Посейдон издал неопределенный горловой возглас. Девчонка забилась в угол и смотрела на меня – впервые прямо, не мигая, хотя лицо дергалось, стоило причудливые гримасы…

Комната начала раскачиваться, стены – сдвигаться в душный мешок отцовской темницы. Из пустоты свился тошнотворно-ласковый голос матери: «Хочешь послушать сказку, мой маленький?». Потом резанул уши пронзительный крик – он кричал, а не я!

Он, а не я сидел на корточках, уставившись в жадные желтые глаза, тонул в таком же желтом тумане, медленно затапливающем разум, и что-то вырастало за его спиной – будто крылья, нет, жадная пасть, нет, фигура с крыльями и жадной пастью, кладущая на плечи когтистую руку, а в руке – ошейник…

Аид-невидимка…

Жадное сжатие обернулось легким касанием, прозвучал и сгинул упреждающий шепот Судьбы. Девица в углу таращилась, облизывалась черным языком.

– А за эту попытку я тебе еще и глаза выколю, – добавил я. По щекам медленно ползли капли холодного пота. – Подзаборным шавкам они без надобности.

Она сглотнула и передернула плечами. Подняла тонкую руку с переломленным пальцем.

– Хорошо охраняешь… Я – Лисса-безумие, дочь Эреба и Нюкты.

– Кто тебя послал?

– Сама.

– Брат, мой меч в углу. Дай-ка…

–Я сама! Сама!

Посейдон поднялся, опрокинув скамью. Рука с цепью натянулась.

– Сама?! Решила, значит, что Крон тебя после такого с распростертыми объятиями примет? Выслужиться сперва хотела?

– Я хотела… служить… Жеребец даже в угол не пошел, просто сгреб скамью и замахнулся, и девчонка взвизгнула: Хотела служить вам!

И вдруг встала, распрямила плечи, покрытые то ли серыми, то ли седыми, тонкими, как паутина волосами. Скривила лицо в горделивой гримасе.

– Вы все слепые! Все здесь! Ты обещал мне выколоть глаза – даже так я буду видеть больше тебя, ибо безумие всегда идет наряду с провидением. Слышишь, сторожевой пес своих братьев?! Безумие не лжет – оно снимает налет лжи со всего, оно подобно первозданному Хаосу, в котором нет лжи, в нем – кратчайший путь ко всему! Кроноборец… о, кроноборцу я сделала подарок, он прозрел на миг, он понял, он видел дальше вас всех, он поступил как следует. И вы тоже все…

И заулыбалась гнусно, протянула руки, валясь на пол опять.

– Ручки-ножки поцелую, служить буду… Верная собачонка! Ваша, для вас… Вам приношу то, что дарит провидение. Крон отверг, малодушный… приношу вам!

Долго без кривляний Лисса, порожденная в наказание этому миру, не могла. Безумие извивалось возле моих босых ног, щекотало ступни дыханием и шепотом:

– Провидцами будете… все, все! Что захотите – сделаю… чем хотите – поклянусь. Буду служить, буду ноги целовать… только укажите…

Я поднял ее за волосы, приблизил лицо к лицу – теперь уже без страха заглядывая в туманное марево видений. Голос звучал на диво невыразительно.

– Ты не шавка – ты ядовитая гадина. Мне стоит перешибить тебе хребет, вырвать зубы и выкинуть в пыль – чтобы каждый мог наступить. А когда ты перестанешь извиваться – содрать с тебя кожу.

– Аид… – начал Посейдон.

– Посмеешь ослушаться кого-нибудь из детей Крона – так и сделаю.

Проблеск иступленного счастья в глазах у Лиссы смотрелся странно.

– Мне… служить?

– Отправляйся на край света. Послужишь Гере. Нужно будет – свистнем.

Безумие закивало и на четвереньках рвануло к двери, едва не утащив за собой Посейдона. Тот натянул намотанную на кулак цепь и высказался вдогонку:

– И если ты только попытаешься сестру этим своим даром… как Зевса… ты же понимаешь?

Потом размотал цепь. Грохот массивных звеньев еще долго слышался по коридору. Жеребец прошелся по комнате, пробормотал о том, что вечно у меня в покоях мрак кромешный, остановился у очага…

– Дела, брат, дела… у тебя вино есть?

Сунул нос в пару амфор, поморщился, кликнул кого-то, послал за «нормальным». Принесенное вино – густое, сладкое, почти черное, благоухало не хуже нектара, и даже огонь в очаге взметнулся повеселее – потянулся на аромат.

