– Конечно, – сказал Борислав.

Штромберг потянулся к фарфоровому чайнику. Напиток, который он называл чаем, был на самом деле бодрящим настоем каких-то северных травок. Он уже успел рассказать, что специально летает на юг, на границу степи и тундры, – собирать их.

– Спасибо… Чай у вас вкусный… Святослав Борисович, простите, я задам резкий вопрос.

Штромберг поднял глаза на гостя.

– Прошу.

– Вы остались на Радуге, потому что чувствуете вину?

Штромберг ответил не сразу. Он сидел на коврике по-турецки, очень спокойный, привалившись к вогнутой стене, за которой бушевал мокрый ветер. Потом он сказал:

– Да уж. Так меня спрашивают все-таки редко. Хотя, в общем, я никогда не скрывал… Но, с другой стороны, я никому не навязывал своего решения. И не хотел навязывать, и не пытался… Радуга – это целая планета, с которой мы совершенно бесчеловечно обошлись. Если бы она была живым существом… а, вы знаете, есть ученые, которые так и говорят, что землеподобная планета – это живое существо… Единый большой организм. Да, я остался именно поэтому. Принимал участие в восстановлении, пока в этом была острая надобность – вы знаете, тут в первые годы каждая пара рук была на счету. А потом, когда планета более-менее ожила, выяснилось, что лет-то прошло довольно много – и никто за пределами Радуги меня не ждет… Ну, не буду преувеличивать. В какую-нибудь лабораторию меня, конечно, взяли бы. Но я как следует подумал – и понял, что мне это уже неинтересно. И не стал никуда улетать.

– И с тех пор – здесь? На станции?

– Ну да. Здешнюю работу тоже должен кто-то делать. Причем гораздо лучше, если это квалифицированный физик, а не мальчишка-доброволец.

– Не скучно?

– Да нет. Физическая картина в окрестностях Радуги все время меняется. Там есть за чем последить, и даже есть что поизучать.

– Но последствий Волны сейчас уже нет? Я имею в виду – физических.

– Скорей всего, нет. А вообще – дьявол его знает… Вы, дилетанты, наверное, думаете, что за сорок лет Волну изучили вдоль и поперек. А это ведь не так. Сразу после катастрофы – да, был всплеск исследований. Но очень скоро эту тему оставили. Собственно, почти сразу, как нуль-Т наладили, и стало понятно, что Волна больше не опасна. Постепенно большинство физиков-волновиков переключилось на что-то другое… благо выбор был велик. Даже группа Аристотеля развалилась. И в целом физика Волны осталась тупиковой веткой. Тут ничего необычного, таких веток вообще очень много – на все, что нам интересно, сил не хватит никогда…

– А если разом начать исследования по ним по всем?

– Тогда мы превратимся в сверхцивилизацию. Или погибнем. Цивилизация, которая в полную мощь развивает сразу все ветви науки – это будет как вспышка сверхновой. Нескольких десятков лет хватит, чтобы изменить мир вокруг нее навсегда.

– По-вашему, этого еще не было?

Штромберг отмахнулся.

– Нет. Всегда были ограничители, те или иные. Всегда. И я даже вообразить не могу, что получится, если их снять.

Борислав кивнул.

– А нынешняя Радуга – безопасное место? Как вы оцениваете?

Штромберг задумался.

– Планета – да. Насколько я знаю, по крайней мере. А вот за систему не поручусь.

– За систему? – Борислав сделал вид, что удивлен. – А что происходит в системе? Там есть какие-то источники угроз? Я думал, она вообще не населена…

Штромберг слегка улыбнулся. Борислав никак не мог отделаться от мысли, что этот собеседник его разгадал. Или разгадает вот-вот.

Но какая, в конце концов, разница? Если разгадает – может, даже лучше. Поймет, с кем говорит, и поделится, чем сочтет нужным.

А может быть, и нет. Может быть, это все параноидальные домыслы человека, который слишком долго работал в разведке. Большинство землян ведь даже и не знает, что это такое…

Тут Штромберг отворил уста.

