– Ты мне когда статью переправишь? – прохрипел бич, садясь к директорскому столу.

– Отстань от меня. – Балай сел на свое место, закурил первую папиросу и стал вспоминать сегодняшние дела, перелистывая календарь.

– Жена твоя все глазки проплачет, если я тебя зарежу, – сказал бич, выковыривая толстыми пальцами папироску из балаевской пачки. – Мне статью править надо, понял? На новые путя становлюся. Получу деньги и уеду в Расею. Пусть черти твой орех обмолачивают. Не увидишь меня по гроб жизни!

Балай поднял трубку и сказал телефонистке:

– Зина?… А, Наденька! Мне дежурного по отделению… Соловьев?… Здравствуй, Соловьев. Как дела? Сидят… Организуй им, пожалуйста, по тридцать суток, и чтобы духу после не было… Ну, спасибо, дорогой, за мной не заржавеет. Тут у меня еще один кандидат имеется. Этот больше просит… Ты сколько хочешь намотать? – спросил Балай у бича. – Года хватит?

Бич усмехнулся и скромно промолчал.

– Смеется. Ну, в самом деле, дня три уже грозится зарезать, если я ему статью в трудовой не переправлю. Не знаю, что за статья, где он ее получил, я и книжку его в глаза не видел. Смех смехом, а сейчас мы им деньги будем выдавать, так уж ты пришли человека, пусть погуляет возле конторы. Вчера твой Завьялов приходил, да они его не боятся, он сам их боится. Калачова пришли, у него ловко с ними получается… Ну, привет!

Бич привстал и заглядывал в бумаги, которые Балай во время разговора вынимал и раскладывал по порядку на столе. Балай положил трубку, резко толкнул бича ладонью в голову, и тот шлепнулся обратно на стул.

– Пошел вон, люди делом занимаются! – уже с угрозой сказал Балай.

Пришлось встать и вытолкать вяло сопротивлявшегося бича за дверь. Бич глупо посмеивался.

Охотовед вернулся к столу. Задач у него на текущий момент было – две основных и много побочных. Надо выпроводить штатных охотников и оформленных договорников в тайгу, чтобы они не сидели по чайным и не пропивали орешные деньги, это была задача охотоведческая; другая – директорская: нужно было крутить мозгами, чтобы как можно быстрее вывезти из тайги заготовленный орех с тех участков, куда имелась летняя дорога. На зиму для возчиков работы и так хватит.

Транспорт, транспорт и транспорт! Району же транспорта вечно не хватало для перевозки сельхозпродуктов, в число которых начальство упорно отказывалось включить кедровый орех, заготовленный коопзверопромхозом… В понятие «урожай» орехи почему-то не укладывались.

– Пришел я, Федор Евсеич! – сказал, улыбаясь и снимая шапку в дверях, голубоглазый легкий старик.

– Спасибо, Евлампий Кононович! Сделал одолжение!

Вчера обыскались, не могли найти бочара. Послали людей на дом; оказалось, что дом бочара заколочен плахами, но радио играет в заколоченном доме.

Евлампий Кононович был старик любопытный. Года три тому назад вот так же пришел он в контору, с этой же шапкой в руках, и спросил:

– Бочар, значит, нужен?

– Нужен бочар.

– Ну вот и хорошо, – улыбнулся старик, – я и есть бочар.

– Ты, старик, плана выполнять не можешь, какой ты бочар?!

– Постарше я, чем вы, ребя, думаете. Только бочар я. И высокой руки. Сколь положите?

– Ставка, нарядами подбрасывать будем.

– Давай, однако, срядимся. Только вы меня не забоитесь?

– Ты бы нас не забоялся, мы уж как-нибудь.

– Я, ребя, за убийство в каторге сидел.

– Во как, ну и молодец! – хором сказали Колобов и Балай.

– Дело прошлое.

– Точно убил, что ли?

– А чего же, взял да и убил. Двоих. Ихним же топором. Они ящики открывать, а я сторож в пакгаузе. Они с топором и меня избивать. Я топор-то взял у них да и того… погорячился. Надо было побить да выгнать, а я молодой был, спыльчивый. Захлестнул. Потом вроде так получается, что нету доказательства, что они воры, я, значит, помешал имя украсти, дело-то ихнее сделать, вот и дела-то вроде и не было. А который их на улице-то с конем ждал, тот убежал. Телега по булыжнику забрякала, вот и все, нету свидетеля… Вот как.

