Попробовал арбалет на неё навести, пока она на зомби отвлеклась, так руки не слушаются. Выронил я своё единственное оружие, даже на кнопку зарядки нажать не смог.

А эта тварь уже снова ко мне морду свою зубастую поворачивает. И мне даже уже не страшно. Просто понимаю, что всё, пожил достаточно. В мгновенье вспомнил, и как дома, на Земле существовал, скучно, если с тем, что здесь было, сравнивать. И как в Икарусе летал. А больше всего жалко было, что с эльфийкой толком ничего не успели. Я перед смертью сразу понял, что и детей с ней хотел общих, и дом ей построить. Готов был даже всех зомбаков в городе перебить, чтобы ушастеньке моей спокойно жилось. А эта тварь всё испортила.

Приподнял я тогда голову из последних сил и как заору этой крысе крокодильей прямо в морду:

– Да чтоб ты лопнула, тварюга!

И отключился. Ещё успел подумать, что хорошо, что сознание теряю, не больно будет.

Очнулся я в медкапсуле. Как-то даже привычно, хотя на этот раз и неожиданно. Я-то всерьёз думал, что всё, выпил уже своё пиво. А оно вон оно, как.

В общем, глаза открываю, а надо мной ушастая склонилась. Странная какая-то. В глазах испуг и счастье сразу. Блин, каждый раз удивляюсь, как она умудряется взглядом одновременно несколько эмоций показывать.

А в руке у неё мой родной арбалет. Причём, прямо на меня направлен.

– Если ты не собираешься стрелять, – говорю, – то я, пожалуй, вылезу.

Она всхлипнула, пушку спрятала, и отвечает:

– Скажи ещё что-нибудь.

– Что-нибудь, – говорю.

Потом подумал.

– Я здесь долго был?

– Четыре дня.

Ни фига себе. Похоже, крепко меня помяло-то. И аграфка ещё добавила:

– Я тебя без ног принесла.

– Что? Опять?

Да сколько же можно. Второй раз мне конечности отрывает. Я, хоть уже и на полу стоял, всё равно машинально глянул на свои ноги. Ничего, нормальные. Только волос нет, и белые, как лист бумаги. Так оно и понятно – в капсуле не особо и загоришь. Попрыгал я, потом пару шагов сделал.

– А где мои штаны? – спрашиваю.

Она так смущённо мне протягивает. Блин, комбез-то весь из кусочков сшит. Вот прямо не больше ладони. Ё-моё! Это что со мной было-то?

– Одевайся, нас ждёт дерево.

Ни фига себе. Деревья меня ещё не ждали. И опять же, дерево – не электричка. Куда ему спешить? Напялил я потихоньку штаны, аккуратненько, а то не дай бог, порву – всё же в нитках. А ушастенькая мне так сбивчиво объясняет:

– Я ничего не могла сделать. Ему нужен именно ты. А ты лежишь, ног нет, и когда в порядок придёшь, неизвестно. А потом…

И тут она реально разревелась, как семиклассница. Слёзы как из крана, лицо сразу покраснело, нос опух. Была фарфоровая принцесса, и в момент стала простая девчонка.

– Да что случилось-то?

– Понимаешь… – а сама успокоиться не может. – Когда у тебя тело восстановилось, то кожа сереть начала, как у зомби.

– Что?

– Как зомби. Правая сторона вся серая стала. Левая нормальная, а правая мёртвая. Я так боялась. А тут ещё картридж кончился.

– Какой картридж?

Я что-то ничего не понимал. Блин, может, попросить рассказать, когда успокоится? Да нет. Она тогда потом точно так же разревётся. Пусть уж лучше сейчас говорит, как может, и попутно хнычет. А я буду вопросы задавать. Ей так спокойнее будет.

– Так какой картридж?

– Вот этот…

И с рёвом, вот прямо уже откровенным, с завыванием и прочими всхлипами, достаёт картридж от медкапсулы. Я смотрю, а в нём от розовой индикаторной полоски вообще ничего не осталось, пустой, значит.

– И что?

Блин, знаю, что вопрос тупой. Раз я здесь, то всё норм кончилось. Но ничего умного мне в тот момент в голову не пришло. А вам бы пришло? Медкапсула, она ведь тоже не дура. Если сырья в картридже нет, она пациента кладёт в анабиоз, и до замены. Потом продолжает. Так что по всем правилам я сейчас должен бы в глубоком задрыхе находиться. А я тут стою. И Тавадиэль мне:

– Я не знаю. Ты сам вылечился. Сначала серый стал наполовину, а потом будто живая ткань боролась с мёртвой и победила. И ты стал опять розовый.

И смотрит на меня так, с опаской.

– Ты, – спрашивает, – чего сейчас хочешь?

Блин, вот глупый вопрос! Ну не на Pithon’е же программировать!

– Жрать хочу, – отвечаю. – Если не накормишь, то тебя съем.

Она аж шарахнулась и снова арбалет на меня наставила.

– Да прекрати. Шучу я. Пошли на камбуз.

Ох, люди, вот это я жрал! Не меньше часа от синтезатора не отходил. Уже думал, лопну. Главное, вроде, всё, наелся. Только ложку положу, чувствую – фигушки. Ещё хочу.

Тавадиэль сначала пыталась меня кашами своими эльфийскими накормить, но куда там! Короче, раскрутил я её на мясо. Пару раз. И на колбасу. И на пару котлет.

В общем, заморил червячка.

– Ну, – спрашиваю, – чего от меня дерево хотело?

Та опять в плач. Вот ведь бабы. Не упустят случая влажность в помещении повысить.

– Я не знаю, говорит. Оно умирает.

– Так подожди. Оно же, вроде, и так сухое было.

– Но живое. Я думала, что смогу возродить здешний ковербис, но ничего не получилось. Теперь оно окончательно умирает, и почему-то просит тебя прийти.

– Брат Митька помирает, ухи просит… – почему-то вспомнил я.

И ведь правда. Хрен его знает, это дерево, что ему надо. Может, меня на комбикорм пустить, а может, чтобы от всяких гусениц охранял. Но сходить придётся. А то ведь не отстанет ушастая. Пришлось идти.

На этот раз я передвигался с опаской, то и дело в окна заглядывал, за углы тоже сначала загляну, а потом уже и сам заворачиваю. Как в Контре. Только вместо нормальной пушки – арбалет. Отобрал я его у аграфки., нечего в меня им тыкать. Не зомби я, неужели не понятно?

В общем, шли долго, но аккуратно. В итоге так никого и не встретили. Я всё боялся увидеть эту крысу крокодильскую, но как-то обошлось. А вот дерево меня не порадовало.

В клумбе всё зелено, трава растёт как на футбольном поле, а само древо в середине почти упало. Наклонилось, и из всех веток только одна и осталась – остальные, похоже, отвалились, потому что куча сухого хвороста вот она, прямо у ствола лежит. Подошёл я, похлопал по голой деревяшке ладонью.

– Что же ты, дерево? – спрашиваю. – Не дождалось? А я тебя только поливать начал, ещё немного, и совсем уже вместе бы сжились.

И тут ушастая:

– Хватит издеваться! – аж кипит вся, покраснела, ушки торчком. – Это тебе не пенёк. Всё-таки древо жизни, прояви уважение.

И тут последняя ветка наклоняется, и прямо мне в руку падает здоровенный жёлудь. Большой, как огурец. Ветка, понятное дело, от таких движений ломается, всё, один ствол на клумбе остался. А я в руке этого желудиного монстра держу, и не знаю, куда девать. Протянул аграфке, а та аж отпрыгнула. Причём ловко так. Только что здесь была, и – вжик – уже за оградой. Руками машет.

– Нет! – кричит. – Ковербис дал плод тебе. Никто больше не должен его трогать.

Ну нормально. И что мне с этой штукой делать? Я же не свинья. Повертел его в руках, а положить-то и некуда – после перешивки у комбинезона ни одного кармана не осталось. Сунул за пазуху. А тут и ушастая подошла. Положила подбородок на плечо, руками обняла, стоит молчит. А потом так резко от меня отстранилась.

– Всё, – говорит. – Больше меня здесь ничто не держит.

Я хотел ей про родной город сказать, а потом и сам подумал, а действительно. Вот чего я здесь забыл? Ходить, в перерывах между приступами ностальгии зомбаков стрелять, и ноги раз в неделю выращивать? На фиг, на фиг! А ведь на планете и другие селения есть. Пусть я не увидел больших, вроде этого города, но ведь можно поискать. Да и вообще, что здесь делать?

– Пойдём, – отвечаю. – Посмотрим, на какой стадии превращение нашего танкера в яхту.

А там как раз всё нормально было. Это когда мы уходили, я внимания не обратил, потому что и в себя ещё не пришёл, да и не до того было – как же, дерево заждалось, тут опаздывать нельзя.