– Система Радуги не населена, – сказал он. – Формально это действительно так, никаких крупных колоний здесь нет. Но, понимаете ли, люди активно летают по этой системе уже лет пятьдесят. Понавешали радиомаяков, всевозможных автоматических станций, спутников искусственных… Система-то большая. И притом, как бы это выразиться, – захолустная…

– То есть что-то в ней все-таки размещают?

– Возможно.

– Орбитальные лаборатории?

– Возможно. Или что-то еще, в том же роде. Такой информацией меня никто не снабжает.

– А какие-нибудь катастрофы в системе… были?

– Да. И вы наверняка про это что-то в здешней инфосфере прочитали – раз уж спросили. Так?

– Так, – Борислав решил, что валять дурака не стоит. – Я читал про звездолет «Нейтрон». Пропавший. И мне так и непонятно, что же с ним произошло.

Штромберг глубоко вздохнул.

– «Нейтрон» погиб, – сказал он. – Самое странное, что неизвестно, где это случилось. Координаты были неоднозначны… да что там – просто бессмысленны.

– Какие координаты?

Штромберг удивился.

– Автоматически присланные, разумеется. Там до последних миллисекунд работал передатчик.

– А люди?..

– Люди ничего не сообщили. Скорее всего, просто не успели. Но бортовой вычислитель все равно сбрасывал информацию на передатчик, а тот был исправен. И непрерывно передавал. Аварийная программа.

– И вы поймали эту передачу?

– Конечно.

– И там были данные о повреждениях корабля?

– Да.

– Позвольте спросить: какие?

Штромберг подумал.

– Ладно, – сказал он. – В конце концов, в Совет Радуги я это уже переслал… Борт «Нейтрона» был прорезан очень узким пучком рентгеновского лазера. Хорошо так прорезан. Корабль буквально развалился.

Борислав постарался не дать воли чувствам. Он сказал:

– Интересно… А вы знаете природные источники, которые могут давать такое излучение?

– Нет. По крайней мере, я не могу такой источник даже придумать.

Штромберг отпил чаю. Лицо у него стало совсем замкнутое, как у тибетского ламы.

– Делайте с этой информацией что хотите, – сказал он. – Я… что я. Моя жизнь почти закончена. Да и не волнует меня больше ничего. Просто я с детства не люблю загадки. Точнее, я не люблю, когда они остаются загадками. Если такую загадку разгадать – может быть, кому-то станет лучше… Не знаю…

Дальнейший разговор со Штромбергом Борислав свернул так стремительно, как только позволяли приличия. Даже соответствие легенде теперь не имело значения. Карты раскрывались. Решив лететь быстро, он в результате повел глайдер на такой высоте, что потерялся в облаках, и пришлось включать нуль-навигатор; но все обошлось. Факты, сообщенные стариком, потрясли его. Он никак не мог успокоить сердце. Это на какой же мине мы сидим, на какой пороховой бочке… Кажется, он никогда в жизни не волновался так.

База глайдеров в Столице располагалась на маленьком искусственном озере. По нему плавали оранжевые утки. Борислав выпустил поплавки и оставил свой глайдер у причала. Хлопнул его по колпаку: хорошая машина, послужил, спасибо… У него была давняя привычка разговаривать с техникой.

На берегу озера было уличное кафе. Как раз то, что надо… Живых работников в кафе, конечно, не было, посетители просто подходили к автомату. Впрочем, сейчас там было пусто. Очень кстати. Борислав взял себе какой-то молочный коктейль, сел под зонтик и попытался еще раз спокойно, ни на что не отвлекаясь, обдумать то, что он за сегодняшний день услышал.

Борт «Нейтрона» был пробит узким пучком рентгеновского лазера. Попросту говоря, это означает, что в «Нейтрон» стреляли. В любом другом случае повреждения были бы иными. Чтобы нарушить внешнюю защиту звездолета этого класса, нужна такая интенсивность излучения, которая где-нибудь в окрестности звезды просто размелет корабль в пыль. Здесь этого не было. Значит, луч был действительно очень узким – как игла, как бич, как пулевая трасса… А узкие лучи такой силы бывают только искусственными. Никуда от этого не денешься.

Значит, сотрудники «Януса» обнаружили вечный кошмар ксенологов: агрессивную высокотехнологичную цивилизацию.