— И снова здравствуйте. Мы ненадолго.
Сэр Эвин так и не двигался с места, обозревал комнату и хмурился все больше. Скоро брови срастутся от вечного выражения. Я сказала: ищите, мой страж, должно быть, где-то тут. А я посижу.
Марх Мэлор ткнулся мне пальцами в ботинок. Я брезгливо отпихнула снова. Потом легонько наступила на пальцы.
— Убью, — прошептал главарь шайки. Бывший главарь, потому что от шайки мало что осталось.
— Да, да, — проговорила я небрежно. Надавила подошвой на пальцы. — Вы могли бы быть умнее, капитан. Нельзя угрожать слабым. Потому что знаете, что бывает с крысой, которую загнали в угол? А безоружные, по жизни лишенные и силы, и защиты, и не приученные драться и побеждать — так и живут. В углу. Готовые кинуться — и насмерть. Так что не надо их дразнить. Мы изобретательны.
Палец хрустнул. Я убрала ногу.
— Убью. Шалава.
— Дать вам, чем его зарезать? — поинтересовался сэр Эвин.
— Не нужно. Одно дело самооборона, другое дело — убийство просто так. Пусть. Правильно, капитан?
Марх Мэлор перекатился на бок, приподнялся, протянул руки схватить, я пихнула его коленом, повалила назад. Спина у него была тоже обожжена, а кровать вся черная, прогорелая до деревянной основы. Успел поваляться.
Отвратительно воняло горелым мясом. Я встала, подергала ставни. Они не поддавались, и я села обратно.
Сэр Эвин методично перетряхивал сундуки, я наблюдала за ним вполглаза, слушала, как звенят и стучат об пол вещи, которые он бросал тут же, где стоял.
— Капитан, окажите любезность, сэкономьте наше время. Где вы храните то, что прихватили из прошлой армейской жизни?
— С-сука. Убью.
Наверное, он уже должен быть мертв. Как те, внизу. И только магия этого места держит его живым.
— Там, в погребе, вам подарочек от нас, — сказала я. — Поскольку подыхать вы не думаете, нужно будет как-то скоротать жизнь. Вот и займитесь, сползайте. Мы очень старались.
Марх Мэлор оскалился. Зубы между черных губ были страшно яркие.
— А самой… нравилось… отдаваться…
Сэр Эвин поглядел на меня через плечо. Долго смотрел, будто видел впервые, не смущался, что я уставилась в ответ. Все-таки отвернулся.
Я встала, наступила Марху Мэлору на лицо.
— Нашел, — сказал рыцарь. Я убрала ногу, подошла к нему. Он держал карту, а перед ним на крышке сундука были разложены еще свитки, какая-то книжка, похожая на телефонную, секстант, хрустальная чернильница с позолотой. Я повертела ее в руках.
— Я это не потащу. Тяжелая дура… если только вы сами.
Сэр Эвин сказал, что уж без чего они обойдутся, так это без чернильницы, и стал складывать находки в мешок. Секстант тоже уложил. А без него что, обойтись никак нельзя? Хотя хорошая штука, тяжелая, латунная, хватил по голове — и кончен раунд.
Марх Мэлор полз к двери. А лампа все еще горела, да и масло в сосуде осталось. Я вздохнула, вышла следом за рыцарем. Красивый дом, очистить от мрази — и можно жить. Незачем поджигать.
Незачем уничтожать больше, чем необходимо. Мы ведь не животные. Хотя это неправильная аналогия. Животные всего делают — достаточно. Люди всего делают — больше, чем нужно. Создают больше, чем необходимо для жизни. Разрушают больше, чем необходимо для победы. Странные мы, однако, существа.
Когда особняка не стало видно за деревьями, я опустилась у корней, свернулась и не отвечала, когда сэр Эвин звал. Не было никаких сил.
— Хотите, я вернусь и убью его?
Я подняла голову, мотнула, убирая волосы с глаз.
Волосы пахли гарью и кровью.
— Нет. Оставьте.
Сэр Эвин нависал надо мною во весь свой немалый рост, как небоскреб над газетным ларьком на тротуаре.
— Ваше милосердие — совершенно лишнее.
— Я вам нравлюсь? — спросила я.
Сэр Эвин помолчал. Подвигал челюстью. Сказал, наконец:
— Да.
— Даже теперь?
— Да. — Теперь он раздумывал меньше.
— Странно. А вот я себе — уже нет, — сказала я. Цепляясь за кору, поднялась. — Пойдемте. Вы знаете, куда идти?
Он повел, милосердно закинув мешок себе на плечо.
На ночлег мы устроились под ветвями лесного колосса, могучего дерева, которое смогла бы обхватить только наша пестрая компания в полном составе, да и то с трудом. Я тут же впала в полудрему, пару раз выныривала из нее, когда сэр Эвин вставал и ходил, устраивался снова, замирая, словно прислушиваясь, и снова возился между корней. Он прошептал один раз что-то, но я не отозвалась: хотелось побыть в этом полузабытьи еще.
Наутро я обнаружила себя завернутой в плащ, а сэр Эвин читал карту, сидя среди кучи оружия и тряпок. Я потянулась, потрогала подкладку плаща. Мягкая, только молью поеденная. Или мышами.
— Все-таки вернулись? — спросила я сипло со сна.
— Глупо бросать то, что может пригодиться.
— Убили… его? — Сэр Эвин сделал вид, что не может оторваться от карты, а я пояснила: — Марха Мэлора.
— Нет. Хотел, но это ваш… ваше.
Я вспомнила жадные руки, поморщилась. Завернулась в плащ, как в кокон, поднялась кое-как, зевнула. Подцепила носком ботинка булаву.
— Зачем столько? Мы все не утащим.
