Глава 9. Смерть

Тейрин медленно поднялся. Тяжело вздохнул, собираясь с силами, и стремительно направился к двери. Утренний свет догнал его, ворвался в распахнутое окно вместе с порывом ветра. Тейрин любил свет и ветер — никогда не закрывал окна. Иначе он задыхался. Впрочем, сейчас дышать было непросто, несмотря на несущийся за ним воздух.

Задуманное он выполнит на площадке смотровой башни — там точно не задохнется. Он всегда делал это там — чтоб не задыхаться. Не раз выводил туда неугодных, но сейчас отчего-то было особенно трудно. Она всего лишь безумная старуха, которая больше ему не пригодится. Терпеть ее здесь и дальше он не намерен, а отпускать — слишком опасно. Что и кому расскажет? И вдруг кто-нибудь заметит, что она не так безумна, как кажется? Фигура отыграла свое — ее нужно убирать с доски.

Конечно, можно было поручить позаботиться о ней своим людям. Но глупо убирать фигуру, не использовав все возможные ходы. Он еще может потренироваться на ней. Вскоре ему лично предстоит пролить много крови. Почему бы не начать сейчас? Почему бы не продемонстрировать Сорэн, что он не боится пачкать руки?

Он не этого боится.

Тейрин бросил стражнику у двери:

— Выведи Марлу на смотровую, — и взбежал по ступеням. Казалось, светлый ветер мчится за ним, играет с плащом.

Но стоило выйти за дверь — ветер спрятался. Света здесь оказалось не многим больше: вокруг громоздился густой туман — опять облако зацепилось за край башни и решило здесь прилечь. Будто назло — именно сейчас! Чтобы дышать было труднее!

Тейрин подошел к самому краю. Ничего не видно, ни вдали, ни внизу. В последнее время ему почти ничего не видно... Ничего нет вокруг, кроме тумана, влажного, тяжелого, давящего на плечи.

— Жаль... — прошептал Тейрин.

Он предпочитал видеть всё ясно. Даже если очень не хочется этого видеть. Как раз когда очень не хочется этого видеть — нужно уметь раскрыть пошире глаза. Когда очень не хочется убивать — сжать кинжал покрепче.

— Повелитель! — сказали за спиной, и Тейрин круто развернулся — взметнулся белый плащ, прорезал тяжелый туман.

Фигуру стража он почти не видел, да и не смотрел на него, смотрел на вторую — что по-старушечьи медленно брела к нему. Подошла, бессмысленно уставилась в глаза.

— Дальше я сам, — бросил он и взмахнул рукой, отпуская стража. Жест бесполезный, его не видно издали, зато привычный. И может еще хоть немного разогнать туман.

— Хотел видеть меня, повелитель Тейрин? — спросила Марла. Невнятно, будто туман забился ей в глотку и слегка придушил. Она всегда так говорила. Наверное, туман давно жил в ней. Въелся, пока обитала в подворотнях Нат-Када.

— Пойдем, — кивнул он. И направился к краю. Остановился в шаге от невысокого каменного выступа, а она пошла дальше. Уперлась в него руками, скрючившись, уставилась вдаль. И застыла кривой химерой на краю.

Тейрин извлек из-за пояса кинжал. Рукоять в ладони казалась теплой, живой, даже сквозь перчатку.

"Странно, — не вовремя подумал он, — а камень, хоть и теплый, живым не кажется. Камень — всегда камень".

Стряхнул бесполезную мысль и позвал:

— Марла!

Старуха развернулась, глаза ее в очередной раз округлились от ужаса. Но кинжала она даже не видела — смотрела прямо на Тейрина. Снова не признала его, приняла за кого-то другого. А может… Может, все как раз наоборот. Может, она все время знала, чем все закончится. Безумцам открыто многое, а ей — тем более.

“Все верно, — подумал он, — бойся меня”.

Ударить не успел — она, отшатнувшись, качнулась в сторону, оступилась, потеряла равновесие и рухнула вниз. Так бывало чаще — не дожидаясь удара, они падали, прыгали. А Тейрин прятал чистый кинжал в ножны. Пока — чистый. Скоро кровь прольется, хочет он того или нет. Крови будет много, и кровь будет нужна — Сорэн не поднимется на костях тех, кто расшибся о скалы.

Ей нужна чистая горячая кровь.

А он, возможно, слишком привык к тому, что все делают за него. Даже сами себя убивают. И от этого берет злость. Он же должен был потренироваться!

“Как странно, — подумал Тейрин, — я думал, я не буду злиться. Я думал, мне будет жаль…”

— Ты все правильно сделал, — тихо сказала Сорэн. — Потому тебе не жаль. Ведьмы, гадалки, колдуны — все грязь под ногами. Уничтожить их — правильно.

— А может, я просто несу зло? — Тейрин присел у невысокого каменного выступа, провел ладонью, будто погладил. На белой перчатке остался темный влажный след. — Может, потому мне не жаль? Ты — Свет, но никто не говорил, что и я должен быть светлым, правда?

— Будь ты темным, я бы не говорила с тобой, мальчик, — уверенно возразила Сорэн.

— А мне кажется, меня вот-вот сожрет тьма… — неожиданно для себя прошептал он на выдохе. Признался и ей, и себе. — Или уже сожрала.

— Не говори глупостей, Тейрин! — ее голос неприятно зазвенел. — Я знаю обличье Тьмы. А твоя душа светла, я вижу. Я всё вижу. И не верить мне…

— Нет, я верю, — перебил он и поднялся, вглядываясь в облако, куда только что провалилась безумная старуха. — Верю…

Сунул руку в карман и сжал белый камень в кулаке. Подумал, что может быть его душа и светла, но сердце уже давно затвердело, как этот камень. И на мгновение ему показалось, что не богиню света он носит в кармане — свое сердце.

