Он напряженно улыбнулся, не разжимая губ. Снова огляделся, причем так обеспокоенно, что я тоже посмотрела по сторонам.

— Я бы хотел услужить леди, если бы леди немного помогла мне.

Господи боже, да с меня же нечего уже взять! Я вздохнула, кивнула. Ове потер ладони.

— Мне… если бы вы смогли передать вашего духа мне, его расщепления как раз бы хватило, чтобы преодолеть Пелену.

— Забирайте! — сказала я быстро, раскинула руки, выставила вперед грудь, так что лиф натянулся. — Хоть сейчас, забирайте совсем и делайте, что нужно.

Ове достал платок и промокнул лоб.

— Я… видите ли, такой ничтожный и никчемный подмастерье, как я, не в силах рассечь узы и отделить духа от вашей души, не повредив ни того, ни другого.

Я уронила руки на подлокотники. Ну сколько можно? Сколько можно давать мне надежду — и потом вот так? Я вздохнула.

— Я тем более не умею этого.

— Леди, прошу вас, если вы попытаетесь… он должен вас послушаться, ведь он связан с вами… прошу вас, Ее Величество не потерпят, чтобы их просьбы не исполнялись…

Я наклонилась вперед, уперла руки в колени и спрятала лицо в ладони. Посидела, пока маг что-то надо мною бормотал. Корсет сдавливал, дышать скоро стало невозможно, и я выпрямилась.

Почему никто никогда ничего не сделает за меня? Почему сам не устроит все так, как нужно? Почему все должна устраивать — я? Даже там, где я ничего не понимаю.

Потому что ты, Софочка, сильная женщина, говорила бабушка.

Сильным гораздо лучше живется, чем слабым. Сильным можно выбирать. Я стиснула зубы, кивнула, процедила:

— Я посмотрю, что я могу сделать.

Теперь я чувствую себя обязанной спасать и его тоже. Вот дьявол. Это меня должны спасать из этого веселого мирка.

А я никого и не спасла. Поллу разве что… да, это стоило того, пожалуй. Я поднялась в который уже за этот визит раз, пожала потную большую ладонь Ове.

Приставленные ко мне девицы очень удивились, что мне понадобилось закрыться в комнате до сна. А как же они попадут, если мне что-нибудь нужно, как же поднесут вина и воды умыться, как же разденут? Я выпроводила их вон, сказала пойти хорошо провести время, считайте, что у вас выходной (Осенняя речь не знала этого слова, и я кое-как объяснила: свободный день). Дернула застежку платья, злобно думая, что оборву и эту. Ну и пусть. Ненавижу платья. Застежка не поддавалась, я скинула туфли и шуршала юбками по ковру, ходила туда-сюда и мучила крючки.

— Послушайте, — обратилась я в пространство. — Я не знаю, как и зачем вы ко мне прилипли, и я не умею и не хочу командовать, но… явитесь, пожалуйста? Просто поговорить.

Ничего не произошло. Я засопела, вывернула руку за спиной, скособочилась, достала кончиками пальцев крючок. Зар-раза…

Холодные влажные пальцы легли на мои, направили. Застежки послушались. Я, обмирая от страха, повернула голову.

Она повела круглыми плечами, лица за вуалью я снова не видела, но мигом узнала эти плечи.

— Добрый вечер.

Она, неслышно ступая и оставляя на ковре мокрые следы, снова зашла мне за спину, продолжила расстегивать платье, и своевольная фурнитура ее слушалась.

— Вы что, так и шли за мною от самых источников?

— Нет, — проговорила она мелодично у меня в голове. — Я там. И здесь. Проси. — Она провела пальцем по моему хребту. Меня пробрала дрожь. — Вели.

Я поежилась, увернулась от ее прикосновения. С подола ее натекала на ковер лужа, а вокруг сгущался зеленоватый мрак, как там, под водой.

Я прижала лиф к груди, чтобы платье не соскользнуло с меня под тяжестью юбок, пролепетала:

— Вы… зачем вы за мной шли? Почему явились сейчас?

Из мокрого пятна под ее ногами поднялись черные щупальца, затрепетали вокруг, как актинии.

— Мало кому доводилось, — ответила она. — Никто не приходил с чистым сердцем. Тебе же удалось. Я служу тебе теперь.

— Как? Зачем? — спросила я, чувствуя, что понимание происходящего утекает из меня с каждой секундой быстрее, чем вода из дамы.

Вуаль колыхнулась, словно утопленница тяжело выдохнула.

— Найти источник и пожалеть его хозяйку, — сказала она, пошла рябью и на миг превратилась в лису с синеватым мехом. — Не попросить ничего для себя. Тогда поработишь. Все слышали эти сказки. Не все умели следовать.

— Я не слышала, — сказала я отчаянно. — Я не местная…

— Приказывай. Я в твоей воле.

Я, цепляясь за платье и путаясь в нем, села на кровать кое-как. Ссутулилась, подобрала ноги, потому что лужа ползла уже под меня.

— Не хочу никому приказывать. Никого порабощать, — проговорила я устало. — Сколько можно. Везде эти Мастера несчастные, везде рабы. Я тут еще буду… Я правда не знала, что… так получится. С вами. Извините, пожалуйста. — Я подняла голову. Дама подставляла ладони щупальцам, которые тыкались в них, как собаки носами. — Я не слышала этих сказок.

