— Да.

— Так вот, из твоих зрительниц на лошади не ездил почти никто. И когда такая женщина видит, как неуклюже ты взбираешься в седло (а лошадь крутится и кусается), видит, как неумело ты погоняешь её, то она начинает верить, что и сама она способна сделать то же самое. Уже не ты, а она скачет верхом, скользя и подпрыгивая. Это она едва не падает и дрожит от напряжения. Она доезжает до цели вопрекиглупой скотине, трудной дороге, своему неумению. Она! И она счастлива. Она получила то, что искала. Благодаря счастливому стечению обстоятельств ты точно изобразила то самое счастливое равновесие между неуклюжестью зрителя и ловкостью героя, которого все мы добиваемся. Но нельзя же всегда надеяться только на удачу!

— У меня просто не получается!

— У тебя всё получится. Для этого тебе надо слушать себя саму. Ты читала сценарий?

— Конечно.

— Читай его каждую свободную минуту, вдумывайся в каждую сцену и представляй: как бы вела себя в такой ситуации ты. Слушай Мартина. Впрочем, это бессмысленный совет.

— Почему?

— Потому что никто из актёров не слушает его так, как ты. И запомни вот что: самую выигрышную роль в фильме дали именно тебе, не актрисе, потому что, именно Ларисе Хименес природа дала нужное для этой роли равновесие. Так и используй его на все сто процентов.

— Значит…

— Что?

— Вильгельм, вы думаете, что я могу стать актрисой?

Арунский чуть отстранено посмотрел на девушку, подумал, ответил:

— Нет, — и пояснил. — Настоящей актрисой ты никогда не станешь, потому что природа создала тебя только для одной роли. Настоящая актриса никогда не живёт в одном, единственном образе. Но эту роль ты можешь и должна сыграть так хорошо, как никто.

Ответ девушки предварила недлинная пауза и такой же, чуть отстранённый взгляд. Она обдумала услышанное:

— Спасибо, Вильгельм. Большое спасибо. И за ответ и за советы. Я благодарна вам за честность.

Во взгляде её собеседника мелькнула насмешка:

— Как ты, однако, легко сдаёшься.

— Я не сдаюсь. Просто я не хочу класть всю жизнь на достижение того, что мне не предназначено.

— Да? Считается, что так рассуждают неудачники.

— Я так не считаю. Биться всю жизнь за чужое и упустить своё, — по-моему, это и есть главный признак неудачника. А трудностей и ошибок я не боюсь.

Вильгельм растерялся:

— Тебе сколько лет? — спросил он, не сумев эту растерянность скрыть.

— Восемнадцать.

— Всего? — вопрос смутил девушку:

— Я опять сказала что-то не то?

— Да нет. Всё в порядке. Просто теперь мне понятно, почему именно ты смогла так легко отшить вчера сына и одного из наследников миллиардера Александро Габини.

— Я тогда устала и…

— Нет, Лора, ты не «просто устала». Похоже, ты уже выбрала свою дорогу, хотя, возможно, ещё и не осознала этого в полной мере. И самовлюблённый ловелас Франческо, не смотря на все его миллионы, в твоей программе не предусмотрен. В принципе, как честного человека, меня это только радует. И не отводи смущённо глаза. Лучше ответь откровенно: как, поглощая такое количество сладкого и вкусного, ты умудряешься сохранять «вес пера»?

Как раз на этот вопрос честно ответить Лариса не могла. Поэтому она сказала расплывчато:

— Природа…

* * * * *

Огромный букет тёмно-пунцовых роз и коробку с пирожными Лариса обнаружила на столике рядом с кроватью, как только проснулась. Горничная подтвердила её догадку: цветы и пирожные принесла она, по просьбе некоего молодого человека, пожелавшего остаться неизвестным. Поклонники часто шлют актрисам такие подарки. Ведь, по правилам хорошего тона, девушкам и женщинам не зазорно принимать от мужчин только цветы, духи и сладости.

— Духи? — Только теперь Лариса заметила на том же столике маленький, округлый флакончик в округлом же, двустворчатом, приоткрытом наподобие раковины, футляре. Концы шёлковой нити, обвязывающей стеклянную же пробку, скрепляла печать из светлого, пахнущего свежим мёдом, воска. Стеклянная пробка флакона, восковая печать и тоненький, сусального золота, листочек этикетки, — указывали на высокие качество и цену духов.

Девушка взяла флакончик. Рука ощутила его непривычную тяжесть, свойственную только дорогому, свинцовому хрусталю. Подчиняясь любопытству, она сломала печать и, кроша тончайший слой лака на стекле, вывернула пробку, вдохнула лёгкий и свежий аромат.

Пурпурные розы, пирожные и духи. Кто же прислал ей этот, ни к чему не обязывающий, но роскошный и соблазнительный дар? Необыкновенно! Лариса опять вдохнула исходящий из флакончика, аромат свежести. Каплю духов на запястье. Она читала, что именно так определяется настоящий запах. Нет, не правильно. Сперва душ, а уж потом, на чистую кожу…

Горничная раздвинула шторы. Солнечные лучи ударили в глаза, рассыпавшись ясными, сияющими блёстками. Как всё-таки прекрасно проснуться и обнаружить на столике перед кроватью розы, прозрачную коробку с пирожными и флакончик духов!