— Все не нужно. Выберете себе что-нибудь по руке.
По руке мне был бы шестиствольный пулемет, незаменимая штука в здешних реалиях. Но нет, предстояло выбирать из ножей, сабель, каких-то крюков… это вообще похоже на каминную кочергу. Я присела, взяла большой кривой нож, попробовала лезвие пальцем. Отложила.
— А топоров не было?
— Только для рубки дров.
Я вздохнула, на корточках неловко перебралась к другой кучке. Когда же он спал, если успел все это натаскать за ночь?
— Еды никакой не было, — сказал сэр Эвин, сворачивая карту.
В животе тут же заурчало. И зачем он это сказал?
— А фляжку-то нашли?
Он покачал головой. Да-а, без воды будет плохо, впрок не напьешься. Я чихнула, встала, сбросила с себя плащ, отошла и принялась его вытряхивать. В косых рассветных лучах полетели клубы пыли, я расчихалась еще больше.
— Там были платья, — сказал сэр Эвин мне в спину. Он чем-то шуршал и звенел.
— А что ж вы не прихватили?
— Они… не на вас.
— В каком смысле?
— Были бы малы, — сказал сэр Эвин без раздумий. Я закатила глаза. Что значит — не испорчен человек современными стандартами красоты. "Хочешь сказать, я слишком толстая?!" Хороший повод для скандала. Только это правда, я влезаю не во всякую вещь: потому, что у меня есть внутренние органы, а шьют сейчас, видно, с таким расчетом, что их быть не должно.
Потом я вспомнила рассказ Марха Мэлора про хозяйскую дочь и устыдилась. Наверное, это ее. И плащ этот — ее. Я нашла пряжку, застегнула, как надо.
— Вы ловко умеете колоть.
Я стряхнула сонные раздумья, обернулась. Сэр Эвин стоял готовый: меч у бедра, нож на поясе, мешок за плечом. Протянул мне кинжал в ножнах. Я машинально взяла.
— Вы не похожи на других женщин.
Эт-то что еще такое?..
— От всей души советую такие "комплименты" держать при себе, — сказала я. — Что не так с другими женщинами?
— Все так, — сказал сэр Эвин. Мы, наконец, тронулись, и если заблудимся — я буду обвинять его. Всегда обвиняй того, у кого карта. Рыцарь продолжил: — Но вы на других не похожи.
— В каком смысле?
Сэр Эвин молчал, я долго ждала, но так и не дождалась ответа. Либо не может подобрать слов (это часто бывает у людей, у которых послушное тело и руки откуда надо растут — неловки в словах), либо ему нравится со мною забавляться.
— Так почему они назвали вас орком? — спросила я мстительно.
— Вы смеетесь, леди?
— Вовсе нет.
Он задумался, снова сошлись брови, обозначилась серьезная складка. Сказал, наконец:
— Я из пограничных земель. После набегов там много рождается таких, как я. — Он скосил на меня глаза, добавил: — Метисов.
А, вот к чему это было про матушку — благочестивую женщину.
Я молчала, потому что — что тут скажешь, чтобы не задеть ненароком? Сэр Эвин тоже притих, и так мы и шли — из света в тень, солнце иногда пробивалось через листву, задевало лица, как шелковый платок.
Метис, значит. То-то я думаю, странные какие-то черты. И в самом деле, напоминают тех, с кем мы сражались на просеке, тоже квадратная челюсть, тоже небольшой нос и темные брови.
— Я не хотела вас обидеть, — сказала я. — Там, откуда я родом, нет орков, так что…
— Как это — нет?
— Ну так, — пробормотала я. Язык мой! Не надо болтать, Мастеру вон уже наболтала. — Просто нет. Только люди.
— Ха, — сказал сэр Эвин. — А кого люди тогда побивают камнями, когда происходит какое-то несчастье и непонятно, кого винить? Кого вычищают из городов, стоит случиться смуте?
— О, это очень легко. Нужно выделить из людей какую-нибудь группу, назначить ее виноватой — и того-этого.
Сэр Эвин буднично кивнул.
— Понятно. Ну а у нас вот так. В приграничье лучше, там есть и мирные поселенцы, их терпят. Семьи с людьми заводят даже… А ближе к столице — редко встретишь, разве что на продажу. В рыцарском достоинстве — за всю историю десятка не наберется.
— Почему?
— Орочья кровь препятствует добродетелям, — сказал сэр Эвин. — Так говорят. Поэтому метисов в рыцарстве, монашестве и священстве почти нет. Зато в наемниках много.
— Ваш король поступил смело и хорошо, раз сделал вас рыцарем, — сказала я мягко.
Сэр Эвин не подал виду, но что-то в нем дернулось, осанка стала другая. Словно в мешке на плече прибавился центнер весу.
— Да, — сказал он тихо, я едва расслышала за шорохом наших ног в подлеске. — Его Величество был милостив. Говорили, что больше милостив, чем справедлив. А я ему так отплатил.
Я раздумывала, стоит ли спрашивать, или ну его, бередить еще, но сэр Эвин выговорил сам, чуть погодя:
— Его Величество поручал мне дела. Разные. Самое важное — оборонять принцев во время кампаний. Последнее, что приказал — это охранять королеву Рихензу, убедиться, что она выбралась из столицы целой. Он так и сказал — последнее поручение. Вышел за стены и дал Эбрару бой.
— И вы выполняете его волю, — сказала я быстро.
Сэр Эвин тихо зарычал, с силой отпихнул от лица ветку.
— Нет чести в том, чтоб бежать. И доблести в том, чтобы покинуть благодетеля, нет. Может, и мешает кровь, может, и не выйдет ничего хорошего из помеси, но верность… верность есть у всех народов. И везде она почитается.