Затем слушали всех руководителей секторов, которые, Как и предполагал А-Линь-доду, с казенным энтузиазмом подхватили идею руководства.

Дав указание начать разработку конкретного плана, Глава объявил о завершении Совета.

- Хорошо, - констатировал гость, когда все разошлись, и чуть пошевелился, меняя позу. Интонация была очень неопределенная, и Глава забеспокоился.

- Мы свершим все, что от нас требуется, - пообещал он, чувствуя неприятное сердцебиение. - Это не голословные слова.

- Мало просто сделать. Надо сделать быстро и хорошо. - Гость помолчал и добавил, кривя губы в непонятной усмешке: - Руководитель главного сектора у вас хорош. Мыслитель.

Глава института не питал никаких иллюзий в отношении истинного смысла сказанного.

- Трепач... Трепач и проходимец! - пожаловался Глава и вдруг с удивлением почувствовал, что горло у него спазмируется от близких слез. У меня на него уже такой ком наслоился! Не знаю прямо, что мне с ним делать.

Представитель в сопровождении Главы института направился к двери.

- Не знаете... - Гость остановился и, спесиво оттопырив губу, повторил: - Не знаете... Пора бы знать.

Тут что-то сверкнуло в глубине его глаз.

- Надо съесть строптивца вашего. Только и всего.

У Главы перехватило дыхание. Он ясно услышал последние слова, но они были так невероятны, что растерявшийся руководитель осмелился переспросить:

- Как это - съесть?

Гость остановился и, думая о чем-то своем, невнимательно посмотрел на взъерошенного Главу института.

- Разве вы не знаете, как едят? Вот так, - и он подвигал маленькой птичьей челюстью.

Как ни старался Глава, но так и не сумел взять себя в руки и скрыть глубочайшее изумление. Высокий гость глянули на Главу и, перед тем как нырнуть в краснобархатное нутро лимузина, изволили ухмыльнуться.

Давно крохотная секретарь не видела своего покровителя столь озабоченным. Он сидел за столом, склонив голову и скорбно наморщив невысокое чело. Изредка он воздевал очи горе, шумно вздыхал и что-то недоуменно бормотал.

Долго, очень долго шла борьба с самим собой - час, а то и больше. Ведь это совсем не просто: вот так взять и решиться на съедение человека. Коллега, все-таки; тем более руководитель сектора. И еще, что важно: не было еще прецедентов поедания коллег. Ну, в переносном смысле только.

В конце концов Глава решил подчиниться приказу. Ну что из того, что он откажется? Назначат другого Главу. Как тогда семью содержать? Чем детей кормить? Все-таки у него жена и двое детей. И еще четверо от трех других женщин. Логос ты мой, чего не сделаешь ради детей! Надо подчиниться и закрыть глаза на всякие там моральные запреты; не упираться, как бык на зарез, и выполнить указание свыше.

Прошел день или два, А-Линь-доду своим тонким чутьем уловил, что не все в порядке. Он чувствовал, что ему угрожает какая-то неизвестная опасность. А-Линя-доду тревожили непонятные улыбки сослуживцев и шепоток за спиной. Надо было вышибить из малоуважаемых коллег нужную информацию.

А-Линь пустил в ход все свое оружие: обаяние, хитрость, легкий шантаж, давление на людей, зависимых от него по службе. Результат его ошеломил. Вернее, не результат, а полное отсутствие результата. Все молчали, будто в рот воды набрали. Кое-что стало проясняться только на третий день. К нему подошел коллега - руководитель сектора гистологии - и, озираясь, зашептал:

- А-Линь, послушай, тебе-то все равно, а у меня язвенная болезнь желудка и двенадцатиперстной кишки. Мне что угодно есть нельзя. Только филейные части.

- Ты что, обалдел?! - возмутился А-Линь-доду. - Я мясом не торгую.

- Если кому-то пообещали, так и скажите, - сухо ответствовал коллега. А оскорблять людей нечего. Интеллигентный человек, называется!

И ушел с выражением обиды на благообразном гладко выбритом лице.

- Постой! - А-Линь почувствовал, что в странном поведении сослуживца таится разгадка ситуации. Он нагнал руководителя сектора гистологии и положил ему на плечо руку. - Я действительно тебя не понял. Что ты имел в виду? О каком мясе ты говорил?

