, повисших над улицами, точно над виадуками, мчались пневматические поезда цвета морских туманов. Внизу в широких улицах непрерывным потоком неслись автомобили, мотоциклы и автобусы. Бесчисленные толпы людей сновали в улицах, вливаясь в открытые пасти метрополитена. Люди поднимались лифтами на крыши домов и, взмахнув крыльями, взлетали к голубому небу.

Павел заметил, как со всех сторон к солярию летели сотни крылатых Икаров.

Засвистели крылья, и шум голосов упал на крышу.

– Ой-ла! Здорово, Павел!

– Алло! Как ты себя чувствуешь?

– Привет!

– Как жив, дружище?

Над головой трепетали крылья аэроптеров. Веселые, улыбающиеся лица смотрели на Павла сверху, плавая в воздухе то поднимаясь, то опускаясь вниз.

– Спасибо! Чувствую себя великолепно! - засмеялся Павел.

Звонкий девичий голос крикнул:

– Может быть, ты поразмял бы мускулы аэроптером? Воздух сегодня чудесный. Пружинит, как никогда!

– Нет, нет! - сказала Майя, - он еще слаб. Пусть отдохнет.

– Кто там говорит? Аптекарша?

Дружный хохот встретил этот вопрос. Майя, смеясь вместе со всеми, вскочила на стул.

– Это ты? - крикнула она, стараясь схватить за ногу краснощекого парня. Но тот взмахнул крыльями и, взлетев вверх на несколько метров, захохотал.

Он взбудоражил крыльями воздух, кувыркнулся и, вытянув окрыленные руки вперед, ринулся вниз, оглашая воздух веселым свистом.

За ним полетели и другие, прокричав на прощанье:

– Пока!… Пока!…

– Выздоравливай, дружище!

– Хорошие ребята, - сказал Стельмах, провожая их взглядом.

– Замечательно верно! - крикнул высокий человек, падая на крышу. Он свернул крылья и, прислонив их к балюстраде, оглядел Павла с головы до ног. Потом протянул ему руку:

– Меня зовут Якорь! Главный портной Магнитогорска! Можешь уделить мне несколько минут?

– Конечно.

Якорь подошел к столу, налил в бокал вина, но, сделав несколько глотков, поставил бокал обратно.

– Сегодня изрядная жара, - сказал Якорь, - а вино дрянное.

Он повертел в руках бутылку и лукаво подмигнул:

– Вы не находите, что этот номер вина годен для свиньи?

– Ты прав, - сказала Майя, - тут есть алкоголь, но ведь оно прописано для выздоравливающего. Так что…

– А-а, - удовлетворительно кивнул головой Якорь, - в таком случае… извиняюсь.

Он взял кувшин с молоком и налил себе полстакана. Пока Якорь пил молоко, Павел смотрел на него, стараясь угадать причину этого посещения. Но Якорь не дал ему долго задумываться.

– В моем распоряжении десять минут! - сказал он, вытирая платком широкий лоб, из-под которого смотрели на Павла глаза мечтателя. - Я начну с того, что продемонстрирую свой костюм. Ты видишь?

Он встал во весь рост:

– Обрати внимание на мой костюм!

Павел, недоумевая, смотрел на серый костюм, облегающий фигуру Якоря мягкими линиями, и, наблюдая за его свободными движениями, старался понять, что именно хочет от него Якорь.

– Ну?

– Костюм как все! Как миллионы костюмов!

– Ага! - обрадовался Якорь, - вот именно. Ты уже сказал: как миллионы костюмов. С той только разницей, что меняется цвет в соответствии с сезоном. Серый, коричневый, черный, белый, голубой и электрик. Ты еще не понял моей мысли?

– Нет! - сознался Павел.

– Странно! Я, кажется, говорю ясно…

– Я все-таки тебя не понимаю, - серьезно сказал Павел и подумал: «Какие странные профессии создает человеческое влечение к деятельности».

– А между тем, - засмеялся Якорь, - суть дела проще автомобильной шины… Видишь ли, я сейчас работаю над костюмом. Но моя работа встречает со стороны товарищей непонятное равнодушие… В старых книгах я читал, что наши предки больше всего опасались единообразия. Они полагали, что республика из экономических соображений стандартизирует все и вся. Но, оказывается, опасность пришла с другой стороны. Люди сами упорно не хотят разнообразить одежды. Ты знаешь, - улыбнулся Якорь, - иногда мне даже жаль, что нет этих прекрасных старых людей. О, как бы я одел их! Какие рисунки и краски расцвели бы на площадях и на улицах городов!

– Два года назад, - сказала Майя, - я интересовалась психологией людей, живших раньше, и довольно добросовестно посещала Исследовательский институт. Но, уверяю тебя, таких наклонностей у них как будто не было. Правда, мне случалось встречать в старой литературе занимательные страницы. Один из персонажей романа тридцатых годов приводит против социалистического общества такие курьезные доводы. «Я, - говорит этот ископаемый человек, - ненавижу социализм - эту гигантскую казарму с полным уравнением во всем: в одежде, в пище, в жилье, в удовольствиях». Старые люди были, однако, удивительно непоследовательны. Из литературы того же времени мы знаем, что тогдашний человек, выдвигая подобный довод против социализма, в то же время испытывал величайшее огорчение, если сто человек ходили в широких штанах, а у него были узкие. Возражая против однообразия, люди совершали преступления, чтобы иметь то, что имеют другие. «Никто этого уже не носит», «у всех есть, а у меня нет», - эти выражения довольно часто встречаются в старых романах.

– А в общем чепуха! - сказал Павел, - я лично считаю, что ты сотрудничаешь с сумасбродством. Какая, в сущности, разница в том, какого покроя или цвета, будет у меня платье?

– Колоссальная! - вскочил Якорь. - Ты, я и она - и все мы пять часов в неделю отдаем общественно необходимому труду. Раз в неделю мы отправляемся на фабрики и заводы, где проводим пять часов. В комбинезонах мы встаем к машинам. Поэт рядом с профессором астрономии, архитектор рядом с композитором, журналист рядом с врачом. Нужна ли нам в этом случае для каждого особенная одежда? Нет! Она не только не нужна, но даже вредна. Необычные линии и краски будут отвлекать наше внимание и мешать работе. Другое дело, когда мы оставляем промышленное кольцо. Тут уж однообразия линий не должно быть. Человек попадает в жизнь, и чем ярче эта жизнь, тем более яркие следы она оставляет на человеке. А этого можно добиться лишь в том случае, если человек будет находиться в постоянном раздражении. Его эмоции, волнуемые внезапностью линий и красок, должны быть в непрекращающемся движении. Он должен встречать бесконечные сочетания неповторяемых линий и пятен. Тысячи и миллионы ответных звучаний должно это вызвать в человеческом мозгу. Новые мысли, мелодии, ритмы, ощущения человек воплотит в общественно-полезную работу.