– Спасибо.

– Слушай, – сказал Рекер, все еще тряся и, пожалуй, слишком сильно сжимая руку Уолли, – может, принесешь гитару и развлечешь нас на рождественской вечеринке, ха-ха.

– Ха-ха, – сказал Уолли. Козел.

Так Уолли ушел из группы и вступил в ряды «Рекер Интернэшнл». Его должность называлась «помощник системного администратора». В его обязанности входило распаковывать компьютеры, а потом помогать системному администратору, который пытался – с переменным успехом – подключать их к сети. Насколько Уолли понял, работали компьютеры или нет, было неважно, поскольку остальные члены команды «Рекер Интернэшнл» имели смутное представление о том, зачем они вообще нужны. Хождения из комнаты в комнату, долгие совещания, посвященные дизайну веб-сайта, и бесконечные разговоры о биржевых опционах. Он ни разу не видел, чтобы кто-то делал что-то, напоминающее реальную работу.

Не считая Аманды. Она все время работала, часто до позднего вечера, иногда и до очень позднего. Он спрашивал ее, почему, а она отвечала, что много разных дел, он спрашивал, что за дела, а она говорила, что слишком устала разговаривать о финансовых деталях сложного бизнеса. Он говорил, ему кажется, что Рекер ее использует, и тогда она бесилась и отвечала, что хочет быть частью этого, что это серьезно, что это прогремит, и что Уолди должен быть благодарен за то, что ему посчастливилось работать в компании, управляемой Томми, ибо тот обладает даром предвидения.

А Уолли думал: Томми?

Однажды вечером Уолли, устав от одиночества, пошел в бар, где играли его бывшие товарищи по группе. Уолли с удовольствием заметил, что гитарист, пришедший вместо него, был так себе.

В перерывах бывшие товарищи подсаживались к нему за столик и говорили ему в глаза, что он продался корпорации. А он говорил им в глаза, что они скурившиеся неудачники, играющие по барам. После двух перерывов и нескольких кружек пива он рассказал им про Аманду. Они выслушали его с сочувствием – это были старые, закадычные друзья Уолли – и заявили, что новый начальник Аманды определенно ее имеет. Уолли решил, что они его специально достают. Тем не менее, выйдя из бара, он поехал в офис «Рекер Интернэшнл».

Он проник внутрь с помощью электронного пропуска и тихо закрыл дверь. В вестибюле и в общем зале было темно. Дверь кабинета Рекера была закрыта; в щели под ней был виден свет. Уолли услышал разговор, потом некоторое время тишина, потом снова разговор. Он решил, что разговор – это хороший знак. Подумал уйти, но вместо этого зашел в кабинку в углу и присел. Он пробыл там почти час, ни о чем не думая, в состоянии чистого ожидания.

В конце концов дверь кабинета открылась. Аманда вышла с сумочкой в руках. За ней Рекер. Оба полностью одетые. У Рекера в руках какие-то бумаги.

Они работали.

– Спасибо за сегодняшний вечер, – сказал Рекер. – Увидимся завтра;

– Хорошо, – ответила Аманда.

– Боюсь, это еще одна долгая история, – сказал Рекер. – Надо будет разобраться с этими дурацкими брокерскими штучками.

– Я буду на месте, – сказала Аманда и повернулась к вестибюлю.

Она работала допоздна над этой финансовой фигней, как и говорила, ревнивый ты дурак. Ничтожный предатель. Ты ее не заслуживаешь.

Уолли вжался в стул, молясь, чтобы они его не заметили – в углу, в темноте. Аманда сделала несколько шагов.

– Эй, Мэнди, – сказал Рекер.

Она остановилась. Сердце Уолли – тоже.

– Иди сюда, – сказал Рекер.

Она обернулась и подошла к нему, и через секунду они уже слились – рот ко рту, и Уолли понимал, что уже не в первый раз. Рекер потянулся, задрал юбку Аманды выше бедер, и она застонала. Уолли тоже застонал, но они его не слышали, сползая на пол и исступленно тиская друг друга. Они не видели, как Уолли встал, сделал шаг в их сторону, потом повернулся и покинул офис – в слезах, пытаясь осознать, что у него нет невесты, нет работы и нет крыши над головой.

Через несколько часов он со всем своим небольшим скарбом, сваленным в «сентру», появился в материнском доме – том доме, где он вырос. Было еще темно, но мать уже встала.