Белое, но каменное.

***

Марла падала слишком долго. Зажмурилась — и летела, бесконечно летела. Время остановилось. Почему-то ей вспомнилось, что время — нить в руках Эйры, но разве Эйра дотянется сейчас до нее? Во-первых, зачем это ей? Во-вторых, Эйра мертва. Все мертвы.

Или… не все?

Сон вспомнился весь и сразу. И пришло имя. Конечно же! Все мертвы, кроме него. Он не может быть мертв. Он сам — Смерть.

Он Ух’эр. Не назвала — позвала.

Удара так и не последовало.

Сильные руки подхватили, Марла распахнула глаза, а он пошатнулся, пробормотал:

— Ничего себе тяжелая… — и уронил еще раз. На этот раз лететь было недалеко — с его рук до травы, на которой он стоял. Марла вскочила, выдохнула, огляделась.

Горная равнина простиралась далеко-далеко, трава под ногами была мягкой, теплый ветер ласково трепал ее волосы, небо синело звенящей чистотой, а единственное облако лежало рядом, в десятке шагов.

Его облако.

Она круто развернулась к Ух’эру и вдруг поняла, что может так — разворачиваться. Что может побежать по равнине, как во сне. Что это и есть равнина из сна. Что может видеть хорошо, много и далеко. Что она — снова молода. А мысли в голове путаются еще больше, чем обычно. А он стоит напротив, и глаза у него — бездонные сверкающие пропасти, ухмылка — оскал гиены, запах — отвратительный, гнилостный, но все еще слишком сладкий. И влажные пряди волос смешно липнут к бледному лицу.

— Я сплю? — тихо спросила она. — Опять сплю?

— Н-ну… — протянул он. — Как бы тебе помягче… А, знаю! — прокашлялся и решительно заявил. — Тебя, Марла, расплющило о скалы. Так что в целом — да. Спишь. Вечным сном.

— Значит… Это твое царство? — она огляделась. Этого было недостаточно, и она развернулась вокруг себя. А потом — еще раз. Разворачиваться было легко, ветер был теплым, запах — сладким. Хотелось танцевать — и она раскинула руки. На третьем круге ее занесло, он отскочил, позволяя ей повалиться на траву и замереть, глядя в чистое небо.

— Не-а, — покачал головой, — ловить тебя больше не буду.

Присел над ней, но смотрел не на нее — поверх, вскользь, в видимую лишь ему одному даль.

— И нет, — продолжил задумчиво. — Это не мое царство. Не смеши, детка, — фыркнул, все так же, глядя мимо, — у меня там мрак, сквозняки и звенящие цепи… красота! Была. Я сам не вернулся еще, а царство отстраивать — это столько работы… Это не тебя поймать, хотя тебя поймать тоже, знаешь ли…

Он бормотал что-то еще, а Марла вдруг подумала, что он не менее безумен, чем она. Что вполне понятно — Смерть, она никогда не отличалась здравым рассудком, если вспомнить, кого, когда и как забирает. От этого стало смешно, и она рассмеялась, глядя на него снизу вверх.

Он вернулся за ней. Он поймал ее. Что еще нужно для того, чтобы быть безудержно счастливой?

Разве что понимание того, что он такой же сумасшедший.

Ух’эр оборвал себя на полуслове и задумчиво уставился ей в глаза. Мороз пробежал по коже. Что вполне объяснимо: как еще чувствовать себя, когда на тебя смотрит сама Смерть?

— Головой ударилась, когда падала? — сочувственно уточнил он.

Она села и прищурилась, не отводя взгляда. Подумаешь — смерть! Подумаешь — мороз по коже! Он подхватил ее — вот что главное.

— Так где я? — спросила она.

Он посмотрел так… Совсем не так, как раньше. Взгляд не был ни бриллиантов-острым, ни сверкающим и бездонным. Он был — как будто на одно мгновение бог смерти и впрямь ожил, и именно в это мгновение ему сделали больно. Кольнули иглой — и тут же убрали. И взгляд вновь затвердел, наполнился темным туманом.

Потянулся, поплыл сладкий гнилой запах.

— Я сделал сон, — сухо ответил он и резко поднялся. Бросил, не глядя. — Один сон для сумасшедшей девки мне все еще под силу.

И прежде, чем она успела что-то сказать, поменялся снова. Улыбнулся дико и широко, позволил ей поймать свой взгляд и доверительно сообщил:

— Твоя голова слишком ценна, чтобы разбивать ее о камни, — наклонился и впечатал ледяной указательный палец ей в лоб. — То есть ты не подумай, я ее разобью, чтобы все по-честному, но лишь когда достану оттуда все, что мне нужно. А там — ого-го как много всего! Спутано в такой клубок, конечно, что сразу не размотаешь. Но смотри, тут у тебя ничего нет. Нечем больше заняться, кроме как распутывать. Я даю тебе сон. И даю тебе время. Вспоминай, Марла, все, что знаешь.

Развернулся и двинулся к своему облаку. Он как будто спешил, оттого хромал еще сильнее, чем в прошлый раз. А она снова не хотела его отпускать, снова потянулась было, но он заговорил, остановившись у самой кромки клубящегося тумана:

— Человеческий ребенок слишком нетерпелив, чтоб извлечь из тебя все, что можно. К тому же сам не знает, что ему нужно. А я — знаю. И я, детка, умею ждать. Смерть всегда приходит в конце. В са-амом конце.