— Блин, танцы, клуб… — проворчал Коля. — Прямо джентльмен английский. А в четверг чего? Гольф?

— Нет, в четверг только школа, — улыбнулся я в трубку. — Да, получается, в четверг приедем.

— Договорились. Давай, начальник орать сейчас начнет!

Он сбросил звонок раньше, чем я успел попрощаться. Положив телефон, я задумался. Еще недавно один мой день был похожим на другой, и вдруг… Танцы, клубы, отношения с двумя девушками, напоминающие голливудскую комедию. Я тихонько засмеялся в пустой комнате.

Уже стемнело за окном, когда в дверь постучали. Я слышал из своей комнаты, где, лежа на кровати, перелистывал, освежая в памяти, «О дивный новый мир», как папа, шаркая по полу тапками, подошел к двери. Щелкнул замок, послышались голоса. И вдруг постучали ко мне.

Открыв дверь, я увидел серьезного отца и перепуганную мать.

— Что случилось? — спросил я, перебирая в голове все свои действия за последнее время, которые могли привести к каким-то страшным последствиям.

— Тут с тобой милиционер поговорить хочет, — сказал отец.

Я увидел за его спиной человека в милицейской фуражке. Лицо его было бесстрастным и даже немного бледным. Словно не живой человек, а зомби или робот. У меня пересохло во рту от непонятного страха.

— Дмитрий Семенов? — бесцветным голосом произнес блюститель закона.

— Да, я.

— Мне нужно задать вам несколько вопросов. Это не займет много времени.

Он говорил, будто не вкладывая никакого смысла в свои слова. Словно исполнял некий ритуал, в необходимость которого сам не верил ни на грош.

— Хорошо. — Я пожал плечами, наслаждаясь сознанием того, что не совершил ничего противозаконного и скрывать мне совершенно нечего.

— Вы знали Павла Мартынова?

Я не сразу понял, о ком говорит милиционер. Этого человека в нашем поселке звали Мартыном или Мартынкой. Ему было лет двадцать и, кажется, он родился с какой-то травмой. Частенько можно было видеть его вихляющуюся походку: он ходил, словно пьяный, размахивая руками и что-то бормоча. Разумеется, никогда не учился и не работал. Его содержала немолодая уже мать, а отец сбежал от них много лет назад.

— Ну, я видел его, — признал я. — Так, вообще, не знаком.

Взгляд милиционера сверлил меня, словно пытаясь проникнуть вглубь черепной коробки. В фильмах менты как-то подобрее выглядели.

— Что вы делали вчера вечером? — еще один равнодушный вопрос.

— Вечером? Да ничего. Дома сидел.

— Мы это можем подтвердить, — вставил отец, взглянув на маму. — Мы весь вечер были дома, все.

— Хорошо, — кивнул милиционер. — Я вам верю. Еще один вопрос. И просьба. Не встречал ли ты, Дмитрий Семенов, в последнее время странных людей?

«Кроме вас — нет!» — хотелось сказать. Но я сдержался.

— В каком смысле «странных»?

— Которые ведут себя не так, как принято. Говорят необычные слова. Осуществляют необычные действия.

Признаться, в этот момент мысль о Боре меня не посетила. Он, конечно, был странным, но все свои странности объяснил, и они как-то смазались, влившись в общую схему жизни. Лишь много дней спустя я понял, что неосознанно спас Брику жизнь.

— Может быть, какие-то новые люди в поселке, которые ведут себя необычно?

Я смотрел темные, пустые глаза милиционера и видел в них вечность, бесконечность холодных космических бездн. На какой-то миг я лишился дара речи. Панический ужас охватил меня, поднявшись откуда-то снизу, стиснув сердце, парализовав гортань и заставив волосы подняться дыбом.

— Н-нет, — выдавил я. — Ничего такого необычного.

Милиционер пожал плечами. Ему будто было все равно, какой ответ он получит.

— Простите за беспокойство, — сказал он и повернулся к двери.

— А что все-таки случилось? — спросил отец.

Милиционер повернул к нему свое лицо, похожее на гипсовый слепок.

— Павел Мартынов был убит вчера вечером. Свидетели говорят о том, что видели с ним подростка, предположительно — школьника.

Он ушел. Отец запер замок. Сначала на один оборот, как обычно, потом, подумав — на второй.

