Марх Мэлор подливал мне в кубок, а я делала вид, что опустошаю. Кислятина какая-то…

Вот так и жили, мазель, говорил главарь братии, хорошо жили, пока не поняли, что уйти отсюда не получится. Десяток верст в любую сторону — и кончается чудо, которым нас одарили Четверо, пара шагов за невидимую границу — и падаем замертво, и не оживаем, даже если втащить обратно крюком с веревкой. Жнец проверял. Смелый был, безголовый, его боялись, а теперь его кости растащили волки.

— А на дуде у вас никто не играет? — пробормотала я.

Марх Мэлор осекся на полуслове, поскреб бородку.

— Мазели музыки захотелось? Будет музыка, если вы мне понравитесь. А пока тихо, я не окончил.

Я кивнула и улыбнулась, что было сил. Швец есть, Жнец был… без игреца на дуде никакой завершенности.

Он продолжал, повесть его стремилась к завершению. Больше разбойники никуда не отлучались, кроме некоторых отчаянных, которые на себе желали проверить, не ослабли ли чары, что не пускали их от гнезда. Проверяли — и падали, и не поднимались. Смелых с каждым годом становилось все меньше, и братия жила, варилась в своем бульоне, развлекалась, как умела, то есть резалась в карты, жрала, когда попадалась в силки дичь, травила одни и те же байки и грызлась по любому поводу. Марха Мэлора два или три раза сместили с поста главаря, но он всегда возвращался, потому что не так просто оставить его в стороне, о нет, мазель! Он был капитаном пехоты, разве эти простецы ему соперники? К тому же, за ними нужен пригляд, потому что без сильной командирской руки никакого порядку, а порядок нужен, иначе поотрубают друг другу руки и ноги, и коротать вечность станет значительно горестнее. Так что он не собственной власти ради, а спокойствия своих людей для. Он проявлял милость, когда возвращался на место главы, и не очень мучил тех, кто лез его смещать. Одного я вам как-нибудь покажу, мазель, он у нас висит вместо окорока в погребе.

Я снова улыбалась и говорила, что непременно хочу посмотреть, а сама думала, что даже такой дар, как вечная, или хотя бы долгая жизнь порождает удивительные уродства, если попадет не в те руки. А руки всегда не те, потому что всегда найдется такой хитрый и бессовестный капитан пехоты.

Братия шалела от безделья и скуки. Люди тут появлялись редко, места все еще пользовались дурной славой. Бывали орки, но от них мало веселья. Скоро пропали и они, и только недавно появились вновь.

— Судя по тому, что болтал ваш сторожевой пес, мазель, война все еще идет, — сказал Марх Мэлор, поправил что-то под штаниной. Он снова сидел на кровати, качал пустой кубок между пальцами. Глаза его блестели.

— Именно так, милостивый государь, — ответила я. — Мы как раз бежали от ее разрушительного продвижения.

— И ведь не убьешь заразу! — воскликнул главарь, зашвырнул кубок в угол, между двумя сундуками. — Что ты с ними ни делай. Хоть всю жизнь и всех своих людей положи. Поэтому, — он выпрямился, — очевидно, что Четверо вознаградили меня за то, что понял тщету войны и отказался от нее.

— Ваших… братьев вознаградили за это же?

Марх Мэлор нахмурился.

— Не могу знать, за что наградили их, но не за мудрость и не за понимание высшей воли. — Он встал, прошелся, скрипя ногой. — Невежды! Вы не представляете, мазель, как мне уныло с ними, вот честное слово — башка усыхает. До всей этой потусторонней дребедени хотя бы было дело, мне было, зачем командовать, а сейчас? Подай, принеси. Не режьте друг друга. Смеют не слушаться. Вино стало кончаться, запретил пить помногу — стали друг друга дубасить, разогнать кровь. Мозги последние поотшибали, всех разговоров — о прежних временах да о том, кто больше народу перерезал и награбил добра. — Он сжал кулаки, сердясь. — И никто ничего не умеет. Ни историй рассказывать, ни петь, ни плясать. Видите, как я говорю с ними, и как — с вами? Совсем испортили, черти. Песен не знают тоже. Я обещал вам музыку, мазель. Ха! Одна музыка — если Квинту в задницу вставить свисток и дать пинка, чтоб побегал. — Он встал, подошел ко мне, навис. От него дурно пахло, и прибавился кислый запашок вина. — Вы знаете, что с добрым человеком делает скука?

— Это самая страшная пытка, — сказала я, отодвинувшись от него вместе с креслом.

— Именно, — сказал Марх Мэлор, уперев руки в бока. — Именно, мазель. Скука, злоба и осточертевшие рожи. Но теперь все переменится. — Он ухмыльнулся, взял меня за плечо, дернул к себе, поднял на ноги. — Теперь вы будете меня развлекать. Будете рассказывать новое и согревать мне постель. У маршалов были слуги, омывали телеса этих старых лизоблюдов… и вы станете омывать меня. Отблагодарите гостеприимного хозяина в моем лице, ведь так? Никто вас не тронет, вы будете неплохо жить.

Видимо, я недостаточно быстро и восторженно согласилась, потому что он меня отпихнул, проговорил зло:

— Что, мазель, не по вам? Ну так не думайте, что вы можете торговаться. Я щедрый старший брат, я могу и поделиться с младшими тем, чем владею. Не кривитесь, мазель, ужели вы думаете, что замужем за каким-нибудь виконтом вам было бы лучше? То же самое. Женщина должна ходить за мужчиной, в этом ее назначение. Вы свое исполните так или иначе. Так что оставьте неудовольствие и благодарите судьбу.

