- Колюня, - я сморщился. – Харе философствовать.

- Так ты ж со мной вроде согласился.

- С чем согласился?

- С моей теорией. Которую я тебе битый час излагал.

- Видно, плохо излагал, раз я прослушал.

- Жаль.

- Чего тебе жаль, Колюня? Время есть. Повтори.

       - Если сам напросился, - Колюня пожал плечами. – Я ж говорю: разум – это волна. Космическая – она накрыла нашу землю, текла много веков, тысячелетий… А потом все. Кончилась волна. Укатилась дальше, к иным планетам. И унесла разум с собой. Мир есть – и ничего не изменилось. Земля осталась прежней. Только без разума. А мы? Что ж, жалкие остаточные явления. Еще немного, и мы станем такими же, как остальные. Ага, как в старой песне: кто был никем, тот стал ничем. Постой, - он вдруг перебил сам себя, - началось.

Колюня поднялся. Смутно угадываемый в темноте, подошел ко мне. Потянулся к окну и распахнул его.

Свежий ветер ворвался в затхлую комнатенку часовни – хотел бы сказать я. Но стало не так. Я представлял, как может пахнуть разрытая земля, но реальность превзошла мои ожидания. Запах удушал. Воздух, которым я тщетно пытался забить легкие, не приносил мне облегчения. Я задышал как паровоз. Широко открыв  рот, я накачивал себя кислородом и все равно задыхался. Но было еще кое-что пострашнее внезапного удушья. Все пространство вокруг заполнили голоса. Множество. Сначала тихие – полушепот, полувсхлипы, смешки. Взрослые, детские. Мужские, женские. Шум разрастался, распадался на отдельные слова, потом собрался воедино, подобрался ко мне, чтобы накинуть мне на шею удавку.

Я вскочил, разрывая на груди футболку. Рванулся, споткнулся обо что-то. И упал, полетел куда-то в темноту.

- Включи свет! – орал я, используя последний воздух, со свистом вырвавшийся из груди. И мой крик тонул в десятках, сотнях других. Таких же отчаянных, пронзительных, последних.

Не слыша себя, я метался по комнате, сшибая все на своем пути. Я не мог дышать. Я почти умер, когда в углу вспыхнул огонь: мертвенно бледный Колюня сидел на стуле. Его губы беззвучно хлопали. До меня не доносилось ни звука. Не сразу я понял, что снова могу дышать – кислород живительной волной заполнял мои легкие. Грудь вздымалась, причиняя легкую боль от царапин, что я оставил, пытаясь сорвать одежду. Сквозь звенящую в ушах тишину ко мне пробились слова Колюни.

- … почти каждую ночь после захоронения. Я же предупреждал тебя. Но вы все за одно. Думаете, Колюня свихнулся. Раз с мертвецами работает – значит, обязательно сошел с ума. А что в них страшного – в мертвецах? То, что происходит – вообще не их рук дело. Если можно так сказать.

Постепенно я успокоился. Занял прежнее место у окна. Даже желание выпить пропало. Мне не хотелось объяснять случившиеся. Одно дело, какой-то вирус, убивающий разум и превращающий людей в безобидных шизиков, и совсем другое дело – восставшие мертвецы.

- Нам только зомби тут и не хватало, - буркнул я.

- Кто говорил про зомби? Нет тут никаких зомби. Стоит включить свет, все и пропадает.

- Так может, массовые галлюцинации? Область неизученная,  - предложил я.

Не знаю почему, но теперь, при свете, все произошедшее показалось мне несерьезным. Киллер, например, отстреливающий выживших – кое-что посущественней звуков и удушья.

- Может, это какая-нибудь акустическая аномалия, - выдвинул я еще одну версию. – Вполне возможно, что выжили те, кто остался в метро. Мы же и не пытались туда пробиться. Да и невозможно это – обследовать все завалы после взрывов.

- Ты здравомыслящий человек, - тихо сказал Колюня. – Именно поэтому я тебя и выбрал. Все твои версии имеют право на существование. Но как быть со всем остальным? С покойниками?

- В смысле? А что с ними не так?

- Так… Я не зря хотел, чтобы ты присутствовал при похоронах. Пойдем, я тебе покажу. Их просто нет в могилах.

Глава 9. Влада

Влада

«Тяжело передвигала ноги старая кляча, пытаясь удержать на спине всадника. Еще немного, совсем чуть-чуть, и ей удастся шагнуть с невысокой гранитной плиты. И тогда, возможно, опрокинется навзничь ездок, разобьет голову об острый угол пьедестала. И лошадь, освобожденная от вековой обузы, устремится вдаль, туда, к зеленеющей среди палой листвы траве. Но время идет, двигая годы. А все так».

