(Дама в растерянности отходит. Музыканты переглядываются.)

П е р в ы й м у з ы к а н т. Можно ли ждать большего от филистера?

В а г н е р. Увы, друзья, весь мир состоит из филистеров!

Д а н и н и. Он, кажется, опять не в духе?

Г е н а р т. Знаете, что дирекция отказалась поставить его новую оперу?

Д а н и н и. А здорово его опять в газетах отчитали!

Г е н а р т. Пора бы привыкнуть. О такой музыке хорошо может писать только Рекель.

Д а н и н и. Вон он, легок на помине!

(Входит Рекель.)

8.

Грунерт, Лотта и др. кельнерши, Клоц, пр. Ионшер, посетители, Данини, Генарт и др. актеры, фрау Грунерт, Вагнер, музыканты, Рекель.

(Рекель быстро отыскивает глазами Вагнера и спешит к нему.)

В а г н е р (хватает порывисто руку Рекеля, усаживает его рядом с собой). Дорогой мой, я так рад, так рад видеть тебя! Где ты пропадал?

Р е к е л ь. Мне сказали, что ты пошел выпить вина. Я обегал почти все ресторации. (Протягивает руку музыкантам.)

(Музыканты в замешательстве здороваются. Затем по одиночке подымаются, откланиваются Вагнеру. Одни подсаживаются к столу актеров, другие отыскивают знакомых среди посетителей.)

Р е к е л ь (не обращая внимания на музыкантов). Я ожил, ожил, ожил! "Листок" шумит! Сегодня приезжали из Фрейберга, Хемница, Пильзена, настоящие пролетарии. Пойми, друг мой, настоящие пролетарии! Из Богемии были двое студентов, забрали все старье и деньги заплатили. А это - все! Какие пытки пережил я за прошлую неделю: за бумагу платить нечем, печатня не набирает, домой итти страшно - ребята сидят на сухом хлебе, жена плачет - ужас. А теперь - (стучит по столу) бутылку Нирштейна!

В а г н е р. Словом, ты старательно готовишь себе если не виселицу, то тюрьму.

Р е к е л ь. Рихард, а ты все тот же.

В а г н е р. Мне тяжело, Август, и я завидую тебе.

Р е к е л ь. Завидуешь виселице? Но нет, все зависит от нас самих. Чем больше искренних друзей приобретем мы, тем легче и скорее наступит крушение реакции. Ах, если бы пролетариев и студентов, которые у меня были, увидел наш Бакунин! Если бы он был здесь!

В а г н е р. Позволь, но разве ты его не встретил?

Р е к е л ь. Кого? Михаила? Он в Богемии.

В а г н е р. Август, он здесь!

Р е к е л ь. Ты с ума сошел!

В а г н е р. Друг мой, я говорил с ним сегодня, только что.

Р е к е л ь. Чего же ты молчишь? Где он? Пойдем!

В а г н е р. Погоди, куда ты? Я не имею понятия, где он.

Р е к е л ь. Где ты его видел? Почему он не зашел ко мне? Когда он приехал? Да говори же, говори!

В а г н е р. Поверь мне, я сам ничего не знаю.

Р е к е л ь. Боже мой, да говори, наконец!

В а г н е р. Сегодня, после концерта, едва я положил палочку на пульт и раскланялся, в оркестре...

Р е к е л ь. Ну!

В а г н е р. В оркестре появляется Бакунин.

Р е к е л ь. Ну, и что же?

В а г н е р. Ты понимаешь, я был так поражен. Во-первых, я был уверен, что его в Дрездене нет; во-вторых, его разыскивает полиция, а он посещает концерты; потом - согласись сам - внимание всего зала было направлено на меня, а я вдруг попадаю в об'ятия какого-то исполина на виду у всей публики, всего оркестра. Благороднейшая тема для горожан. Но я был так рад...

Р е к е л ь. Ну, а он, он что?

В а г н е р. Он был потрясен музыкой.

Р е к е л ь. Он что-нибудь сказал?

В а г н е р. Да. Он сказал, что если пожар охватит собою весь мир, и при этом суждено будет погибнуть всей музыке, мы соединимся, чтобы отстоять девятую симфонию.

Р е к е л ь. Рихард, Бакунин - истинный художник!

В а г н е р. Он - сатана...

Р е к е л ь. Что же было потом?

В а г н е р. Мне аплодировали, я пошел к пульту, чтобы отблагодарить, а когда вернулся, Бакунина уже не было.

Р е к е л ь. Куда же он мог деться?

