– Значит, - засмеялся Павел, - для общественно-необходимой работы комбинезон, а для общественно-полезной - оперенье попугая? Впрочем, ты не обижайся. Твоя идея, возможно, и хороша, но что бы ты хотел сейчас? Чтобы я одел пурпуровый жилет и зеленую тогу?

– Это было бы неплохо, - оживился Якорь. - Сегодня ты самый популярный человек в Республике. А в поступках популярного человека всегда видят особый смысл, они почти всегда являются предметом подражания. Но я не хочу, чтобы ты бродил к качестве глашатая зеленой тоги. Мне хотелось бы попросить тебя о другом. Когда я вынесу свою идею на обсуждение, поддержи ее. Я уже заручился согласием…

– Некоторых популярных людей?

– Хотя бы и так, - смущенно ответил Якорь, - ты сам знаешь, что к дипломатии придется прибегать, пожалуй, и нашим правнукам. Ты разве уверен, что тебе придется работать с новым звездопланом?

– Ты думаешь, - тревожно спросил Павел, - что встретятся препятствия?

– Препятствия уже восседают в Совета ста, и у них три бороды: одна рыжая и две черных ассирийских!

– Молибден?

– Он и Поярков с Коганом! К сожалению, я вынужден тебя оставить. Подробности о препятствиях твоему звездоплану ты можешь узнать у многих. Прощай! Не забудь!

Якорь взял аэроптер и ринулся вниз.

– Всякий по-своему с ума сходит! - пожала плечами Майя.

Павел задумался. Сообщение Якоря взволновало его. Он не знал причины, которая восстановила против его работы часть Совета ста, но, очевидно, произошло что-то очень серьезное, если в Республике уже говорят о возможности прекращения его работы.

Погруженный в размышление, он сидел, не обращая внимания на окружающее. Он не заметил, как на крышу солярия спустились один за другим на аэроптерах люди. Он не видел, как, переглянувшись, они встали полукругом и, по знаку коренастого парня с обветренным лицом, приготовились к чему-то. Парень махнул рукой, и воздух разорвала песня:

Слава тому из нас, Кто храбр, как тысяча львов.

Крепкие глотки подхватили шутливую песню, и она перекинулась на соседние крыши, зашумела над сводами этажей закипающим морским прибоем.

Шуточная песня, сложенная лет тридцать назад в честь храбрецов, основавших первый метеорологический город на Северном полюсе, заставила Павла улыбнуться. Дружеская кантата, которую пели для него, заставила его забыть о Совете ста.

– Мне хотелось бы, - сказал Павел, - сделать для всех вас что-нибудь особенное.

– Ты обольщаешься! - засмеялся толстяк с добродушным лицом, - песней мы только хотели вернуть тебя на землю Ведь ты, кажется, застрял ногами где-то между Сириусом и Юпитером.

– А город присоединился к песне в силу привычки! - добавил кто-то сзади.

Павел, услышав знакомый голос, оглянулся. Перед ним стоял человек необычайной наружности. Маленький, большеголовый, он смотрел на Стельмаха большими глазами, которые, казалось, жили самостоятельно. Его тело походило на хрупкую, несуразную подставку для огромной головы, и в этой голове, точно в нелепой оправе, жили удивительные глаза. Глядя на него, Павел ничего не мог видеть, кроме этих живых глаз, пронизывающих его насквозь.

– Мое имя Нефелин! - сказал странный человек, протягивая Стельмаху руку.

– Я знаю тебя, - пожал его руку Павел, - когда-то я слушал в Харькове твои лекции. Ты занимал тогда кафедру формальной логики.

– Ну, это было давно. С тех пор я переменил три профессии. Сейчас же я пришел к тебе как редактор магнитогорской газеты «Проблемы».

– Я тебе нужен?

– Да. Мы хотели бы видеть тебя в редакции после обеда. Мы поговорим с тобой о том, что, пожалуй, заинтересует тебя больше, чем кого бы то ни было.

– Совет ста?

– После, после, - уклончиво ответил Нефелин, - хотя, конечно, Совет ста - это узел всех наших интересов. Во всяком случае разговор коснется и Совета ста.