Следы выдавали меня с головой. Словно маленькие зверьки перебирали крохотными лапками, они подбирались все ближе ко мне. Брызги крови стыли на мраморных плитах. В моей спине, прижатой к обнаженному бетону, обнаружились болевые точки в самых неподходящих местах. Ныло под лопаткой, кололо чуть ниже талии – это отвлекало меня от той, другой боли, что разрывала на части исполосованное запястье. Как я ни пыталась ее остановить, кровь капала. Наспех перетянутый рукав толстовки пропитался насквозь.

Я стояла в углу и тряслась от страха. Временами к горлу подступал нервный смешок, который я не могла удержать. Разве не за ним я сюда пришла, разве не за страхом? Терпеливо объездила весь город, претворяя в жизнь идиотскую идею Кира. Он сказал и забыл. А я? Как угорелая с утра мечусь от Башни Грифонов к Инженерному замку, от Смоленского кладбища к Семимостью. И так далее. Я успела побывать везде, где можно загадать желание. Озарение снизошло на меня неожиданно, как молния сверкнуло в мозгу – поможет, должно помочь! Конечно, они там сидят и ждут моих искренних слов, высказанных не абы где, а в определенных местах! Может, они способны воспринимать лишь те слова, что звучат в местах средоточия силы? Силы чего?  А вот если представить, что веками сотни или даже тысячи людей ходили на тот же Обводный и говорили, говорили. Как обращение к последней инстанции бросали мольбы вверх, а иногда и вниз…

Вот так и я: от шепота у погасшего вечного огня на Марсовом поле и слов, обращенных к Сфинксам, от крика у Обводного и бесконечно долгого молчания у Башни Грифонов, я добралась сюда, в Дом Распутина. Я сделала все, что хотела, оставив на закуску его – мрачный переход по Гороховой к Дому с Ротондой. К тому самому, где по лестнице в полночь спускается сам. Дьявол? Если так, то он хозяин нынешней жизни. Получив новый мир в безраздельное господство, он, наверняка, страшно скучал от полученного результата.

Кир заронил в моей душе зерно надежды. Я повелась как маленькая девочка, заразилась бестолковой манией, как больная гоняла по городу на скутере. Почему-то казалось важным успеть все сделать за один день. Я даже попробовала заглянуть в глаза Медному Всаднику, но Петр Единственный в своем роде, выискивал что-то на другом берегу и меня не заметил. Надменные Сфинксы, проторчавшие три с половиной тысячи лет где-то в песках Африки, так и не смирились с новым местом. Их по-прежнему неудержимо рвало на родину. Там бы уже давно песок засыпал им глаза, погрузил в крепкий сон, а здесь? Промытые бесконечными дождями, изо дня в день они вынуждены пялиться на серую спину Невы. Я все равно загадала желание, для верности коснулась гранитного бока и одернула руку от ледяного ответа. На Обводном я терпеливо исследовала трещины на плитах, выдернутых из старинного могильника. Когда-то они служили надгробьями для сотен мертвецов, а теперь облицовывали набережную. Веками камни прикрывали в темноте чьи-то кости, чтобы в итоге развернуться к свету. От такого поворота у кого хочешь крышу снесет. Вот поэтому я легко объясняю себе те сотни самоубийц, чьи бедовые головы давно укрыли мутные воды канала – их тянул сюда могильник, привыкший к мертвецам.

Я молодец. Маршрут рассчитала так, чтобы ближе к полуночи оказаться в Доме на Гороховой, у Лестницы Дьявола. Я готовилась к встрече с любыми потусторонними силами. Я не верила в них. Я их ждала. Но не думала, что все окажется настолько реальным.

 Нечто странное я заметила на подступах к Дому Распутина. На лавочке неожиданно обнаружилась старушка. Возможно, ей было лет тридцать, но испугалась я не меньше. Неизвестно, что удержало меня от крика, когда луч фонаря набрел на белое лицо с закрытыми глазами. Я забыла о том, что надо кричать. Разглядывала сидящую скрюченную фигуру, прижимающую к груди сумочку, сосульки светлых волос, сначала темными полосками растущими из головы,  безгубый рот и страдальчески зажмуренные глаза. Страха я не испытывала. Что я, мертвецов не видела?