Коллега тряхнул плечом, сбрасывая руку А-Линя.

- Не надо притворяться. Прекрасно понимаешь, что я имел в виду мышечную ткань, которая в данный момент выполняет в твоем организме сократительную функцию.

Он удалился. А-Линь-доду остался стоять, окаменев от чрезмерного изумления.

Отныне А-Линь-доду стал вести расспросы более целенаправленно, и ситуация вскоре прояснилась окончательно.

Вначале он направился к всезнающей старухе уборщице. Он втиснулся в ее закапелок, и в нос ему шибанул сложный запах от новых метел и гниловатых тряпок. Без предисловия руководитель сектора положил перед ней ассигнацию, для убедительности прихлопнув ее рукой.

- Дирт-са, - начал он, особо напирая на уважительную приставку. Расскажите, что вам известно о планах по моему... э. Словом, в отношении меня.

- А что тут говорить, - ответила уборщица, обмакивая сухарь в чай и со свистом обсасывая его. - Все просто. Приехало начальство высокое и приказало тебя съесть.

- Съесть? Как съесть?!

- Ротом, сынок, ротом. До нас ели люди людей, и после нас будут. На том и стоим. А начальству подчиняться надо. Покорись и не ропщи. И я бы съела кусочек, да с зубами неладно.

- Все согласились?

- А то как же? Было собрание. На нем и согласились. Как один, согласились. Дружный у нас коллектив. Вот что я тебе, сынок, посоветую: три дня до того не ешь ни лука, ни чеснока. Воньцу они мясу дают.

Как в тумане, шел от уборщицы А-Линь-доду. Реальность исчезла, рассыпалась в прах. Все плыло, изменялось, теряло привычные очертания. Самое фантастическое теперь казалось возможным. Какие-то арки, переходы, тусклые пятна вместо лиц.

Подошел кто-то со знакомым голосом и сказал что-то непонятное:

- Я согласился с мнением Главы. Но согласился тихо-тихо...

Вот и дверь сектора. Долго тянул ее к себе А-Линь-доду, забыв, что надо толкать. Кто-то открыл дверь, впустил его внутрь.

Он сел наощупь на свое место и почувствовал ласковое прикосновение к своей руке.

- А-Линь-доду, - произнес женский голос, и он сразу узнал, что это Хам-са. - Не убивайтесь так. Знайте, что есть люди, которые несмотря ни на что, несмотря на все невзгоды, любят вас по-прежнему. Я, например... И есть я вас не буду. Только попробую.

А-Линь-доду заплакал. Горько, безутешно, навзрыд. Он плакал, чувствуя присутствие по-настоящему любящей его женщины: осознав, что дни его сочтены и ничего нельзя ни исправить, ни доказать. Если таково мнение Ответственного Лица, тогда приговор окончательный и ничто не может его изменить.

Он встал, огляделся, увидел сквозь слезы склоненные над столами головы. Понял, что подчиненные намеренно избегают на него смотреть, и сказал:

- Пойду домой. С женой прощусь.

Однако у выхода его остановили двое усатых служителей. Они знали его по меньшей мере лет пятнадцать.

- Извините, доду, - сказали они в крайнем смущении, - нам приказано отправить вас в подвал силой. Но мы старые знакомцы. Лучше бы вы сами пошли...

- А если я не подчинюсь?! - взъерепенился А-Линь. Он вдруг полностью потерял свое хваленое умение анализировать. Его "я" распалось на множество непохожих частиц. И все они дергались, истошно орали и толкались локтями, пытаясь овладеть телом А-Линя.

- Тогда мы выполним приказ Главы, - хмуро ответствовали служители. - Мы люди маленькие. Мы люди подчиненные.

Они сноровисто, будто занимались этим ежедневно, завернули ему руки за спину. Зашипев от боли, А-Линь согнулся, и в таком положении его повели к подвалу. Перед глазами плыли плиты дорожки, пересеченные трещинами. Судорожно передвигались по ним лакированные туфли, по бокам их сопровождали тяжело шагающие нечищенные рыжие башмаки.

А-Линя протащили по загаженным ступенькам и впихнули в подвал.

- Извините, - пророкотал бас.