Королева думала несколько секунд. Потом величаво кивнула. Мастер тут же снялся с места, пошагал к дверям. Ее Величество сказала вполголоса:

— Присмотрите за ним. Надеюсь, я могу на вас рассчитывать.

Я от всей души заверила, что может. Нагнала Мастера. Тот не обратил на меня внимания, только огонек над плечом разгорелся ярче.

— Я знаю, где тут таверна, — произнесла я ему на ухо театральным шепотом.

Могу поклясться, что острое ухо дернулось. Мастер скосил глаза, не поворачивая головы, прошептал в ответ:

— Тогда мы знаем, откуда начать разведку.

Внутри питейного заведения Мастер отыскал свечи. Точнее, его ручной огонек сорвался со своего места, распался на искорки и рванул во все углы. С шипением сгорала паутина, обугливались кусты и трава, вспыхивала пыль. Потом зажглись и ровно засветили свечи. Мастер взял канделябр, обошел загородку, отделявшую место хозяина и подавальщиц от зала, распинал мусор и осколки.

— Может быть, наверху? — я кивнула на узкую лестницу.

— Там комнаты хозяев, — сказал Мастер.

— Вот именно! Может, они что-то берегли для себя?

Мастер задумался, потом пошел за мной. Наверху бежал до противоположной стены узкий коридор, а по сторонам торчали двери. Я дергала все подряд, поддалась только одна, но из комнаты, очевидно, вынесли все, кроме деревянной мебели.

— Сразу видно эльфа, который знает свое дело, — проговорил Мастер, приложил ладонь к одной из створок. На ней вспыхнули знаки, как в прошлый раз — на двери алхимика и чернокнижника.

— Эльфа?

— Человека, — сказал Мастер, открыл дверь. — Я не знаю, кто это был, не имел чести быть знакомым с местными адептами Искусства.

Я вошла за ним. Мастер без лишних условностей принялся обыскивать комнату, при этом стараясь ничего не касаться. Я последовала его примеру, все тут было изъедено временем, грызунами и сыростью.

Во второй комнате тоже ничего не было, кроме безбожно скрипучего, поющего от каждого шага пола. И в третьей. Зато в четвертой повезло. Мастер вдруг замер, сделал над сундуком с трачеными молью накидками сложный жест, и сундук тот же час преобразился из простого в красивый, окованный фигурным железом. Навесной замок на секунду засветился лиловым и открылся, Мастер вынул его из скобы и бросил на пол. Поднял крышку.

— Ну, что я говорила? — сказала я довольно, и мы принялись вынимать бутылки. Они были разных форм и размеров, оплетенные и нет, все — пыльные и без этикеток, только иногда попадались знаки на залитых сургучом горлышках.

Мы стащили находки вниз, расставили на самом большом столе и стояли, смотрели на них и друг на друга в ожидании, кто первый скажет "а давайте не понесем все соратникам".

— У нас дома есть такой закон, — сказала я. — Тому, кто нашел клад, полагается четверть от него.

— Резонно, — сказал Мастер согласно, махнул рукой, с пола поднялись черепки и поплыли по воздуху к нам, на лету сплачиваясь в кружки.

Мы сели на скамьи по сторонам стола, друг напротив друга, и я позволила Мастеру выбрать. В местной выпивке он понимал явно больше меня.

— То, что крепче, лучше сохранилось, — сказал он задумчиво, с глухим стуком переставляя бутылки по столу. — Но то, что слабее — вкуснее. Рискнем, леди?

— Давайте, — выдохнула я решительно, подвинула кружки, попутно любуясь узором на их стенках, который так и плясал от неверного света огонька. Не может без украшательств.

Мастер откупорил оплетенную бутылку, налил на два пальца в каждую кружку. Мы одновременно принюхались. Пахло алкоголем и каким-то незнакомым мне фруктом или овощем, но достаточно приятно: как пахнут духи со "свежим молодежным" ароматом — вроде как и огурец, а вроде как и помидорная рассада. Но забавно и свежо.

— Что мы пьем?

— Фруктовую настойку, — сказал Мастер, поднял кружку, и она прямо в его руке преобразилась в стеклянный бокал с толстыми стенками. Настойка была прозрачно-рыжеватая, как сильно разбавленный абрикосовый сок.

— Отлично. За что пьем?

— "За что", леди?

— У вас не говорят тостов? — удивилась я. С языка неловко слетело слово по-русски, в местном языке "тоста" не было. Я переформулировала: — Не желают здоровья хозяину дома, где пируют, или там не говорят речей по поводу события, на котором собрались?

— Говорят, — сказал Мастер. — Прославляют достоинства подающего вино.

— Ну вот, — обрадовалась я. Моя кружка тоже стала стеклянной и подозрительно напоминала теперь алкоголический граненый стакан. — А у нас еще желают того, чего нет, но хочется, и благодарят за то, что уже есть. Можно выпить за дружбу народов, например. Людского и эльфийского.

Мастер криво усмехнулся, но послушался меня, коснулся бокалом бокала.

— Да не угаснет эта дружба вовек! — провозгласила я. Опрокинула бокал, но оказалось, что крепилась я зря, настойка была слабая, хотя и достаточно вкусная.

— Да дадут оба народа друг другу покою, — сказал Мастер и пригубил тоже. Облизнулся, с удивлением уставился в бокал. — Недурно.

— Давайте еще, — я кивнула на бутылку.