– Даром-то зачем тебя держали? Разобрались бы да и выгнали.

– Даром и не держали, за специальность. Специалисты везде нужны.

Мастер оказался дивный, совсем почти не выпивал – «привычки, ребя, такой себе не сделал», – пил только чифир, с утра до вечера кипятил на кедровых стружках консервную жестяную банку с чаем. Работал неспешно, аккуратно, весело, с прибаутками, но все у него к сроку бывало готово, мастерская всегда была прибранная – пожара остерегался. Зимой к нему стягивались работяги покурить возле печки, сидя на новеньких лагушках, послушать побаски хозяина.

– Где же ты был вчера?

– Вот уж, извиняйте, причина была агромадная. Не ругай!

– Как не ругай! Кладовщик избегался, тебя искавши. Ты ему нужен был позарез, товар хотели отправить в город.

– Во как без Евлампия-то Кононовича! А я вот пришел, а кладовщик бока пролежават!…

– Да в чем дело?

– Женился я на старости лет! – Евлампий Кононович зажмурил глаза от удовольствия.

– Мне с твоими шутками, Евлампий Кононович…

– Женился, Федюшка, пра! Старушонку завел. Одна живет -горюет. Чего две избы топить, говорю, зима-то близко! Давай, говорю, в один куль ссыпемся, теплее будет. Пошли, говорю, ко мне. Не идет! Да вы ее знаете, Буслаевна, старуха.

– Она у нас грибы заготавливала.

– Во-во, трудящая женщина. – Евлампию Кононовичу было приятно, что на лице охотоведа искреннее удивление. – Пошли, говорю, ко мне жить. А она не идет, нет и нет. Жить, говорит, если, то ко мне, к ней то есть, у нее дом поновее и огород хороший.

– Ты и пошел?

– И пошел. Пара ведь – она по грибы-ягоды, я по бочки-лагушки! Во как уцелились-то!

– Так в ремках и пошел?

– Но-о! Зачем в ремках, что у меня, костюма нету? И костюм одел, и ботинки, и пальто. Чем не жених?!

– Приемник только позабыл.

– Во-во! Приемник-то и позабыл. Правильно. Донесли, значит?

– Говорят, изба заколочена, а приемник играет.

– С работы, пойду – заберу, с двумя будем жить. У нее свой, у меня свой. Я без новостей не могу.

– Ну, мои тебе поздравления. Совет, что называется, да любовь. Свадьба будет – приглашай.

– Не-е, какая свадьба! Мы ведь не в насмешку какую, серьезно. Так что нам, бобылям, свадьба не к лицу. Посмеются люди. Вот так, стало быть, три дня сроку мне оформляй, А я работать пойду, все крышки подгоню. Кладовщика вот нету, мне бы в склад надо.

– С Буслаевной ты не прогадал… Только ты ей скажи, что она напрасно посолила грибы. Мы решили у нее соленые не принимать, нам невыгодно это дело. Или примем по цене сырых. Пусть не мудрит. Она промхоз надуть хочет. Бочек двадцать у нее грибов-то?

– Я пока в ее хозяйстве не командир. Вот уж в должность войду, там посмотрим, какое ей направление дать. Но бочки ее не из казенного материалу… Клепочка у меня своя была.

Евлампий Кононович потоптался у порога и ушел.

Буслаевна заготавливала «женскую продукцию» – грибы-ягоды, была одним из посредников между промхозом и сборщиками. Как заготовитель, она получала определенный процент с центнера продукции, но этого ей, показалось мало. Она смекнула, что свежие грибы от посолки становятся втрое дороже, в то время как соль стоит гривенник килограмм. Старуха освоила процесс, добыла два десятка бочек и покусилась на прибыли промхоза. С ней, как с частной инициативой, и шла теперь глухая борьба.

Внизу шум усилился, началась выдача денег. Размеры бедствия, собственно говоря, были невелики: получали от пятисот до тысячи рублей на человека, но заработаны эти деньги были за месяц и потому производили впечатление шальных, случайных, и такое к ним было отношение.

Охотовед подошел к окну посмотреть, прибыл ли милиционер. Милиционера еще не было. Бичи гуляли.

В кабинет вошел в сопровождении каких-то людей Баукин – бухгалтер промхоза.

– Федор Евсеич, подпиши, – обратился к охотоведу пожилой, с бегающими глазами и нервной судорогой щеки охотник, слегка знакомый Балаю в лицо.