Долгое время пили молча: Посейдон опять оседлал свою скамью, я валялся на ложе.

– Почему Гера-то? – спросил он наконец. – Понятно, что от таких предложений не отказываются… пригодится про запас и безумие. И что услать эту дрянь нужно было немедля: Зевс бы ее пришиб здесь, да и сама бед бы натворила со своими дарами. Но почему к Гере?

– Я сказал, что служить она будет детям Крона. Кроме Геры, мы все на Олимпе.

– Думаешь, она сестру с ума не сведет?

– Было б, с чего…

Помолчали. Интересно, почему все же мне к обеду тащат кислое вино? Думают, раз физиономия такая, то…

– А может, ты и прав. Гера вообще очень твердо стоит на ногах. Фетида – это титанида, которая за ней присматривает – тут бывала… жаловалась на такую воспитанницу. Думаю, она там эту Лиссу порядку обучит. Заставит… на задних лапках ходить!

И бухнул хохотом, расплескав на себя вино.

Зная Геру – и на передних заставит, и голос подавать по команде. На то и расчет.

Глаза слипались, и аромат свежих фруктов из чаши казался запахом макового настоя, которым, как говорят, Гипнос, брат Таната, кропит глаза людей и богов, чтобы они заснули.

– Новостей, брат… новостей! Где я только не был. С Океаном виделся, правда, не сразу получилось… сколько океанид обхаживал, чтобы они мне эту встречу устроили! Ух, и хитрец оказался, все из гостей отпускать не хотел. А у него там еще дочка есть… Амфитрита... глаза грустные, а фигура… эх. Нерей вот тоже… прилип как устрица к раковине. Про тебя спрашивал – наверное, из-за его дочки той, с которой ты… С Гелиосом тоже пришлось прогуляться – познакомился с Эос-Зарей. Да, а ты с Иридой-радугой знаком? Она сама явилась, услуги предлагала… что ты хмыкаешь, обычные услуги, посланницей хочет быть. Она ж носится – глазом не проследить!

Пальцы лениво вращали ясеневую резную чашу – бежали по искусным узорам. Пальцам не верилось, что они не сжимают поводья. Нужно будет проверить, как там устроили в конюшнях моих скакунов. Хозяину подают кислое вино, а лошадям – гнилой овес? Ну, за это шеи посворачиваю. Волны под пальцами. Деревянные. Пенные буруны – только выспаться, и к Левке. Лодка – не забыть на совете оговориться о пристанях…

– Э, да ты уже спишь. Ну, на совете завтра поговорим, если, конечно, Зевсу будет до совета дело.

Вино Посейдон все-таки допил. И уже у двери, стряхивая с гладкого подбородка темные капли, вдруг вспомнил, обернулся.

– А здорово ты ей это наплел. И про камни, и про свору кобелей, и про зубы… понятно, почему о тебе такие слухи.

Ушел.

Шкуры на твердом ложе из ясеня, казалось, ожили: подмяли, пухлые лапы наложили на ресницы – стаскивали в сон.

Безумие всегда искренне, – задумчиво пробормотала Судьба. Почему-то казалось, что она смотрит на дверь, закрывшуюся за братом. – Лисса и Ата-обман – две вечно враждующие сестры, и оттого они мгновенно узнают друг друга. Если бы ты лгал, невидимка, Лисса услышала бы это…

– Безумие похоже на меня, – пробормотал я.

Разве ты тоже узнаешь обман?

– Нет, я всегда искренен. Лгать меня никто не учил.

* * *

Посейдон и не хотел – а оказался пророком: назавтра Зевсу было не до советов.

И на следующий день.

И еще через десять дней.

И если бы только не до советов – а то вообще ни до чего.

– Молоты!

Дворец дрожал. Из дворца началось бегство: сначала сатиры, потом нимфы, потом мелкие божества…

Даже кони в стойлах чувствовали себя неуютно: тревожно прядали ушами, и по лоснящейся коже бегали вперегонки волны дрожи при каждом новом вскрике из дворца.

– О-о, молоты! Бьется, грохочет, глушит…

Деревья в саду, который успела развести Деметра, – и те выглядели прибитыми. Казалось, природа решила наконец взять верх над божественной волей сестры: разве могут на каменистых уступах расти такие пышные розы, гордые ясени, мохнатые, с буйными лапами финиковые пальмы? Ан нет, каким-то чудом росли и благоухали – пока не…


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: