EI LOBO NEGRO.

Джилли помнила, как однажды в Энкантадоре кто-то так назвал Рейфа.

ЧЕРНЫЙ ВОЛК.

«Это прозвище так подходит ему», – подумала молодая леди. Вечером произошло совершенное его воплощение: черный с золотом элегантный фрак, сшитый искусным портным, услугами которого пользовался и брат Джилли, сидел на Рейфе, как перчатка на руке, подчеркивая узкие бедра и широкие плечи. Черный жилет украшали золотые пуговицы с ониксом, а белизна рубашки казалась ослепительной на фоне загорелого лица и черных, как смоль, волос.

В комнату снова вошла служанка, держа в руках чашу с пуншем.

– Еще немного, и вы непременно простудитесь. От окна дует, – предостерегла она леди Джиллиан.

– Ерунда. Я здорова, как ломовая лошадь, и ты прекрасно знаешь об этом.

– Да, это так. Но я никогда не осмелилась бы сравнивать вас с животным.

Джилли рассмеялась.

– Боже упаси.

– Нет, – продолжала служанка, – вы больше напоминаете тех прекрасных лошадок, которых разводит граф.

– Ты имеешь в виду арабских скакунов?

– Именно их. – Нэн Каммингс подумала, что вряд ли кто-нибудь сможет сравнить ее хозяйку с обычной рабочей лошадью. В облике леди Джиллиан бросалась в глаза порода.

Служанка знала, как называли ее в доме, слышала о существовании списка леди Джиллиан, куда заносились люди, по ее мнению, сбившиеся с пути истинного, к которым она относилась с особым милосердием. Нэн не обращала внимания на эти сплетни. Теперешняя жизнь нравилась ей куда больше той, которую приходилось вести в приюте для сирот в Брансфорде, прислуживая хозяйке этого заведения. Леди Джилли относилась к служанке по-доброму, собиралась даже заняться ее образованием, и Нэн надеялась, что когда-нибудь сама сможет учить людей, независимо от их происхождения и положения в обществе.

– Вам что-нибудь нужно, мисс? Джилли не спеша пила горячий пунш.

– Нет, Нэн, спасибо. Служанка подошла к кровати и взбила подушки.

– Я не ожидала, что вы вернетесь так скоро. Признаться, она и сама не собиралась возвращаться с бала так рано.

– И я этого не ожидала, – грустно произнесла молодая леди.

Нэн почувствовала в тоне хозяйки что-то неладное.

– Что-нибудь случилось?

– Неужели я похожа на человека, у которого неприятности? – спросила леди Джилли, удивленно приподняв черные брови.

Нэн улыбнулась.

– Просто я достаточно хорошо знаю вас, мисс.

– Ничего особенного не случилось, – ответила девушка, подходя к небольшому камину. Сбросив парчовые шлепанцы, она уютно устроилась в большом мягком кресле, натянув на ноги белую ночную горочку. Вьющиеся черные волосы, перехваченные атласной лентой, рассыпались по плечам.

– Если я вам больше не нужна, желаю спокойной ночи, – нарушила молчание Нэн.

Джилли пожала худенькими плечами.

– Прости, Нэн. Какая-то я сегодня рассеянная. Спокойной ночи.

Служанка удалилась, оставив Джилли один на один с ее мыслями. Будто впервые оказавшись в этой комнате, девушка обвела ее отсутствующим взглядом, остановившись на полотне Росетти. Ее пухлые губки тронула улыбка. Несколько месяцев назад эту картину внесли в дом. Мать была просто шокирована. Оцепив полотно как самую настоящую мазню, леди Роутерсби решительно воспротивилась тому, что столь вульгарная вещь будет находиться в ее доме.

– Картина лишена всякого изящества, – жаловалась Агата, но в конце концов, когда дочь наотрез отказалась расстаться со своим приобретением, ей пришлось сдаться. – Во всем виновата дружба дочери с этой ужасной Дейсер, – решила леди Роутерсби.

Впрочем, здесь Джилли не стала бы спорить, потому что именно Джорджи убедила ее купить картину. Полотно было необычайно чувственным, наталкивало на определенные размышления. Оно нравилось Джилли, это и явилось решающим аргументом для покупки.