— Черте что, — проворчал он. — Кому могло понадобиться убивать Мартынку? Он же мухи не обидит.

— Мать — бедолага, — вздохнула мама. — Сколько с ним намучилась…

— Да, может, и к лучшему, — возразил отец. — Хоть поживет спокойно на старости лет.

Я вернулся в свою комнату, но читать уже не мог. Из головы не шел этот безжизненный взгляд. Может, все это — игра воображения? Просто какой-то отморозок вроде Рыбы убил Мартына, и милиция проводит обязательную проверку, опрашивает всех.

Но, как бы я себя ни успокаивал, заснуть мне удалось лишь глубоко за полночь. Во сне я кружился в вальсе с Жанной. Она смотрела на меня, и ее глаза сияли. А потом, когда музыка смолкла, мы с ней поцеловались, и вокруг засияли яркие звезды.

Я десять лет таил свою любовь, и все эти годы ни одна девочка не общалась со мной дольше необходимого минимума. Теперь же, когда мы с Жанной внезапно стали парой, когда поползли слухи о том, что я хожу к ней домой, вся мощь школы обрушилась на меня.

Девчонки при виде меня начинали шептаться, фыркать и хихикать. Парни сторонились, тоже что-то обсуждая. Я чувствовал, что сотни невидимых орудий целятся в меня, и одному богу известно, когда поступит команда «Огонь!»

Первые залпы грянули уже на уроке физики. Рано утром я всегда с трудом концентрируюсь на учебе. Вот и в этот раз я засмотрелся в окно, пока Анна Федоровна объясняла материал. Из задумчивости меня вырвал ее пронзительный окрик:

— Семенов! Давай на уроках ты учиться будешь, а о девочках можно и потом помечтать!

Я вздрогнул, устремив на учительницу удивленный взгляд. И тут с другого конца класса послышался еще один «выстрел»:

— Ага! Ночью, под одеялом!

Дружный хохот одноклассников встретил эту блестящую остроту. Анна Федоровна побагровела.

— Волохин! Встать!

Семен, пряча улыбку, вальяжно поднялся со своего места. Рыба, сидящий рядом с ним, трясся от смеха, уткнувшись в раскрытый учебник.

— Еще одна такая выходка, — зловеще начала Анна Федоровна, — и я докладную напишу. За постоянные срывы уроков.

— А чего я-то? — возмутился Волохин. — Я так, просто. И не постоянно!

— Это ты педсовету доказывать будешь! Сядь, и чтобы ни звука!

Урок худо-бедно вошел в колею, но настроение у меня было безнадежно испорчено. Я посмотрел туда, где должна была сидеть Жанна, но ее там не было. Она частенько пропускала первые уроки.

— Онанизм считается позором? — донесся до меня громкий шепот Бориса. Настя Елизарова и Надя Зыкина, сидящие перед нами, чуть повернули головы, и я мысленно пожелал террористической атаки на здание школы.

— Боря, заткнись, — прошептал я.

— Просто в той книжке, что я читаю…

— Просто заткнись.

Слава богу, он внял моей мольбе.

На перемене я хотел поговорить с Борей о вчерашнем происшествии, но сделать этого мне не дали. Едва мы перешли в другой кабинет и приготовились к уроку, как ко мне вразвалочку подошли Рыба и Семен.

— Слышь, Димыч, а Жанка какие трусы носит? Стринги? — пожевывая жвачку, спросил Семен.

У меня дыхание перехватило, и я почувствовал, как кровь отливает от лица. Звонок, учитель, кто-нибудь, остановите это!

— Ты скажи, мне просто интересно, — напирал Семен. Рыба пока молчал, только посмеивался.

— Я не буду об этом говорить, — тихо сказал я. Сказать «не знаю» не позволяла идиотская подростковая гордость. Сказать «не твое собачье дело» не позволял страх.

— Да ладно тебе! Чего такого-то? Я ж тебя не прошу их мне принести, просто скажи, какие.

Я молчал.

— Слышь, Димыч, — подошел Рыба. — Тема такая. Или говоришь, о чем спрашивают, или мы Жанке скажем, что ты обещал ее трусы нам принести.

— Она не поверит, — вырвалось у меня.

— Да ладно? Я, так-то, убедительно могу сказать, если что.