В а г н е р. Я обегал почти весь театр, дожидался у выхода, пока выйдет последний человек, - он канул, как в воду...

Р е к е л ь. Пойдем!

В а г н е р. Куда?

Р е к е л ь. Пойдем! я выкопаю его из-под земли!

В а г н е р. Погоди, а как же вино?

Р е к е л ь. Возьмем с собой. Отпразднуем приезд благороднейшего друга народа!

В а г н е р. Он так неосторожен...

Р е к е л ь. Есть люди, которые спешат под кровлю от первой набежавшей тучки, и есть другие, для которых гроза - обыкновенное состояние. Подымайся!

(Рекель расплачивается с кельнершей, берет с собой бутылку вина и увлекает к выходу Вагнера. Пока они пробираются к двери, в пивной тихо. Как только дверь закрылась за ними, глухой рокот голосов наполняет подвал.

Почти тотчас же после ухода друзей, дверь шумно растворяется и ватага студентов-немцев врывается в пивную.)

П р о ф е с с о р. Этот господин, с которым ушел молодой композитор, окончательно скомпрометированная персона.

К л о ц. Ну, почему же?..

П р о ф е с с о р. Он издает эти... как их... народные листки и уже сидел в тюрьме.

(Входят Бенедикт и другие студенты-немцы.)

9.

Грунерт, Лотта и др. кельнерши, Клоц, проф. Ионшер, посетители, Данини, Генарт и др. актеры, фрау Грунерт, музыканты, Бенедикт и др. студенты-немцы.

П е р в ы й с т у д е н т (оглядывая потолки и стены, поет):

"Когда случится нам заехать

На грязный постоялый двор..."

(Грунерт обретает необыкновенную подвижность: расшаркивается перед каждым студентом, подкатывает стулья к среднему большому столу. Улыбка готовности не сходит с его лица.

Кельнерши оживают и прихорашиваются.)

Г р у н е р т. Очень, очень рад, господа. Прикажите-с!

Б е н е д и к т (театрально). Скажи, старик, приплыли ль из-за моря суда голландские с товаром на борту? Твой славный погреб получил ли мехи с вином из дальних стран? Какою редкостью похвастать готов почтенный твой кабак? Чем потчевать гостей ты будешь, дай ответ...

П е р в ы й с т у д е н т. Друзья, наш Бенедикт - талантливый поэт!

(Студенты рукоплещут.)

Б е н е д и к т. Увы, я так редко слагаю вирши!

В т о р о й с т у д е н т. Тебя не посещают музы?

Б е н е д и к т. Только тогда, когда я выпью...

П е р в ы й с т у д е н т. Но, ведь, ты вечно пьян!

(Хохот.)

В т о р о й с т у д е н т (к Грунерту). Монастырские ликеры есть? Старый Доппелькюммель? Мозельвейн?

Г р у н е р т. Что изволите, господин доктор.

В т о р о й с т у д е н т. Значит, все в порядке?

Г р у н е р т. Так точно, господин доктор.

Б е н е д и к т. В таком случае, во-первых - пива, во-вторых - пива, в-третьих - пива... Словом, сколько ртов, столько литров пива.

П р о ф е с с о р (любуясь студентами). Когда я смотрю на молодежь, вера в великую будущность немецких государств вспыхивает во мне с новой и новой силой.

К л о ц. Золотая пора!

П р о ф е с с о р. Юность! Помните ли вы, сударь, наши годы, старый Гейдельберг, незабвенная Иена...

К л о ц. Такие умы, как Лессинг, сердца, как Шиллер...

П р о ф е с с о р. И этот величайший из немцев - Фридрих. Его дух был еще жив среди нас. Вот, сударь, в чем надо искать спасение немецкого единства - в просвещенном абсолютизме.

К л о ц. Абсолютизм устарел, доктор.

Б е н е д и к т. Silentium!

П е р в ы й с т у д е н т. По уставу корпорации...

В т о р о й с т у д е н т. Нельзя ли без устава: я умру от жажды!

Б е н е д и к т. Silentium!

В т о р о й с т у д е н т. Коллега, смилуйся.

Б е н е д и к т. Согласны ли сделать исключение для жаждущего коллеги?

С т у д е н т ы. Согласны! Пусть!

Б е н е д и к т. Прошу встать.

(Встают, поднимают пивные кружки, образуя из них сплошное кольцо над серединою стола, кричат почти в одно слово "Prosit!", потом дружно подносят кружки к губам и, как по команде, начинают пить.

Головы посетителей обращены в сторону студентов.

Входят Бакунин, Вагнер и Рекель.)