Джорджи пришла в восторг от решимости Джилли и попросила ее позировать. Молодая леди, которую по праву считали настоящей красавицей, с радостью согласилась. Результат их работы украшал один из выставочных залов – к великой досаде матери Джилли.

Как отнесется Рейф к этому полотну? Не посчитает ли его слишком вызывающим? Эти мысли не давали Джилли покоя. Будет ли он изумлен, и появится ли на его губах усмешка? Или бросит холодный, как ветер Техаса, взгляд, сочтя ее сумасшедшей из-за решения позировать для подобной картины?

Джилли так хотелось плыть в вальсе в объятиях Рейфа, ощущать его сильные руки, двигаясь в такт музыке.

«Джорджи должна нарисовать Рейфа», – решила Джилли. Ее подруга-художница сумеет выразить на полотне сущность этого человека. Пусть это будет неофициальный портрет, выполненный в непринужденной обстановке. Уже сейчас Джилли могла представить себе этот портрет: Рейф в черных брюках для верховой езды и высоких черных сапогах. Широкий кожаный ремень с золотой пряжкой, подчеркивающий тонкую талию его обладателя. Ворот вздымаемой ветром белой рубашки слегка распахнут, приоткрывая гладкую мускулистую грудь… Джилли так увлеклась возникшим видением, что казалось, будто она ощутила жар его горячего тела… Руки Рейфа, его красивые руки с длинными тонкими пальцами расстегивают пуговицы на рубашке. А на мизинце левой руки, как всегда, красуется золотое кольцо с ониксом, переливающееся на солнце.

Боже милостивый, куда завели ее эти странные мысли и богатое воображение?

Ответ был прост – на темную и запретную территорию. Один вид Рейфа выводил ее из равновесия, пробуждая странные желания, заставляя вспоминать о том, что она – женщина, а он – мужчина.

Единственным человеком, кому Джилли могла поверить свои сокровенные и несколько опасные мысли, была Джорджи. Мэг не поняла бы этого. И все потому, что женщине знатного происхождения не пристало даже помышлять о подобном.

Из года в год ей старательно внушали, что она, порядочная девушка, не должна думать ни о чем плотском и чувственном.

– Женщинам, – твердила Джилли ее мать, – приходится мириться с похотливой сущностью мужчин ради некоторых преимуществ замужества. Такова женская доля, и нам приходится мириться с Ней, несмотря на всю ее тягостность.

Слава Богу, что женой ее брата оказалась такая женщина, как Тори! Прямолинейность и откровенность невестки открыли Джилли глаза на то, что участь женщин не только в том, чтобы страдать от посягательств мужей. Наблюдая, как бережно относятся друг к другу брат и его жена, юная девушка не находила в их отношениях и намека на то, о чем говорила мать. Когда же ей исполнилось пятнадцать, она задала Тори довольно смелый вопрос.

– О чем ты хочешь узнать? – спросила та золовку.

Покраснев, Джилли опустила глаза и едва слышно произнесла:

– О… о том, как занимаются любовью. Джилли никогда не забудет радостной улыбки, озарившей лицо Тори. В голубых глазах невестки светилось бесконечное счастье, помноженное на удивительную чувственность.

– Наверное, тебе внушили, что это может нравиться только женщинам легкого поведения?

Джилли кивнула.

– Это совсем не так, хотя я не берусь говорить от лица всех женщин, – тихо засмеявшись, сказала Тори. – Любовь занимает очень важное место в нашей жизни. Когда я в объятиях Риса, мне кажется, что лучше бывает только на небесах.

– И ты никогда не считала это неприятной обязанностью, никогда не страдала?

Тори засмеялась.

– Никогда. Хотя должна сказать, что не находила в этом ничего особенного. Ведь я выросла на ранчо, и не раз была свидетелем того, как спариваются лошади.

– Я тоже это видела, – призналась Джилли.

– У меня была подруга, которую звали Пиллар. Это она помогла мне разглядеть красоту тел, одержимых страстью, но поначалу я ей не верила.

– Почему же ты изменила свою точку зрения?

– Твой брат помог во всем разобраться, – с улыбкой ответила Тори.

Откровенность невестки-американки придала Джилли храбрости.

– Значит, до того, как выйти замуж за моего брата, ты ни разу не была с мужчиной?

– Нет, – ответила Тори. – Я была девственницей.