Хотя сэр Эвин что-то такое рассказывал, или Полла…

— Поэтому я тебя не убила, — сказала дама. Я на всякий случай отодвинулась на кровати дальше. — Быть любезным нужно искренне, а не выгоды ради. Я решила, что заберу себе всякого, кто попытается заковать меня в цепи хоть волшбой, хоть хитростью. Их много было. — Она махнула рукой. Из пола выросла безглазая голова. Я взвизгнула, засучила ногами, и голова убралась обратно. — Ты другая. Я хотела оставить тебя себе. Но ты другая.

— Значит, мне повезло, — опасливо улыбнулась я. Везучее я существо, оказывается, кто бы мог подумать, что незнание местного фольклора пригодится больше, чем знание.

— Проси.

— Не хочу, — сказала я. Подумала, что стесняться утопленницы нечего, встала, сбросила платье, подняла, кинула на кресло, чтобы не мокло. Разгребла одеяло, достала из-под него нижнюю рубашку. Стало гораздо лучше. — Во-первых, боюсь, вдруг вы решите, что я корыстна. Во-вторых, идите с миром. — Я усмехнулась. — Локальная отмена рабства и личной зависимости.

А потом я вспомнила. Маг Ове. Почему я, собственно, позвала, и почему дух источника явился. Для чего. Раскрыла рот, чтобы сказать: подождите. Есть одно…

Расщепление духа. Ага. Нужно было узнать у него поподробнее, но что-то мне подсказывает, что думаю я правильно. Жертвоприношение. Но если это не свободный (мужчина, титульной национальности) — то это можно.

Я снова забралась с ногами на кровать, закрыла лицо руками. Я хочу домой… я хочу домой… почему билет туда так дорого стоит?

Не спросишь же ее: вы, случаем, не хотели бы расщепиться, чтобы я вернулась к центральному отоплению и круглосуточным универсамам? Эту даму утопил завистливый хрен, а потом черт знает сколько лет донимали просители, желающие к тому же заполучить ее рабыней. А тут я.

Щупальца наползали на кровать и трогали меня за ноги. Я сжалась в комок, только что заметила, что всхлипываю.

— Я хочу домой…

— Это дальше, чем я могу достать, — сказала женщина, с плеском вылилась на пол и собралась у самой кровати. — Живые могут. Я — более нет. Раньше могла, о, раньше я все могла! Но духов держат цепи, неведомые живым.

— А мертвых оживлять? Все еще не можете?

Щупальца свернулись кольцами, словно на них плеснули кипятку. Дама сказала с шумом воды: нет. Все еще нет.

— Ну так идите с миром. А я как-нибудь… — Я утерла лицо, мысленно уже выпрашивая у девушек еще того средства вокруг глаз.

Дама никуда не делась.

— Я не вольна сама рвать узы. Ужели бы я тогда являлась на зов тех, кто меня обхитрил?

— Но я ведь вас отпускаю…

Дама вдруг очень человеческим движением поправила лиф на полной груди. Я вздохнула про себя.

— Идите же, — прошептала я. — Пожалуйста.

Еще минуту, и я попрошу ее, потому что это мой последний шанс, и мочи уже нету, решение так близко, а тут еще она… предлагается… Нет, нет, не могу так, буду всю жизнь сама себе противна, а потом, чего доброго, смирюсь, и это будет еще противнее. Я мало что умею и могу, не делаю больших дел, но я хотя бы стараюсь не портить жизнь другим. Не хочу начинать.

Уже начала, муторной болью занялась над бровью ехидная мысль. Уже распоряжаешься жизнью и смертью тех, кто тебе доверился.

Не хочу, прошептала я под нос. Вслух сказала:

— Идите, пожалуйста.

Дама развела руки, щупальца встрепенулись, заползли по ее платью вверх, обернули руки браслетами, расплылись в воздухе чернильными кляксами. А через секунду, словно капля туши в стакане, расплылась и она. Я упала на бок, подтянула колени к груди и захныкала. Я так устала… я совсем одна… я хочу домой…

Девицы скреблись в дверь, их шуршание подпитывало начавшуюся головную боль. В конце концов я рявкнула, заскулила, потому что отдалось в лоб, а девицы притихли, но только на минуту. Я, держась за лоб, сползла с кровати, поджимая ноги на мокром ковре, впустила их.

Они не стали спрашивать, что тут произошло, хотя глаза сделались большие и любопытные. Пара девиц свернула ковер и уволокла, а третья ушла за ними и скоро вернулась с небольшой чашечкой, от которой свежо пахло какой-то травой. Я опрокинула, как стопку горячительного, закашлялась от горечи, прилегла, как советовали, и с удивлением заметила, что головная боль затухает.

— Мастер просил передать, что рад вам услужить, — сказала девица, которая стояла надо мною, словно боялась, что я опять ее вышлю вон.

Мастер… ч-черт побери. Я села на кровати.

— Да. Отлично. Это его зелье?

Девица доложила, что Мастер представлений — большой знаток всяческих составов для утешения хворей, и может даже простую воду заговорить так, чтобы принесла облегчение.

Да, Мастера это умеют, подумала я. Полезные всякие зелья.

Полезные зелья. Гм.

Девушки в который раз остались недовольны, когда я велела им одеть меня и сопроводить. Как же это. Самой прийти… не можно. Неприлично. Они говорили так каждый раз. Я послушно вертелась спиной и боком, пока они подтягивали ленточки корсета, и гладко врала, что в моих краях очень даже можно, и это даже приличнее, чем если бы джентльмен являлся к даме по своему желанию. Хотя почему врала… дома мне никто не запрещал позвонить "Я сейчас буду" и прихватить по дороге что-нибудь вкусное. Люди становятся мягче и пушистее, когда скормишь им что-нибудь вкусное.