– Ма, – сказал он, – я поживу у тебя немного. Мама секунду смотрела на него.

– Я испеку тебе вафель, – сказала она.

Арнольд Пуллман, восьмидесяти трех лет, смотрел в большое окно столовой Центра Изящных Искусств и Отдыха Престарелых, который сам Арнольд предпочитал называть Центром Пердящих Занудств и Подыха Маразматиков.

– На мой взгляд, все не так плохо, – заметил он. – Похоже на дождик.

– Арни, – сказал Фил Хоффман, восьмидесяти одного года, – ты ослеп? Это же чертов ураган.

Фил был лучшим – и на самом деле единственным – другом Арни в доме престарелых. Они познакомились, когда их посадили вместе за один столик на четверых в здешней столовой. Два других места занимали некто Гарольд Таттер, семидесяти семи лет, который ничего не мог удержать в голове дольше пятнадцати секунд, и очень злобная женщина, известная Филу и Арни исключительно под именем Старая Крыса, которая была уверена, что каждый пытается стащить ее еду.

– Это не ураган, – сказал Арни. – Это тропический шторм Гектор. Разве что-то плохое может носить имя Гектор?

– Не нравится мне, какие имена им теперь дают, – сказал Фил. – Мне больше нравилось, когда это были сплошь девицы. Донна – вот было хорошее имя для урагана. 1960-й.

– Бог мой, 1960-й, – сказал Арни. И на минуту они задумались о 1960-м, когда оба они были молодыми самцами в самом расцвете сил, и не нужно было сидеть час в сортире, чтобы просраться.

Пока они молчали, Гарольд Таттер поднял взгляд от тарелки с овсянкой, повернулся к Филу и протянул руку.

– Я Гарольд Таттер, – сказал он.

– Рад знакомству, Гарольд, – ответил Фил, пожимая ему руку. – Я Горбун Собора Парижской Богоматери.

– Очень приятно, мистер Богоматери, – сказал Таттер, возвращаясь к овсянке.

– Просто дождик, вот и все. – Арни снова посмотрел в окно.

– Если думаешь, что судно поплывет в такую погоду, – сказал Фил, – ты спятил. – Он потянулся к коробке с пакетиками сахарозаменителя, лежавшей в центре стола. Увидев, что рука движется в ее сторону, Старая Крыса зашипела и накрыла свою миску обеими руками.

– Мне не нужна ваша еда, – сказал ей Фил. – Чернослив, боже мой. Я бы уж лучше носки съел.

Старая Крыса придвинула чернослив поближе к себе, приготовившись к битве.

– Его теперь называют сушеными сливами, – сказал Арни.

– Что? – удивился Фил.

– Чернослив, – сказал Арни. – Я видел статью. Называют его теперь сушеными сливами.

– Почему? – спросил Фил.

– Вопрос имиджа, – сказал Арни. – Чернослив сегодня никто не хочет. Так что его теперь называют сушеными сливами.

– Не имеют права, – сказал Фил. – Чернослив это… чернослив.

– Я Гарольд Таттер, – сообщил Таттер, протягивая руку Филу.

– Господи, – сказал Фил.

– Очень рад, – сказал Таттер, возвращаясь к овсянке.

– Но ты знаешь, откуда он берется? – спросил Арни.

– Что?

– Чернослив. Фил задумался.

– С черносливовых деревьев, – предположил он.

– Не-а, – сказал Арни. – Из слив. Не бывает черно-сливовых деревьев.

– Ты уверен? – сказал Фил. – Я точно помню, что где-то видел деревья, которые были черносливовые деревья.

– Да ну. Где?

Фил снова задумался.

– В «Нэшнл Джиогрэфик», – сказал он.

– Гарольд Таттер, – сообщил Таттер, протягивая руку Филу.

– Рад за вас, – сказал Фил. – Позвольте представить мою подругу, Злую Ведьму Запада. – Он показал на Старую Крысу.

– Очень приятно, миссис Запада, – сказал Таттер. Он протянул руку Старой Крысе, та шарахнулась и дернула миску на себя, опрокинув чернослив на колени. Таттер вернулся к овсянке.

– Я когда-то получал «Нэшнл Джиогрэфик», – сказал Арни. – Мардж всегда говорила, что мне там интересны одни сиськи. – Мардж была женой Арни пятьдесят три года. Она умерла, когда Арни исполнилось семьдесят девять, и через четыре месяца дети сдали его в Центр Пердящих Занудств и Подыха Маразматиков.