Входят судья и адвокат с полотенцами, прямо из парильни.

Судья. Не найдется ли у вас чашечки этой чудной сыворотки, которой вы нас угощали?

Матти. Может, горничная вам отнесет?

Судья. Нет, вы нам покажите, где она стоит.

Матти половником наливает им сыворотки. Фина уходит.

Адвокат. Великолепная сыворотка!

Судья. Всегда пью ее в "Пунтиле" после бани.

Адвокат. Замечательные у нас в Финляндии белые ночи!

Судья. Ох, сколько у меня из-за них работы. Все алиментные процессы это Песнь песней в честь белых ночей. В зале суда только и понимаешь, как хорошо в березовом лесу. А река? Они как пойдут на берег, так у них сразу ножки подкашиваются. Одна девчонка жаловалась мне на суде, что во всем сено виновато - слишком хорошо пахнет. За ягодами хоть не ходи, коров доить и то опасно. Все кусты при дороге надо бы обнести колючей проволокой. В баню парни и девушки, конечно, ходят врозь, чтоб соблазна не было, а на лужок обязательно вместе. Летом им просто удержу нет. С велосипедов соскакивают, на сеновал забираются, - на кухне всякое случается оттого, что там слишком жарко, а в поле оттого, что там ветер гуляет. То у них ребята родятся оттого, что лето слишком короткое, то оттого, что зима слишком долгая.

Адвокат. Приятно только, что и более пожилые люди могут принимать участие, хотя бы косвенно. Я говорю о свидетелях, которых потом вызывают. Они все видят. Видят, что парочка скрылась в лесу, что под сеновалом стоят деревянные башмаки, видят, как у девушек от собирания ягод раскраснелись щеки, а собирать чернику совсем не такое утомительное дело, если не стараться чересчур. Свидетели не только все видят, они и все слышат: подойники звенят, кровати скрипят, свидетелям приятно, будто им летом тоже кое-что перепало, хотя они принимали участие только глазами и ушами.

Судья (слыша настойчивый звонок, Матти). Может быть, вы посмотрите, что им там нужно? Впрочем, мы скажем, что вы тут желаете соблюдать восьмичасовой рабочий день.

Судья и адвокат уходят. Матти опять берется за газету. Входит Ева, держа в зубах длиннейший мундштук с сигаретой. Идет, вихляя бедрами, подражая

кинозвездам.

Ева. Я вам звонила. Вы сейчас заняты?

Матти. Я? Нет, я буду занят только завтра с шести утра.

Ева. Вы не могли бы отвезти меня в лодке на остров? Хочу наловить раков к завтрашнему пиру, к помолвке.

Матти. Как будто уже поздновато, не пора ли на боковую?

Ева. Я совсем не устала. Летом мне вообще не спится, сама не знаю почему. Неужели вы сейчас могли бы заснуть?

Матти. Еще как!

Ева. Завидую вам. Тогда приготовьте мне сети. Отец хочет, чтобы к столу были раки. (Поворачивается на каблучке и идет к двери, опять подражая кинозвездам.)

Матти (уже в другом настроении). А пожалуй, я все-таки отвезу вас на остров.

Ева. А вы не устали?

Матти. Нет-нет, я уже проснулся, я совсем бодрый. Вы бы переоделись, чтоб легче было идти вброд. Ева. Сети в кладовой. (Уходит.)

Матти надевает куртку. Ева возвращается в очень коротеньких брючках.

А где же сети?

Матти. А мы будем ловить руками. Так гораздо красивей, я вас научу.

Ева. Но сетями удобнее.

Матти. Недавно мы с кухаркой и горничной были на острове, так мы все ловили руками, очень красиво получалось. Можете у них опросить. Я быстро ловлю. А вы? Конечно, есть такие, у которых руки крюки. Раки увертливые, да и камни скользкие, зато ночь совсем светлая, ни облачка, я только что выходил.

Ева (нерешительно). Все-таки сетями удобнее. Больше поймаем.

Mатти. А вам много нужно?

Ева. Мой отец не станет есть, когда чего-нибудь мало.

Матти. Ну, значит, дело серьезное. А я-то думал, парочку поймаем, а потом побеседуем, ночь такая красивая.

Ева. Да не говорите вы про все на свете "красиво"! Принесите лучше сети.

Матти. Не будьте вы такая серьезная и не гоняйтесь так свирепо за раками. Хватит, если набьем карманы. Я знаю место, где мы за пять минут наберем достаточно - будет что показать.

Ева. Что вы хотите сказать? Вы вообще раков ловить собираетесь?

Матти (после паузы). Пожалуй, сейчас и вправду поздновато. Мне завтра в шесть надо выезжать на студебекере на станцию встречать атташе. А если мы часов до трех или четырех будем бродить по острову, когда же тут выспаться? Конечно, я могу отвезти вас на остров, если желаете.

Ева молча поворачивается и уходит. Матти снимает куртку, садится, берет

газету. Из парильни выходит Лайна.

Лайна. Фина и скотница спрашивают, не придете ли вы к реке? Они там гуляют.

Матти. Я устал. Был на рынке, потом водил трактор на болото, порвал тросы...

Лайна. Я тоже ног под собой не чую, весь день пекла пироги, ох уж эти мне помолвки! Хотела лечь, но не могу себя заставить. Ночь такая светлая, грех спать! (Уходя, смотрит в окно.) Может быть, все-таки пойти погулять? Конюх будет опять на гармошке играть. Люблю послушать! (Уходит усталым, но решительным шагом.)

В ту минуту как Матти хочет уйти в другую дверь, входит Ева.

Ева. Я хочу, чтобы вы меня отвезли на станцию!

Матти. Придется минут пять подождать, пока я подам машину. Подъеду к парадному.

Ева. Отлично. Но вы даже не спрашиваете, зачем я еду на станцию?

Матти. Я бы сказал, что вы хотите поспеть к одиннадцатичасовому поезду в Хельсинки.

Ева. Кажется, вас это ничуть не удивляет.

Матти. А зачем мне удивляться? Если шоферы начнут удивляться, все равно ничего не изменится и ни к чему не приведет. Никто не обратит внимания, да и никакого значения это не имеет.

Ева. Я еду в Брюссель, к приятельнице, на две-три недели и не хочу, чтобы отец узнал. Вам придется одолжить мне двести марок на билет. Разумеется, отец немедленно с вами расплатится, как только я ему напишу.

Матти (неохотно). Ладно.

Ева. Надеюсь, вы не боитесь за свои деньги? Хоть моему отцу и безразлично, с кем я o-бручусь, но в долгу он у вас не останется.

Матти (осторожно). Не знаю, будет ли он считать себя в долгу, деньги-то я даю не ему, а вам.

Ева (помолчав). Очень сожалею, что я вас об этом попросила.

Матти. Не думаю, что вашему отцу безразлично, если вы среди ночи вдруг уедете от помолвки, когда, как говорится, еще пироги не поспели. Напрасно вы на него сердитесь, что он вам посоветовал вести знакомство со мной, - это он просто сгоряча. Ваш отец, барышня, желает вам только добра. Он мне сам сказал. А когда он налижется, то есть, виноват, выпьет лишнего, он сам не знает, что для вас - добро, тут он живет только чувством. Зато, когда он трезвый, он опять живет умом, покупает вам стоящего атташе, вы будете атташихой в Париже или в Ревеле, можете делать, что вам угодно, если придет охота, вот в такой хороший вечер, а не захотите - не надо.