Пенфей гневным движением приказывает пастуху перейти к делу.

И вот твоя мать услышала мычание рогатых коров и, став среди вакханок, крикнула им, чтобы они стряхнули сон со своих [690] членов. Они, освободив веки от сладкого сна, поднялись на ноги, представляя чудное зрелище своей красивой благопристойностью, - все, и молодые и старые, но особенно девы. И прежде всего они распустили себе волосы на плечи, прикрепили небриды, если у кого успели развязаться узлы, и опоясали эти пятнистые шкуры змеями, лизавшими себе щеку. Другие тем временем, - у кого после недавних родов болела грудь от прилива молока, а ребенок был оставлен дома, - брали в руки сернят или диких волчат и кормили их белым молоком. После этого они увенчались зеленью плюща, дуба или цветущего тиса. [700] И вот одна, взяв тирс, ударила им о скалу - из скалы тотчас брызнула мягкая струя воды; другая бросила тирс на землю - ей бог послал ключ вина; кому была охота напиться белого напитка, тем стоило концами пальцев разгрести землю, чтобы найти потоки молока; а с плющовых листьев тирсов сочился сладкий мед. Одним [710] словом, будь ты там - ты при виде этого обратился бы с молитвой к богу, которого ты ныне хулишь.

Новое нетерпеливое движение со стороны Пенфея.

Тогда мы, пастухи быков и овчары, собрались, чтобы побеседовать и потолковать друг с другом; и вот один из наших - он любил шляться по городу и говорил красно - сказал нам, обращаясь ко всем (передразнивая насмешливый тон оратора): "Эй вы, сыны святых вершин! Хотите изловить Пенфееву мать, Агаву, увести ее из толпы вакханок и заслужить царскую благодарность?" Мы решили, что он говорит [720] дело, и расположились засадой в листве кустарников так, чтобы оставаться скрытыми.

В положенный час они начали потрясать тирсами в вакхической пляске, призывая в один голос "Иакха"-Бромия, Зевсова сына. И вся гора стала двигаться в вакхическом ликовании, все звери; не было предмета, который бы не закружился в беге. Вот Агава близко пронеслась мимо меня; я выскочил, чтобы схватить ее, оставляя кустарник, в котором скрывался; тогда она вскрикнула: "Скорее, мои быстрые [730] гончие! Эти мужчины хотят нас поймать; за мною! схватите тирсы, да за мною!"

Мы бегством спаслись; а то вакханки разорвали бы нас. Они же, безоружные, бросились на скот, жевавший траву. И вот одна стала производить ручную расправу над вымистой коровой, мычавшей под ее руками; другие рвали на части и разносили телок; вот взлетело на воздух ребро, вот упало на землю раздвоенное копыто; а само животное висело на ели, обливаясь и истекая кровью. Свирепые быки, бравшие [740] раньше на рога всякого, кто их дразнил, теперь валились на землю под тысячами девичьих рук, и покровы их мяса разносились быстрее, чем ты мог бы сомкнуть свои царские очи... (Пенфей с отвращением поднимает руку, протестуя против зловещего предзнаменования последних слов; пастух, заметив свою неловкость, испуганно опускает голову; после краткой паузы он продолжает.)

Совершив это дело, они поднялись точно стая птиц, в быстром беге понеслись к подгорным равнинам, которые, орошаемые Асопом, приносят фиванцам богатый урожай, - к Гисиям и Эрифрам, лежащим [750] у подошвы киферонских скал; ворвавшись туда, точно враги, они стали разносить и опрокидывать все, что им попадало в руки. Ребят они уносили из домов, кого они сажали себе на плечи, тот, не будучи привязан, держался на них и не падал на черную землю. ни мед, ни железо; они клали себе огонь на кудри, и он не жег их.

Крестьяне, видя, что их добро разрушается вакханками, в раздражении взялись за оружие; но тут-то, государь, пришлось нам увидеть неслыханное зрелище. Их заостренному оружию не удалось отведать [760] крови; а вакханки, бросая в них тирсами, наносили им раны и обращали их в бегство - женщины мужчин! но, видно, дело не обошлось без бога. А затем они вернулись, откуда пришли, к тем самым ключам, которые даровал им бог; там они смыли с себя кровь, причем змеи слизали повисшие на их щеках капли, очищая их лицо.