Он сел обратно на кровать, а я осталась стоять, сжимая кубок. Тяжеленький. Вломить по темечку… но ведь не умрет и даже, может, не отключится.

— Я вам сочувствую, — сказала я. — Это, должно быть, ужасно — быть привязанным к одному месту и одним и тем же людям столько лет, не иметь дела и развлечений. Я бы не пожелала такой доли и врагу.

— Какие у вас там враги, не поделили с сестрой гребень самое большее, — пробормотал Марх Мэлор. Он успокоился, сидел теперь, жмуря попеременно глаза.

Я продолжила:

— Как это тяжко — быть лишенным человечьего тепла и ласки. У вас была возлюбленная?

Марх Мэлор хмыкнул.

— Была одна… хотел жениться. Хорошего роду и при деньгах, маршал обещал сам пойти свататься, так что не отказала бы. Был бы у меня титул, лен… а, что теперь! — он махнул рукой.

— Бедный вы, — сказала я жалостливо. — Теперь я буду заботиться о вас.

Марх Мэлор посмотрел подозрительно. Я сочувственно изломила брови, прижала руки к груди. Главарь усмехнулся.

— Верно говорят, женское сердце мягче женской же груди. Хорошо. Это стоит награды. Только сначала придется доказать, мазель.

Он поднялся, открыл дверь, крикнул во все горло, принялся распоряжаться. Я тем временем быстро осматривалась. Сундуки, посуда на столе, одежда тут и там, и пыль, пыль какая! Я, стараясь ничего не касаться, обошла бадью, заглянула. Ну хоть ее чистили.

На улице смеркалось, окно потемнело.

— Милостивый государь, темно.

Марх Мэлор кивнул, крикнул в коридор еще пару слов.

— И верно. Масло экономим, не жжем почти. Сейчас все будет, мазель, в лучшем виде.

Я благочинно сложила руки, склонила голову, исподтишка оглядывая его. Сначала он показался мне немолодым и совершенно таким же, как остальные из его шайки, но теперь было видно, что он из другого теста, по крайней мере, старается это показать. Даже выражаться стал по-другому. Теперь я бы приняла его за благородного разбойника, каких описывают в книжках. Которые грабят только богатых, щадят дам и детей, грамотны и знают обхождение. А не типичного бандита с большой дороги, как показалось сначала.

Капитан пехоты, значит.

— Вы получили увечье на войне? — спросила я со всем сочувствием.

Марх Мэлор стянул куцую, заплата на заплате, куртку, швырнул на кресло, где я недавно сидела. Буркнул:

— На войне б я получил пикой в брюхо и похороны за свой счет. Нет, мазель, это уж потом. Вижу, в вас много любопытства, так вот придержите его.

Надо же, соригинальничал. Обычно мужчины обожают, чтобы их расспрашивали и слушали.

Но надо держать в уме, что мужчины тут не обычные, а на всю голову стукнутые, и мир здешний такой же.

Бадью Марху Мэлору наполняли ведрами, в несколько заходов: холодная вода, горячая, так, что валил пар. Мыла не было, зато была щетка, которой мне его предстояло скрести.

— А теперь разденьте меня, как это у приличных людей бывает.

Сомневаюсь, что приличные люди под угрозой расправы заставляют женщин себе прислуживать… хотя, судя по тому, что жен бьют и рабочие, и профессора, "приличные люди" — не исключение не из каких правил. Марх Мэлор наверняка считает себя приличным человеком, думала я, стягивая с него сорочку. Не меняли ее уже оч-чень давно, и тут уж нужно не стирать, а сразу сжечь. И штаны такие же. Я преклонила колени у кровати и принялась распутывать ремни, сложно обвивавшие вокруг колена. Отстегнула, наконец, протез. Оказалось, что женский сапог снимается, а внутри — небольшая ступня, не просто так приколоченная, а на шарнире и с пружинками.

— Ставлю бессмертную душу Жнеца, вы никогда таких не видали, мазель.

— Не видала, — призналась я, отставила протез подальше. Ноги у Марха Мэлора не было сразу ниже колена, а культя выглядела так, словно даже не зашивали, а наскоро слепили кожу вместе и перемотали веревкой: уродливые толстые рубцы.

Марх Мэлор взял меня за волосы, дернул, сказал не пялиться. Оперся на мою руку, когда я встала, и с моей помощью залез в бадью.

— Не заставляйте меня ждать, мазель, я уже наждался, почитай, десятки лет.

Вода была мутная и подозрительно пахла болотом. Я разделась и, содрогаясь, влезла в бадью. Длинный кинжал Марх Мэлор уложил на ее край и то и дело водил по нему пальцем. Поэтому я и терла, и не сломала ему пальцы, когда он положил ладонь мне на грудь и сжал. Рука была мозолистая и жадная, я, вся сжавшись, старалась думать, что это все сон, и скоро я проснусь в своей квартире, и надо будет на работу — какое счастье! И все это забудется. Лес, поход не пойми куда, странные люди и особенно Марх Мэлор.

Он щупал, но и только. Я глянула и сквозь воду увидела, что тело его, кажется, реагирует на обнаженную женщину рядом совсем не так, как должно. Да что ж они мне попадаются-то один за другим… хотя сейчас это больше плюс. Марх Мэлор тискал меня за бедро и стонал — когда я терла его щеткой по тощей спине. Он гладил мою коленку и требовал рассказать еще историю. В голове снова было пусто, я терла и перебирала в мыслях кино. Наконец, выбрала подходящее: про драконов и их всадников. Книга там тоже была, но я ее не читала, зато в кино сходила и не пожалела денег на билет.