Из дверей вышел начальник штаба. Витя тихонько сжал руку Астахова, когда назвали фамилию его друга. Астахов вышел на середину и выжидательно посмотрел на притихший строй.

— Орлов!

Рослый, белокурый парень, стоявший в первом ряду, заметно вздрогнул, широким шагом вышел на середину.

— Новиков! Коломиец! Казаков!

Курсанты торопливо выходили из строя, поглядывая на своего инструктора. Лица их были серьезные, немного смущенные. Астахов внимательно вглядывался в каждого.

«Как будто хорошие ребята. Только вот этот Коломиец мал ростом». Астахов вспомнил, как Виктору приходилось в свое время подкладывать на сиденье подушку. «Может быть, и этому придется».

— Родионова! — продолжал вызывать начальник штаба.

«Не везет. Не по адресу попала. Только бы еще не дали», — досадливо поморщился Астахов.

Последним был юноша. Астахов обернулся к группе, нетвердо скомандовал, и они отошли в глубину двора. Курсанты живо отвечали на вопросы. Они смотрели на Астахова с нескрываемым уважением. Это было ново для Николая. Но он вспомнил, как сам когда-то смотрел на инструктора, и принял это как должное.

К Родионовой он обратился в последнюю очередь. До этого она слушала молча, смело наблюдая за Астаховым.

— Вы когда-нибудь летали? — спросил Астахов.

Родионова не ожидала такого вопроса и ответила не сразу.

— На планере только.

— Нравится?

Астахов вдруг понял, что глупее этого вопроса не придумаешь, и нахмурился. Родионова удивленно посмотрела на инструктора.

— Ничего, нравится, — просто ответила она и улыбнулась.

Астахову показалось, что она смеется над ним.

— Мы хотим, чтобы в будущем вы были летчиками, летчиками на всю жизнь. От вас потребуются все ваши физические и моральные силы. Хочу предупредить всех, — Астахов невольно посмотрел на Родионову, — будет трудно, очень трудно, не жалуйтесь!

Родионова, поймав его взгляд, слегка откинула голову назад, нахмурила тонкие брови и не без резкости ответила:

— Не беспокойтесь, товарищ инструктор, что такое «трудно», мы знаем давно.

Кое-кто сдержанно усмехнулся. Астахов подавил чувство неловкости и тем же спокойным тоном продолжал:

— Раньше многие считали, что летчиком нужно родиться, как поэтом, музыкантом. Подобные слова сейчас вызывают улыбку и ничего больше.

Авиация, — действительно, искусство, но для овладения этим искусством нужны только те качества, которые вырабатываются жизнью: трудолюбие, настойчивость, внутренняя собранность, смелость. Вы должны понять, что это не общие фразы. Сама жизнь требует смелых людей, а не только авиация. Я знаю людей, которые после первых полетов бросали учебу. Таких — единицы и, по всей вероятности, они в авиацию шли только потому, что форму, почет и славу, которыми окружены наши летчики, любили больше, чем самолет, и, как правило, в первых же полетах показывали качества, противоположные тем, о которых я вам говорил: трусость и собственное ничтожество.

Астахов говорил, все больше увлекаясь, легко подбирая нужные слова. Он видел, с каким вниманием его слушают и испытывал глубокое внутреннее удовлетворение. От былой неловкости не осталось и следа.

После беседы Астахов почувствовал прилив свежих сил. Он уверовал в то, что справится со своей новой работой.

Свободное от работы время Таня посвящала занятиям в аэроклубе. Училась с увлечением. Полюбив еще в школе физику, она быстро усвоила законы аэродинамики и свободно объясняла сущность возникновения подъемной силы у крыла. И все же волновалась, ожидая начала полетов. Она понимала, что теоретические знания, еще не гарантируют успеха в воздухе.

При встрече с Куракиным она делала вид, что не узнает его. Таня вспоминала это кратковременное знакомство даже с некоторым удовольствием, чувствуя в себе чисто женскую привлекательность, тем более, что Куракин, если не обращать внимания на его пристальные взгляды, не пытался ей напомнить о прошлом. Она хотела только одного: не попасть в его группу. «Слава богу, этого не случилось». Но и знакомство ее с новым инструктором не обещало ничего хорошего. Таня видела, как Астахов недовольно поморщился, когда ее назначили к нему в группу. Это возмутило девушку, и только привычка быть независимой заставила ее тогда спокойно ответить на не совсем доброжелательный вопрос. От этого разговора остался неприятный осадок. Правда, сейчас Астахов изменил свое к ней отношение. Это Таню успокоило. Она уважала Астахова как инструктора за его умение летать, за умение вежливо и настойчиво объяснять неясное. Когда-то он показался ей мальчишкой. Он и сейчас не старше курсантов, но выглядит солидным, взрослым… Она с первых полетов убедилась, что справится с программой. Знал это и Астахов. В первом ознакомительном полете Николай из передней кабины в зеркало наблюдал за лицом девушки. Его поразила спокойная сосредоточенность. Хотя он и угадывал скрытое волнение по лихорадочному блеску глаз и плотно сжатым губам, однако напряжение было настолько естественным, что едва ли он сам в первое полете был менее напряжен. В штопоре, когда земля кружилась перед глазами, как мельничный жернов, Таня не хваталась за ручку управления, и, когда он, вспомнив свой первый полет, спросил, где аэродром, она указала примерное его расположение. В последующих полетах, когда Таня сама управляла самолетом, Астахов вмешивался в управление меньше, чем при полетах с другими курсантами. Вспоминая свое недоброжелательство к Родионовой, он испытывал недовольство собой и все больше уважал эту скромную и решительную девушку. Не только в полете, но и при подготовке к нему Таня была внимательна к замечаниям инструктора. Казалось, она каждое слово ловит на лету, тут же схватывая и понимая его смысл. С Астаховым она была подчеркнуто вежлива.

Николай начал даже испытывать беспокойство, желая втайне, чтобы Родионова хотя бы раз глянула на него как-нибудь иначе, а не просто как на инструктора.

Куракин утверждал, что с Родионовой у него продолжаются прежние отношения, и только ее курсантское звание заставляет скрывать их. Астахов верил. Он говорил себе: «Какое мне дело до всего этого? Я инструктор. Отношения мои с курсантами определены правилами. Я должен хорошо работать, чтобы научить их летать. И только». И все же не мог не думать об этом.