Итак, владыка, этого бога, кто бы ни был он, прими в наш город; помимо своего прочего величия, он, говорят, даровал [770] смертным и виноградную лозу, утешительницу скорбящих. А нет вина - нет и Киприды, нет более утех для людей.

Пенфей, погруженный в глубокое раздумье, машинально делает пастуху знак,

чтобы он удалился; тот, грустно качая головой, уходит.

ПЯТАЯ СЦЕНА

Пенфей все стоит, не говоря ни слова; хор, с радостным напряжением следивший

за рассказом пастуха, видимо торжествует.

Корифейка

Как ни страшно выражать свое мнение открыто перед царем, но оно будет выражено: нет бога, которому уступал бы Дионис!

Пенфей

(очнувшись от оцепенения, бросает свирепый взгляд на вакханок)

Нет! Все теснее и теснее, точно пожар, охватывает нас злорадство вакханок, глубоко позорящее нас перед эллинами. Не следует медлить. (Начальнику.) Иди ты к воротам Электры; скажи, чтобы [780] туда пришли мне навстречу все щитоносцы, все наездники на своих быстрых конях, все, кто потрясает легкой пельтой и натягивает рукой тетиву лука. Да, мы пойдем в поход... (с болезненным смехом) против вакханок! невыносимо терпеть от женщин то, что терпим мы.

Начальник уходит. Дионис, все время стоявший в некотором отдалении от Пенфея, подходит к нему и спокойным голосом, сохраняя все свое хладнокровие,

говорит ему.

Дионис

Я знаю, Пенфей, ты не слушаешься моих слов; все же, невзирая на все обиды, которые я терплю от тебя, я советую тебе оставаться в покое и не поднимать оружия против бога: Дионис не [790] дозволит тебе увести вакханок с благословенной горы.

Пенфей

(окинув Диониса полугневным-полуиспуганным взором)

Не учи меня! Ты бежал из оков - дорожи же своей свободой. Или ты хочешь, чтобы я снова скрутил тебе руки?

Дионис

Я предпочел бы, на твоем месте, принести ему жертву, как смертный богу, чем в раздражении прать против рожна.

Пенфей

Я и принесу ему жертву - и для того, чтобы почтить его по заслугам, произведу страшную резню в ущельях Киферона.

Дионис

(все с тем же невозмутимым равнодушием)

Вы все разбежитесь; а ведь стыдно будет, когда вы со своими медными щитами повернете тыл перед тирсами вакханок.

Пенфей

С каким невыносимым чужестранцем свела меня судьба! Что [800] с ним ни делай - он не хочет молчать.

Дионис

(торжествующе смотрит на Пенфея, как бы готовя решительный удар; но мало-помалу его лицо и движения начинают выражать сострадание к молодому царю, он приближается к нему, кладет ему руку на плечо и с тоном искреннего

участия говорит ему)

Друг мой! еще есть возможность все устроить к лучшему.

Пенфей

(боязливо и недоверчиво)

Какая? Та, чтобы я подчинился своим же рабыням?

Дионис

Я сам приведу женщин сюда, не прибегая к оружию.

Пенфей

Спасибо! это уже предательский замысел против меня!

Дионис

(с жаром)

Где же тут предательство, когда я хочу спасти тебя своим замыслом.

Пенфей

Вы, верно, условились в этом, чтобы получить возможность служить Вакху всегда!

Дионис

Да, ты прав; в этом я условился с богом.

Хочет взять Пенфея за руку; тот стоит в смущении, не зная на что решиться;

но затем отбрасывает руку Диониса и обращается к страже.

Пенфей

Принесите мне оружие. (Дионису.) А ты перестань рассуждать!

Дионис (отступает на несколько шагов, не сводя с Пенфея своих чарующих глаз, и,

пользуясь его озадаченностью, вкрадчиво говорит ему)

Послушай же... тебе хотелось бы видеть, как они там [810] вместе расположились на горе?

Пенфей

(быстро опускает голову; кровь приливает к его лицу, в его глазах снова то

же недоброе выражение, как и в первом действии; как бы бессознательно

вырываются из его у cm произнесенные вполголоса слова)

О да! груду золота дал бы я за это.