Второй тост пошел за здравие королевы и ее уважаемой родни.

— А много ли родни? — спросила я. Начинать лучше с нейтральных вопросов. О погоде там, о знаменитостях… за отсутствием телевидения знаменитости тут — это власти предержащие.

— Если брать широко, то все правящие роды между собою не чужие, — сказал Мастер. Огонек он повесил над столом между нами, и в его свете казался моложе, чем на улице, на честном солнышке. Он ничего, подумала я, потягивая питье. Не красивый, но приятный.

— Я слышала, у королевы много детей. Принцы и принцесса.

— Ее Величество принесла супругу троих сыновей и дочь, — кивнул Мастер.

— Про принцессу я слышала, а где сыновья?

— Младший погиб во время иностранной кампании, — сказал Мастер. — Два года назад, в походе на орков. Старшие — во время их похода на нас. На подступах к столице. Известие пришло за день до того, как столица пала.

— Скормить войне троих детей, — выговорила я, помолчав. Покачала головой. — Кто угодно помешается.

Мастер поднял бровь. Я спохватилась: поймет еще, что я подслушивала.

Я предложила выпить за упокой принцев. Мастер поддержал. Налил из бутылки еще. Да-а, похоронить детей, а потом мужа… даже не похоронить, а бежать и только знать, что уже не встретитесь, не смочь даже проститься. Вот уж врагу бы не пожелала.

— Не печальтесь, леди, — сказал Мастер. — Они были верующие, и сейчас, наверное, в лучшем месте.

— А вы веруете? — спросила я. — И во что?

Мастер поставил локоть на стол, подпер щеку рукой. Болтал напиток в стакане и смотрел, как он ловит свет.

— Знаете, леди, у моего народа тоже есть Четверо. Только они другие. Справедливо сказать, что люди переняли их от нас, только не смогли оставить суть нетронутой, и наполнили новым содержанием. Сделали подателями благ, защитниками и утешителями. Покровителями добродетельных, заступниками слабых. — Мастер, держа бокал в расслабленной руке, ткнул пальцем вверх. — Эльфийский же народ такой чуши выдумать не смог бы. Потому что умеет наблюдать. Если и есть какие-нибудь боги над миром, то это те нетронутые Четверо. Жадные, похотливые, переменчивые существа, жестокие и несправедливые. Как самая природа, как самый мир. Мир не подает благ, если молишься усердно. Так что надо поглядеть на это, — он обвел рукой трактир, — и подумать, кто это сотворил и каков он.

— Как вы мрачно на все смотрите.

— Не на все, — поправил Мастер. — И не мрачно, а сообразуясь с опытом. Природа состоит из вражды и похоти. Жизнь — из несправедливости и случайных событий и бед.

— Сложно поспорить, — сказала я, глотнув. По пищеводу поползло острожное тепло. — Но зачем почитать таких богов?

— Их и не почитают, — пожал Мастер плечом. — Они просто есть.

Разумно. Я прикрыла бокал ладонью, когда он предложил долить: хватит мне пока. Мастер же плеснул себе, но пить не стал. Глядел куда-то, в ему одному доступное, темными лисьими глазами. Долго глядел, мне стало скучно, я потянулась за бутылкой. Мастер отмер и налил сам. Сказал:

— Знаете, эту настойку мои сородичи пьют теплой. Я читал.

Я была всеми руками за то, чтобы соблюсти пищевые традиции, отдала Мастеру свой стакан, он подержал в ладонях и вернул мне — теплый, и питье стало чуть теплое, меньше пахло спиртным и больше — неизвестной мне свежей и чуть сладкой растительностью.

— Скучаете по своему народу?

Обычно момент, когда веселая попойка переходит в грустную со слезами, наступает сам, но я не могла не поторопить, верно же? Язык мой! Я уткнулась в бокал, а Мастер, вопреки ожиданиям, пожал плечом, сказал безразлично:

— Я никогда его не видел. В количестве, достаточном, чтобы это было можно назвать народом.

— Давно не были в родных краях?

— Никогда.

Надо же. А все равно, "мой народ", туда-сюда. Ну да, чем дальше родина и чем меньше о ней знаешь, тем крепче чувство причастности.

— Никогда не хотели навестить?

— Хотел, — сказал Мастер. — Было две или три возможности. Поймали бы, конечно, разорвали ноздри, но шанс того стоил, верно? А я не воспользовался. Потому что, — Мастер поднял бокал, — как бы я ни желал погибели человечьим королевствам, которые покупают таких, как я, кто-то же из моего народа меня — продал. Не поверите, эта простая мысль очень долго мне не приходила. С тех пор перехотелось называть какое-либо из мест домом и стремиться туда. Везде, леди, одно и то же.

Он выпил. Я покрутила бокал в руках. Он никак не остывал, от него шло ровное тепло, как от чьей-то сухой руки.

Пить за патриотическое чувство мы не стали.

— А почему "разорвали ноздри"?

— Беглым рвут ноздри. — Мастер показал на себе ногтем. — Чтобы потом было видно, кто склонен не подчиняться.

— Ужас какой, — сказала я искренне. Ну и мирок. Магия, конечно, но и мечи, а где мечи — там короли, имущественное и сословное неравенство и много, много уродств. Плата за отважных рыцарей, которых мне бы хотелось отдельно и без всего, но они идут в комплекте с ситуацией — и никуда не денешься.