* * * * *

Анна Болерн, — такой псевдоним взяла себе красавица — кинозвезда, игравшая в фильме роль героини.

Главной индивидуальной особенностью этой ухоженной и дорогой киноактрисы было отсутствие какой-либо индивидуальности. Косметологи, парикмахеры, стилисты и портные выгладили, вычистили, вылощили доверенное их мастерству тело, доведя его до всемирно — журнального стандарта: рост — бюст — талия — бёдра. Затем к телу пририсовали столь же привычно — почитаемый набор: атласная кожа — золотые локоны — синие глаза — губки вишенкой. Речь красавицы тоже строилась по стандарту, и звучала либо заученно правильно, либо истерически — капризно.

Так вот, стоило Ларисе, во время съёмки очередного дубля, встать рядом с ней, Анна вдруг решила закатить очередную истерику: «Я не могу работать в такой атмосфере! Этот запах меня душит! Манекенщица забыла, что она не на подиуме, а в съёмочном павильоне, и что её духи могут понравиться далеко не всем!»

Лариса с удивлением взглянула на главную героиню фильма и, поймав брезгливый взгляд красавицы, процедила сквозь зубы, с ужимкой «фабричной модницы»: «Фифа».

Анна, как человек в скандалах опытный, не растерялась. Звонкая пощёчина мгновенно заставила Ларису отшатнуться, но уже в следующий миг на искусно подрумяненные щёчки кинозвезды обрушился град пощёчин: коротких, резких и хлёстких. Красавица попятилась, отступила, оступилась…

Анна лежала на полу. Бледная, растерянная, с бисеринками пота на лбу и на висках. Лариса не била упавшую. Резко отвернувшись, она отошла прочь, встала у стены, с вызовом оглядывая всех свидетелей безобразной сцены. Анна поднялась. Оправляя платье, она бросала в сторону соперницы взгляды, полные плохо скрытой ненависти и страха. Напряжённую тишину разбил, срывающийся от возмущения, голос режиссёра: «Хватит дурить! Всем в кадр! Немедленно приступаем к работе!»

Лариса не смогла бы определить: хуже она сегодня играла или нет, но ни одного грубого окрика от режиссёра в её адрес в этот день не прозвучало. Мартин, казалось, напрочь забыл о ней. Весь день он увлечённо ловил в объективы камер отблески тихого ужаса во взгляде и жестах главной героини, выныривавшего у Анны каждый раз, когда к ней приближалась её «субретка».

Во время одного из перерывов, первый «герой — любовник» фильма, Франческо Габини громко и чётко (для всех), заявил высокомерным, через губу, тоном:

— Не переношу нежных красоток! С ними одна морока. Девушка, не умеющая постоять за себя, обругать, ударить, — мне не интересна. Это не подруга. Это игрушка.

Арунский на это не преминул заметить:

— У монеты две стороны. Может статься, что для такой девушки не нужен будешь ты сам. Тот, кто сам платит в ресторане, сам же выбирает себе партнёра, — и, выдержав яростный взгляд Франческо, добавил, — Лично мне, нравятся девушки красивые и любящие красивое: красивую речь, красивую одежду, красивые цветы. А если они иногда могут постоять за себя, — я не поставлю им это в вину. Нет, это вина мужчины, который слишком боится потратиться…

Арунский насмехался над Франческо в глаза, и в этой забаве его поддерживала вся мужская половина присутствовавших и, по меньшей мере, половина женской половины. Но Габини никогда не считался ни с чьим мнением, кроме своего собственного. Отповедь Великого Вильгельма не могла заставить его замолчать на долго. Как только режиссёр объявил следующий перерыв-пятиминутку, юноша перешёл в наступление.

Рабочие при съёмочной площадке спешно выравнивали смятые, пластиковый ветви кустарников, взбивали до «нетронутой» пышности траву на поляне. Спеша использовать эти краткие минуты, Франческо подошёл к Анне: «С фреляйн Лорой следует вести себя осторожней, — заявил он ей, — Она — убийца».

Красавица с недоумением взглянула на своего партнёра. Только что, на пару с режиссёром, она старательно обыгрывала выражение страха. То самое, которое случайно, но так удачно отпечаталось на её лице при падении. Эпизоды должны были получиться очень выигрышными, что, в свою очередь, обещало упрочить её славу непревзойдённой актрисы. Бредовое заявление навязанного ей дилетанта вызвало у Анны лишь раздражение. Остальные участники съёмок юношу вообще не услышали. Франческо повысил голос: «Да, да! Говорю всем и при всех! На планете «Терца» Лариса Хименес застрелила четырёх мужчин. Такое число жертв было названо в вечерних полицейских сводках!»

Уже при первых словах юноши Лариса заметно вздрогнула и насторожилась. Знал бы Франческо сколько покойников действительно повисли на совести восемнадцатилетней девчонки за этот год! Впрочем, слова насчет совести — крайность. Ну не умела Лора подставлять левую щёку после того, как ей ногой, с размаху, врезали по правой. А, когда Франческо пояснил о каком именно случае ему известно, девушка окончательно успокоилась. Именно в той истории она была чиста не только перед совестью, но и перед законом. Но юноша не унимался и продолжал высказывать свои обвинения: