- Разумно, ничего не скажешь, - Салливан холодно посмотрел на традиционные чаши с вином и молоком, которые ему вынесли в знак доброй воли. - Налицо положительное влияние старины Рейнолдса.

- Его милость, господина Рейнолдса, повесили еще по весне, сир, - выговор старосты был характерен для крестьянина, но манера держаться серьезно отличалась от окружающих селян. Старик был почтителен, но не испуган, вежлив, но не раболепен.

- Хм... Я знал, что морщинистый прелюбодей своей смертью не умрет. И кто же теперь правит вашим клочком жирной, цветущей земли? Полагаю - его убийца?

- Можно и так сказать, сир. Его палач, господин Тоу... получал с нас налог до последнего времени, - тон и взгляд старосты были красноречивее невысказанных слов.

- Тоу? Даже не слышал о таком. Вероятно очередной выскочка. И что же, он поощряет такое радушие к гостям?

- Если что и можно сказать о нашем предыдущем господине, сир, - сказал старик с заметным нажимом, вероятно из опасения, что Салливан не понял предыдущего намека, - так это то, что он был человеком практичным. Ценил, а насколько позволяли обстоятельства и берег, трудолюбивых крестьян.

Салливан понимающе улыбнулся. Перевел взгляд со старосты на загорелую женщину, все еще державшую в руках поднос с символичными чашами. Та не поднимала глаз. Вино и молоко в чашах еле заметно колыхались. Женщина дрожала.

- Хорошо отец. Ты уже понял, что мы здесь надолго, - ни секунды не веря в это протянул Салливан, - а значит будем по доброму. Хороший, трудолюбивый крестьянин всегда найдет чем накормить своих доблестных защитников. Найди мне пару телег, побольше да покрепче, - рыцарь задумчиво загибал пальцы, - найди лошадей, что бы в те телеги запрячь, крепких и выносливых разумеется. Ведь телеги то будут тяжелы, ох тяжелы-ы-ы... Но не переживай. Я вижу у тебя здесь народу то не так много, видать все по лесам разбежались да в погреба попрятались. Ну так ведь мы ребята крепкие, не ленивые. Поможем тебе те телеги то наполнить. Да глядишь и из погребов твоих трусоватых земляков повыковыриваем, что бы тоже подсобили.

Салливан взмахнул рукой. Большинство его людей спешились и рассредоточились по деревне. Сам рыцарь напомнил старосте, что в такую пору у всех хватает собственных дел, а значит ни к чему друг друга задерживать. Говорил тихо и спокойно, но закончив не спускал глаз с него еще пару секунд. Старик нервно сглотнул. Поспешность, с которой он принялся раздавать своим людям указания свидетельствовала о его понятливости.

- Салливан, - подъехав в плотную тихо начал Остин, - а на кой нам телеги? К чему нам столько? Идем на легке ведь, Данас...

- Налегке, - перебил Салливан, - но им это знать ни к чему. А излишек скинем в овраг. И еще... Не стой столбом. Иди уже... командуй. Хотя бы гвардией, для начала.

Остин не очень представлял, что же именно ему делать. Но ловко соскочив с лошади кинул поводья одному из ополченцев, нанятых накануне и бодро зашагал за гвардейцами фон Элликота.

- А может вы ее еще сожрете? - в голосе молодого рыцаря звучало отвращение. - Портки надень... воин. И живо во двор, там поросята бегают, один другого жирней.

Двое мужчин на мгновение замерли в замешательстве. Один из них, долговязый лысеющий тип в засаленной кожаной жилетке поверх кольчуги, держал под мышки вырывающуюся девушку лет пятнадцати. Другой, ширококостный, с большим, не раз сломанным носом, медленно разжал огромные кулаки. Неловко выпустив ноги девушки. На голых, тонких лодыжках заметно белели следы пальцев. Долговязый неловко отстранился, разведя руки в стороны с самым невинным видом, при этом щеря в улыбке корявые, мелкие зубы. Здоровяк подтянул снятые было портки, с забавно расстроенным выражением лица. Тяжело вздохнул, на прощанье пожирая глазами девушку, свернувшуюся на полу в позе зародыша и вздрагивающую в беззвучном плаче. Оба осторожно просочились к выходу мимо Остина. Уходя здоровяк громко шмыгнул носом. Во влажном, хлюпающем звуке слышалась горькое разочарование и обида на жестокую несправедливость.

Остин присел на корточки, вытаскивая из широкого раструба латной перчатки слегка помятый носовой платок с вышитой монограммой. Осторожным движением откинул прядь пропитавшихся кровью волос с разбитого лица девушки. Уголком сложенного платка попытался промокнуть широкое рассечение на тонкой, изогнутой брови. Стараясь не смотреть на отвратительно разорванную губу. Девушка отдернула голову, судорожно пытаясь прикрыть маленькую, бледную грудь разорванной рубашкой. Юноша невольно перевел взгляд на ноги, оголенные до середины бедра задравшейся юбкой. Потом на лужицу кровавой слюны и белеющий в ней, удивительно крупный зуб с кусочком розовой десны.

- Звери... Голодные звери, - прошептал он себе под нос.

Где-то в глубине сознания промелькнула предательская мысль, что уходя гвардейцы прикрыли дверь. Остин нервно сглотнул, против своей воли снова возвращая взгляд к оголенным ногам девушки. Крупная капля пота скатилась с его лба к уголку глаза. Крепко зажмурившись он встряхнул головой.

И услышав резкий шорох прямо за спиной инстинктивно отпрянул в сторону. По левому наплечнику коротко лязгнуло лезвие ножа. Восстанавливая равновесие при резком развороте, Остин сильно отмахнулся левой рукой, не глядя попав в лицо нападавшему. Правая рука привычно метнулась к левому бедру и только наполовину обнажив клинок он увидел своего противника. Сухощавая женщина пыталась встать, лихорадочно цепляясь за стену, выставив перед собой длинный, широкий нож. Из разбитого носа на белую, льняную рубаху обильно текло. Темно-алое пятно на груди быстро увеличивалось.

- Звери, - снова прошептал Остин, возвращая меч в ножны.

Вдалеке послышался нарастающий шум, крики людей, топот копыт. Неожиданно раздался сухой хлопок. Женщина бессильно осела на пол, ловя воздух широко открытым ртом. Тихо звякнув, из ее руки выпал длинный нож. Белое оперение болта пробившего грудь, светлым пятном выделялось на залитой кровью рубахе. Остин замер на мгновение, проследив глазами за лучом света, падающим из простреленного окна затянутого бычьим пузырем. И бегом кинулся на улицу.

Споткнувшись о тело, лежавшее прямо у порога, кубарем покатился по земле, звеня латами и пачкаясь в свином дерьме. Крупный горбонос, еще недавно подглядывающий в щель между досками двери, на секунду пришел в себя, обхватил огромной рукой арбалетный болт торчащий из бока. Попытался вытащить его, нечеловечески взвыл и снова лишился чувств. Остин бежал что было сил. Вылетев из узкого проулка на центральную улицу - на секунду растерялся. Вокруг кипел бой. Конные съезжались и разъезжались звеня мечами и гулко дубася по латам. Жеребцы без седоков испуганно метались сшибая с ног пеших. Знакомые, серые накидки на доспехах мелькали перед глазами. Лайонелиты. Остин отскочил в сторону от проносящегося мимо всадника. И с широко распахнутыми от ужаса глазами кинулся ловить себе коня. Чудом не попав под копыта или мечи ему удалось схватить за вожжи беснующуюся вороную кобылу. Вскочил в седло, ударил шпорами, налетел со спины на ближайшего врага. Нанес размашистый, рубящий удар целя между шлемом и латным воротом. Лайонелит согнулся в седле, горбясь все ниже под градом ударов двоих всадников. Остин привстал в стременах занеся меч высоко над головой, но получив страшный удар в спину перелетел через голову лошади. Упустил меч, закрывая голову от молотящих прямо перед лицом копыт. Кое как отполз в сторону. Не успел подняться, как остроконечный, железный сабботон врезался в череп над правым ухом, ослепительная вспышка боли поглотила все вокруг. Остин пришел в себя, когда почувствовал влажные брызги на лице. С трудом, будто после слишком долгого сна, разлепил горящие веки. На фоне белоснежных, перистых облаков темнела фигура латника с воздетыми вверх руками. Мысли, словно рассерженные пчелы хаотично копошились в невероятно тяжелой голове.

Что... Что произошло? Как больно... Голова. Облака... Крылатые облака. Что с девушкой? Как больно...