Присутствующие заговорили о больших проектах Совета ста, который готовился вынести на обсуждение Республики величайшие проблемы. Никто, правда, еще не знал точно, что именно будет предметом обсуждения в конце года. Некоторые говорили о предстоящем восстановлении Берингова перешейка, что могло бы изменять климатические условия СССР. Другие полагали, что предстоит сооружение гигантской солнечной станции в Туркестане.

Уже по одному тому, что в Совете нашлись противники идеи звездоплавания, можно было судить о предстоящих грандиознейших затратах и общественных сил и энергии для осуществления других не менее грандиозных идей и проектов.

– Ладно, ладно, не будем торопиться, - говорили многие. - Поживем - увидим.

– Во всяком случае мы будем участниками великих событий.

– Посмотрим!

– Я полагаю, - сказала Майя, - что противники звездоплавания имеют весьма серьезные доводы, если они возражают против новых затрат на звездоплавание.

– Может быть, эта катастрофа?

– Нет, нет! Здесь что-то другое.

Около Павла собрались старые товарищи, которые прилетели сюда из разных концов СССР, чтобы пожать руку отважному пионеру межпланетного сообщения. Вспоминали годы далекого детства, вспоминали старых друзей, разлетевшихся во все концы Республики, и те старые города, где протекало детство.

– А помнишь маленького Бриза?

– Да, да, где он теперь?

– Ото, маленький Бриз теперь ворочает большими делами. Он еще удивит нас всех. Ты ничего не слышал о нем?

– Я понимаю, - сказал в раздумье Павел, - он носился с проектом усовершенствования электролизации почвы.

– За него эту работу выполнил Стокальский… Бриз имеет теперь лабораторию, которая призвана претворить идею получения электроэнергии из солнечного света в промышленную отрасль.

– Позволь, позволь, насколько мне помнится, в этой области работает Звезда.

– Ты все спутал. Она работает над проблемой передачи электроэнергии по радио. Между прочим, ее работа, кажется, близка к осуществлению.

– А помнишь Атома?

– А знаешь, чем занят сейчас Владимир? Помнишь его? Он еще картавил немного. Забыл?

– А Мафия помнишь?

– А Пермь? Ты был в этом городе после того, как уехал в Ленинград?

– Постой, постой,- потер лоб Павел, - и в самом деле: ведь я там не был лет пятнадцать. Вероятно сильно изменился город?

– Ого! - засмеялся коренастый парень с обветренным лицом. - Ты уехал из Перми в те годы, когда Пермь была захолустьем с одним миллионом населения. Посмотрел бы теперь, что стало там, где стояла Пермь. Она вобрала в себя и Мотовилиху и Нижнюю и Верхнюю Курью. Шесть гигантских висячих мостов перекинулись через Каму, соединяя старую Пермь с новой, которая выросла на противоположном берегу. Право, тебе не мешает заглянуть в те края.

– А помнишь Егошиху? - спросил Павел.

– Ее уже нет. На месте этой речушки великолепное озеро, на берегах которого многочисленные кварталы соляриев и всяческой медицины. А в конце бетонная плотина и своя гидростанция.

– Воображаю, какой глубины должно быть озеро.

– Хо-хо!

Перед обедом все разлетелись в разные стороны, заручившись согласием Павла посетить вечером театр. С Павлом остались Майя и коренастый Шторм.

– А ты, Шторм, неважно выглядишь, - сказал Павел, всматриваясь в лицо товарища. - Ты чем-то огорчен? Тебя волнует что-то?

Шторм вздохнул.

– Ты прав. Я живу отвратительно. За последние годы я чувствую какую-то неудовлетворенность. Мне не хватает чего-то, а чего я и сам не знаю.

– Ты работаешь?

– Выполняю, как и все, общественно-необходимую работу.

– И?

– Остальное время мечтаю!

– О чем?

– Трудно сказать… Меня волнуют неясные и тревожные мысли. Я ищу, но увы… Поиски мои безрезультатны.

– Старая человеческая болезнь! - нахмурился Павел. - Ты должен найти себя, и тогда все устроится отлично.

– Это верно, - вмешалась в разговор Майя, - в старину такие явления назывались томлением чувств, смятением чувств, лирической тоской или мечтательностью, как ты уже сказал. Происходило это в большинстве случаев от несварения желудка, от физического ослабления, а также и от того. что в те далекие времена труд еще не был целительной медициной.